Буря Жнеца - Стивен Эриксон

В коридоре тяжело застучали сапоги.

Рулад затравленно взглянул перед собой и удобнее устроился на престоле. Поправил меч. Облизал губы. Когда распахнулись двери, он сидел с застывшей ухмылкой, оскалив зубы, готовясь приветствовать родителей.

Десерт подали на острие ножа. Дюжина гвардейцев – летерийцев во главе с Сиррюном Канаром вломилась в личные покои Томада и Уруфи Сенгаров. Они с обнаженными клинками вошли в столовую, найдя Эдур сидящими по сторонам длинного стола.

Ни муж, ни жена не пошевелились. Казалось, их не удивляет вторжение.

– Встать, – прогудел Сиррюн, не скрывая удовольствия, искренней радости. – Император требует вашего присутствия. Сейчас же.

По лицу Томада промелькнула натянутая улыбка. Старый воин встал из-за стола.

Оскалившаяся Уруфь не двигалась. – Император решил повидаться с матерью? Отлично. Пусть попросит сам.

Сиррюн посмотрел на нее: – Это приказ, женщина.

– Я Верховная Жрица Тени, жалкий подонок.

– Я послан волей Императора. Вы встанете или…

– Или что? Летериец, ты посмеешь протянуть ко мне руки? Помни свое место.

Гвардейцы сделали шаг.

– Стойте! – крикнул Томад. – Иначе, летерийцы, плоть слезет с ваших костей. Моя жена пробудила Тень. Она не потерпит ваших прикосновений.

Сиррюн Канар осознал, что дрожит от негодования. – Тогда посоветуйте ей, Томад Сенгар, не испытывать терпение сына.

Уруфь не спеша допила вино, бережно поставила кубок и встала: – Мечи в ножны, летерийцы. Мой муж и я пойдем в тронный зал с вами или одни. Я предпочла бы последнее… но я решила стерпеть ваши оскорбления. В последний раз. Вложите мечи в ножны, или я убью всех.

Сиррюн сделал жест, и солдаты вложили оружие. Миг спустя он сделал то же самое. «Я еще отплачу за это, Уруфь Сенгар. Помни свое место? ладно, ладно, если тебя устраивает ложь… меня она устраивает. Пока что».

– Наконец, – сказал Томад жене, – мы получаем возможность поговорить с сыном обо всем наболевшем. Аудиенция. Какая привилегия…

– Может оказаться и так, что вам следует ожидать его милости, – заявил Сиррюн.

– Неужели? И долго?

Летериец открыто усмехнулся: – Не мне гадать.

– Это не игра Рулада. Ваша и вашего Канцлера.

– Не в этот раз.

– Я уже убивал Тисте Эдур.

Семар Дев следила за Карсой Орлонгом, изучавшим потрепанную рубаху ракушечного доспеха. Перламутровые «чешуйки» запятнаны, потрескались, тут и там видны прорехи – полосы грубой кожи. Он собрал несколько сотен монет с дырочками – оловянных, почти не имеющих ценности – и сейчас, очевидно, намерен чинить ими доспех.

Что это, жест насмешки? Смех в лицо Рулада? Варвар он или нет, Семар верит в Карсу Орлонга.

– Я однажды очистил палубу от этих дураков, – продолжал Теблор, оглядываясь на нее. – А помнишь тех, в лесу анибаров? Летерийцы еще более жалкие. Гляди, как они прячутся, даже сейчас. Я осмотрю город с мечом, закрепленным за спиной, и никто мне не помешает.

Женщина потерла лицо. – Прошел слух, что скоро вызовут первый ряд поборников. Разозли здешний народ, Карса, и тебе не придется долго ждать встречи с императором.

– Отлично, – буркнул он. – Я пройдусь по Летерасу как новый император.

– Ты хочешь именно этого? – удивленно прищурилась она.

– Если именно это нужно, чтобы меня оставили в покое.

Семар фыркнула: – Тогда стать императором – последнее, что тебе нужно.

Теблор выпрямился, хмуро разглядывая рваную рубаху. – Ведьма, я не желаю убегать. Тогда почему они мне препятствуют?

– Ты можешь выйти наружу и гулять где захочется… просто оставь меч.

– Не пойдет.

– Тогда ты останешься здесь, медленно сходя с ума. Вот император веселится!

– Может, мне прорубить путь наружу?

– Карса, они только не хотят, чтобы ты убивал горожан. Если учесть, что тебя… гм… легко вывести из равновесия, это кажется вполне обоснованным требованием.

– Что меня выводит – так это отсутствие в них доверия.

– Точно, – бросила ведьма. – Ты заслужил доверие, убивая Эдур и летерийцев направо и налево. В том числе Преду…

– Я не знал, что он Преда.

– А если бы знал, что-то изменилось бы? Не думаю. Как насчет того факта, что он был братом императора?

– И этого не знал.

– И?

– Что и, Семар Дев?

– Ты же убил его копьем?

– Он напал с помощью магии…

– Ты уже рассказывал, Карса Орлонг. Сначала ты убил его команду. Потом выбил ногой дверь каюты. Сокрушил черепа стражников. Должна признаться, в таком случае и я потянулась бы к садку… если бы владела хоть одним. Увы… Ну, тогда я бросалась бы в тебя всем, что под руку подвернется.

– Бесполезный разговор, – хмуро процедил Тоблакай.

– Отлично. – Она встала со стула. – Я пойду искать Таксилианина. По крайней мере, его упрямство менее тупо.

– Он тебе любовник?

Семар замерла в двери.- А что, если да?

– Да ничего. – Карса склонился над заплатанным доспехом. – Обоих разорву надвое.

«В дополнение ко всем безумным порокам – ревность? О духи!» Она снова обернулась к выходу. – Мне больше по вкусу Старший Оценщик. Как жаль, что он принял обет безбрачия.

– Ухмыляющийся монашек еще здесь?

– Точно.

– Ведьма, у тебя дурной вкус.

– Ну, – не сразу ответила она, – не могу найти подходящих возражений.

– Разумеется.

Семар Дев поджала губы и выплыла из комнаты.

Настроение у Карсы было дурное; но ему и в голову не пришло, что это как-то связано с беседой с Семар Дев. Она была женщиной, а всякий разговор с женщиной подобен пытке – слишком много у них зловещих инструментов, свойства которых с трудом поддаются пониманию мужчины. То ли дело мечи. Лучше воевать со всем миром сразу, чем привлечь легкое внимание женщины. Но что злит сильнее всего – сила, с которой ему хочется женского внимания. Чемпионам в ожидании императора доступны лучшие шлюхи. Но в них нет ничего тонкого, ничего реального…

Карса сказал себе, что должен существовать средний путь, на котором можно наслаждаться всеми придающими интерес отношениям намеками и искрами остроумия, не позоря свое достоинство. Однако он был достаточным реалистом, чтобы надеяться на отыскание этого пути.

Мир полон оружия, битва – вот основной путь жизни. Возможно, единственный путь. Бичи и слова, удары и взгляды одинаково ранят. Он ошеломлен незримыми дубинками, его зрение закрыто невидимыми щитами; он шатается под весом своих обетов. Как могла бы сказать Семар Дев, выживать – значит выдерживать бой, оставаться впереди истории. Потерпеть поражение – пасть… по падение не всегда равносильно милосердно быстрой смерти. Чаще оно означает растворение, постепенное – потери громоздятся выше головы, смертный опускается на колени. Он – или она – становится губителем самого себя.

Он начал видеть собственные ловушки и потому, вероятно, еще не готов встречаться с кем-то другим, ошибаться, испытывать боль и шок. Но голод никуда не делся. Мучительное неустройство души, на редкость горькое приглашение в мир вечного уныния.

Легко исправляемого жестокой дракой.

– За недостатком любви воин любит насилие.

Карса Орлонг оскалился, забрасывая каменный меч за левое плечо и шагая по коридору. «Слышу тебя, Байрот Гильд. Будешь мне вместо совести?» Он грубо захохотал. «Ты, укравший мою женщину!»

– Может быть, тебе встретится другая, Карса Орлонг.

«Я порву ее пополам».

– Прежде тебя это не тревожило.

Стоп, это же игра. Душа Байрота Гильда связана в мече. Скользкие слова в черепе Карсы сказаны им самим. Страдая от отсутствия чужого внимания, он начал сам себе рыть ямы.

– Думаю, пора кого-нибудь убить.

Из коридора в широкий холл, затем по колоннаде в боковой проход – и к северным воротам двора. Карса никого не встретил, отчего настроение еще ухудшилось.

Около ворот, справа, была маленькая сторожка, из которой можно отпереть тяжелый засов. Сидевший в ней летериец едва успел поднять голову – и встретился с громадным кулаком Тоблакая. Кровь брызнула из сломанного носа, невезучий мужичок шлепнулся на стул, а затем подобно мешку с луком упал на пол. Перешагнув его, Карса поднял засов и сдвигал влево, пока не открыл ворота. Бронзовый засов с лязгом опустился в предусмотренный для него карман стены. Карса вышел из сторожки, открыл створки ворот, поднырнул под притолоку и оказался на улице.

В момент перехода через порог вспыхнули какие-то охранные чары. Пламя объяло его… тихий шепот боли… языки побледнели и опали. Покачав головой, чтобы изгнать из рассудка металлические «отзвуки» колдовства, Теблор продолжил путь.

Группы горожан там и тут; лишь один заметил его появление и наружность – глаза расширились – человек ускорил шаг, повернул за угол и пропал из вида.