Буря Жнеца - Стивен Эриксон

Без свидетелей. Почти всем солдатам не нравится такая идея. Верно, она сделала их твердыми – сразу после речи; но такая решимость долго не продлится. Слишком холодно наше железо. Слишком горько на вкус. Боги, только поглядите на Блистига – вот вам и доказательство!

Рядом с кулаком Вифал, мекросский кузнец – «человек, за которым мы заходили в Малаз, и до сих пор неизвестно, почему. О, да ведь в твоей тени видна кровь! Кровь малазан. Т’амбер. Калама. Может, и Быстрого Бена. Ты стоишь их?» Горлорез еще не видел, чтобы Вифал разговаривал с солдатами. Ни с одним. Ни слова благодарности, ни слова извинения за принесенные в жертву жизни. Он здесь потому, что так желает Адъюнкт. Для чего? «Ха, вряд ли она расскажет. Не наша уклончивая Тавора Паран».

Справа от Вифала – Банашар, если верить слухам, низложенный верховный жрец Д’рек. Еще один пассажир треклятой армии ренегатов. Но Горлорез знает предназначение Банашара. Монета. Тысячи, десятки тысяч кругляшек. «Он наш казначей. Серебро и золото в его мошнах откуда-то украдено. Как иначе? Никто не может быть настолько богат. Ответ очевиден: как насчет храмовых сундуков Осенней Змеи?

Молись Змее, плати армии раздраженных ворчунов. Вряд ли ты думаешь о нас как о поклонниках культа».

У бедняги Брюллига мало союзников в собственной палате. Источник вожделения Бальзама, капитан капера «Вечная Благодарность» Шерк Элалле и ее старпом Скорген Кабан, Красавчик. Но ни он, ни она не спешат прыгать на сторону увязшего Брюллига.

Эта Шерк дьявольски внимательна. Она, кажется, гораздо опаснее узурпатора грязного островка.

Адъюнкт разъясняла на приличном торговом наречии новые правила управления фортом Вторая Дева; при каждом новом пункте лицо Брюллига вытягивалось все сильнее.

Забавно глядеть. Если ты склонен к черному юмору.

– Корабли нашего флота, – говорила она, – будут заходить в гавань для пополнения припасов. По одному, чтобы не пугать горожан…

Шерк Элалле фыркнула. Она сидела напротив того места, где Горлорез прислонился к стенке, и могла не хуже него видеть всех гостей. Скорген наполнял объемистый желудок излюбленным элем Брюллига – в одной руке кружка, палец другой руки погружен в глубины розово – красного изуродованного уха. Моряк издавал серию отрыгиваний, перемежаемых тяжкими вздохами (это продолжалось уже половину звона, без всяких признаков окончания). Вся палата пропахла нечистым дыханием.

Капитан иронически пыталась приструнить его, что привлекло внимание Адъюнкта. – Понимаю ваше нетерпение, – холодным тоном произнесла Тавора. – Не сомневаюсь, вам хочется отчалить. К сожалению, мне нужно с вами переговорить, и срочно.

– Как только вы окончите кастрацию Брюллига? – Шерк Элалле положила одну изящную ногу на другую, сложила руки на животе, сладко улыбнулась Адъюнкту.

Бесцветные глаза Таворы уставились на капитана; затем она бросила взгляд на свиту. – Банашар.

– Адъюнкт?

– Что не так с этой женщиной?

– Она мертвая, – отвечал бывший жрец. – Некромантическое проклятие.

– Вы уверены?

Горлорез откашлялся. – Адъюнкт, капрал Мертвяк сказал то же самое, едва увидел ее в таверне.

Брюллиг вытаращился на Шерк выпученными глазами. Челюсть его отвисла.

Скорген Кабан внезапно нахмурился, глаза забегали; он вытащил палец из уха и начал изучать обмазавшую его серу. Еще миг – и Красавчик вложил палец в рот.

– Ну, – ответила Шерк Таворе, – все выяснилось? Увы, такая тайна немногого стоит. Суета. Если вы одержимы фанатическим отвращением к неупокоенным… Адъюнкт, мне придется изменить свое мнение о вас и вашей разномастной армии.

К удивлению Горлореза, Тавора весело рассмеялась: – Капитан, Малазанская Империя хорошо знакома с неупокоенными, хотя мало кто из них наделен вашим необычайным шармом.

«Боги подлые! Она кокетничает с надушенным трупом!»

– Воистину необычайным! – пробормотал Банашар, не потрудившись объяснить свое замечание. «Худ побери проклятых жрецов. Ни на что ни годятся».

– В любом случае, – подытожила Тавора, – у нас нет предубеждений на ваш счет. Извиняюсь, что задала повлекший разногласия вопрос. Я просто любопытна.

– И я тоже, – ответила Шерк. – Ваша Малазанская империя… у вас есть особенные поводы вторгаться в Летерийскую империю?

– Мне говорили, что этот остров независим…

– Да, со времени эдурского завоевания. Но вряд ли вы захватите только один жалкий островок. Нет. Для вас он – ступень в нападении на материк. Снова спрошу: почему?

– Наш враг, капитан, – произнесла Адъюнкт, изгнав из голоса всякие следы шутливости, – это Тисте Эдур. Не летерийцы. На самом деле мы хотим устроить всеобщее восстание летерийцев…

– Не выйдет.

– Почему? – спросила Лостара Ииль.

– Потому что нам нравится то, что есть. Более – менее. – Не дождавшись ответа, Шерк улыбнулась: – Эдур могли свергнуть правителей в дурацком недостроенном дворце Летераса. Могли даже потрепать по пути к столице несколько армий Летера. Но вы не найдете в лесах полуголодных бунтовщиков, мечтающих о свободе.

– Почему? – тем же тоном спросила Лостара.

– Они завоевали, но мы победили. Ох, был бы здесь Теол Беддикт – объяснил бы лучше. Но я сама попробую. Буду воображать, что Теол здесь и помогает советом. Завоевание. Разные бывают завоевания. Сейчас у нас Тисте Эдур сидят господами тут и там. Элита, чье слово – закон, никем не оспоренный. В конце концов, у них есть жестокая магия, они судят холодно и не вдаваясь в подробности. Фактически они над законом – над тем, что летерийцы понимают под этим словом…

– И, – требовательно продолжала Лостара, – что же они понимают под законом?

– Ну… набор произвольно наложенных ограничений. Можно нанять адвокатов, чтобы обойти их при необходимости.

– Кем вы были, Шерк Элаллае, до начала пиратской карьеры?

– Воровкой. Я тоже нанимала адвокатов. В-общем, я вот к чему веду. Эдур правят, но по неведению или равнодушию – а надо сказать, что без неведения не бывает равнодушия – они мало заботятся о повседневном управлении империей. Поэтому чиновничий аппарат остался летерийским. Сейчас он еще хуже организован, чем в старые дни. – Она снова улыбнулась, покачала ногой. – Для нас, низших сословий, почти ничего не изменилось. Мы остаемся бедными, осажденными долгами, умудряемся находить удовольствие в собственном ничтожестве. Как мог бы сказать Теол, мы также ничтожны в удовольствиях.

– Итак, – закончила Лостара, – даже благородное сословие Летера не одобрит изменение привычного положения вещей?

– Им это нужно меньше всех.

– А что ваш Император?

– Рулад? Он явно безумен и почти полностью изолирован. Империей вертит канцлер, а он летериец. Он был канцлером при прежнем короле Дисканаре, он постарался, чтобы передача власти прошла тихо – мирно.

Блистиг крякнул и обернулся к Таворе. – Морпехи, Адъюнкт, – почти простонал он.

Горлорез понял и ощутил пронзивший тело холод. «Мы послали их, рассчитывая найти союзников, думая, что они ввергнут глубинку в воинственное безумие. Но им не удастся.

Вся треклятая империя готова восстать – против нас. Порвать нам глотки.

Адъюнкт, вы сделали это снова».

Глава 15

Катись же, о солнце, окончилось время твое. О черные волны, скользите под мутью затменной луны. Над брегом безмолвие бури, и одичавшая воля вздымается в пурпурной пене. Неситесь встречь горным насестам, о тучи стальные, пусть море глотает беспутное крошево звезд, пусть плещутся солью приливы полнОчи; тяните могущество молний из чрева пучины слепой. Пусть змеи морские сверкнут чешуей и отверзнут бессонные вежды. Отпряньте сей ночью, леса, от черного брега, ведь темным прибоем торопится смерть, пожирая костистые жилы корней, разгоняя холодные армии ветра. Се ужас, се кровь, се движется буря жнеца.

Грядущая буря,Реффер

Кулак ударил по краю стола. Задребезжали запачканные ножи и ложки, заскакала посуда. Сильные как раскат грома содрогания заставили зазвенеть бокалы, пробежав по всей длине загроможденного как мир стола.

Дергая онемевшим кулаком, морщась от выстрела боли, Томад Сенгар медленно опустился в кресло.

Огоньки свечей успокоились, как будто радуясь возвращенному покою; нежная теплота их желтоватого света контрастировала с горьким гневом старейшины Эдур.

Напротив него жена поднесла к губам шелковую салфетку, дважды промокнула, опустила. Поглядела в глаза мужа. – Трус.

Томад вздрогнул, взор его обежал оштукатуренные стены. Напрасно они убрали раздражающие гобелены… Пятна сырости разрисовали углы под потолком мутными «картами». Штукатурка вздулась, покоробилась под действием постоянных протечек. Трещины бежали во все стороны, напоминая зигзаги молний.