Буря Жнеца - Стивен Эриксон

Томад вздрогнул, взор его обежал оштукатуренные стены. Напрасно они убрали раздражающие гобелены… Пятна сырости разрисовали углы под потолком мутными «картами». Штукатурка вздулась, покоробилась под действием постоянных протечек. Трещины бежали во все стороны, напоминая зигзаги молний.

– Ты не увидишь его, – сказала Уруфь.

– Он не увидит меня, – ответил Томад. Это было не согласие, скорее протест.

– Мерзкий тощий летериец, спящий с мальчиками – он победил тебя, муженек. Он встает на пути – и у тебя делается понос. Не усмехайся моим словам. Ты не можешь даже поглядеть мне в глаза! Ты сдал последнего нашего сына.

Губы Томада скривились. Он почти прорычал: – Кому же, Уруфь? Скажи. Канцлеру Трайбану Гнолу, увечащему детей и называющего это любовью? – Он поднял на нее глаза, скрывая – даже от себя самого – какого усилия это требует. – Сломать для тебя его шею, жена? Проще, чем переломить сухую ветку. Как думаешь, что сделают телохранители? Останутся в стороне?

– Найди союзников. Наша родня…

– Все дураки. Коронованы леностью, развращены неуверенностью. Они заблудились еще сильнее, чем Рулад.

– У меня был посетитель, – сказала Уруфь, наполняя кубок вином из хрустального графина (он едва не свалился со стола от силы внезапного гнева Томада).

– Рад за тебя.

– И хорошо. Это был к’риснан. Он пришел сказать, что пропал Брутен Трана. Подозревает, что Карос Инвиктад или канцлер осуществили месть. Они убили Брутена Трану. Кровь Тисте Эдур на их руках.

– Твой к’риснан может всё доказать?

– Он идет по следу, но не выражает особой надежды на успех. Но я хотела поговорить не об этом.

– Думаешь, я равнодушен к пролитию летерийцами эдурской крови?

– Равнодушен? Нет, муженек. Беспомощен. Что, снова прервешь меня?

Томад промолчал, не согласившись, а просто не найдя слов. Нечего сказать. Ей. Всем.

– Хорошо, – произнесла жена. – Скажу так. Думаю, к’риснан солгал.

– Насчет чего?

– Думаю, он знает, что именно случилось с Брутеном Траной. Он пришел за советом к жене, чтобы достучаться до мужа. Он желал вначале оценить мою первую реакцию на рассказ, затем изучить реакцию более взвешенную, по прошествии дней. Озвучивая подозрения, пусть и лживые, он также желал подхлестнуть в нас растущую ненависть к летерийцам. Подтолкнуть нас к мщению, заставив начать подковерную борьбу. Это может отвлечь Гнола и Кароса.

– Отвлекшись, они – может быть – не распознают более опасной угрозы, к которой имеет отношение пропавший Трана.

– Отлично, муж. Ты можешь быть трусом, но ты не дурак. – Она помолчала, отведав вина, а затем продолжила: – Это уже что-то.

– Долго ли ты будешь шпынять меня, жена?

– Сколько необходимо.

– Мы были не здесь. Мы плавали по другой половине треклятого мира. Вернулись – и застали заговор, торжествующий, сильный, хорошо окопавшийся. Мы вернулись, чтобы понять: мы потерялись.

– Пора вернуть себе победу.

– Нам не победить, Уруфь. Рулад безумен. Его сломило предательство Низали.

– Лучше мертвая сука, чем сука, вставшая у нас на пути. Рулад повторяет свои ошибки. – Он избавился от раба Удинааса – и привязался к ней. Он не умеет учиться.

Томад позволил себе горькую усмешку: – Не умеет учиться. Как все мы, Уруфь. Мы увидели, что Летер – это яд. Мы хорошо поняли его опасность – и пошли на завоевание, стремясь навсегда устранить эту опасность. Или… мы так думали.

– Летер пожал нас.

Эдур снова поглядел вправо, на стену. Там свисала с крючка связка фетишей. Перья, полоски тюленьей кожи, ожерелья из ракушек, акульи зубы. Разрозненные памятки о трех сыновьях. Все, что осталось напоминанием об их жизни.

Кое-что тут лишнее: сын, которому принадлежали некоторые амулеты, изгнан, его жизнь стерта, будто никогда не существовала. Если Рулад увидит их… даже кровная связь не помешает ему отнять жизнь Томада и Уруфи. Тралл Сенгар. Само имя стало проклятием, преступлением, и наказание за него – смерть.

Им все равно.

– Поистине незаметный яд, – продолжала Уруфь, не отрывая глаз от кубка. – Мы разжирели. Воины напиваются и спят в постелях летерийских шлюх. Или валяются без сознания в логовах пожирателей дурханга. А другие просто… исчезают.

Возвращаются домой, – сказал Томад, подавляя укол боли. Эта мысль… Дом. До всего, что…

– Ты уверен?

Он снова встретился с ней взором. – Что такое?

– Карос Инвиктад и его истопаты не устают тиранствовать над народом Летера. Аресты происходят каждый день. Кто может сказать, что они не арестовали и Эдур?

– Он не смог бы скрывать такое, жена.

– Почему нет? Сейчас, когда пропал Брутен Трана, Карос Инвиктад делает что захочет. Некому встать за его плечом.

– Он делал что хотел и раньше.

– Откуда тебе знать, муженек? Откуда? Чем именно был ограничен Инвиктад – реально или в воображении, какая разница? – когда Трана следил за ним?

– Понимаю, чего ты хочешь, – тихо прорычал Томад. – Но кого винить за всё происходящее?

– Это не имеет значения, – возразила она, зорко глядя на него. «Чего же она боится», подумал Томад. «Нового всплеска безрассудного гнева? Или представления более тихого, выражающего всю меру моего отчаяния?»

– Не понимаю, как ты можешь говорить такое. Он послал сыновей за мечом. Это решение обрекло нас всех. Весь народ. Смотри, сейчас он восседает во дворце Летерийской Империи, гниет в мерзостях летерийских излишеств. У нас нет защиты от праздности и апатии, жадности и разврата. Таких врагов не срубишь мечом, не оттолкнешь поднятым щитом.

– Муж, Ханнан Мосаг – единственная надежда. Ты должен идти к нему.

– Строить заговоры против сына?

– Который безумен, как ты сам сказал. Кровь – одно дело, – продолжала она, медленно склоняясь к нему, – но мы говорим о выживании Тисте Эдур. Томад, женщины готовы. Мы уже давно готовы.

Он взирал на жену, удивляясь, какая же это холодная, жестокая тварь. Да, может, он и трус. Когда Рулад прогнал Тралла, он не сказал ни слова. Но и Уруфь молчала. А как насчет его личного заговора? С Бинадасом. «Найди Тралла. Умоляю. Найди самого смелого среди нас. Вспомни историю нашей кровной линии. Первые шаги в этом мире. Мы вели легион по каменистой почве, мы, верные офицеры Скабандари. Кто в день предательства пролил первую кровь Анди? Мы. Именно мы».

Так он отослал Бинадаса. Оказалось, Томад послал сына на смерть. «Ибо мне не хватило воли сделать все самому.

Трус».

Следившая за ним Уруфь заботливо наполнила свой кубок.

«Бинадас, сыночек. Твой убийца ждет очереди позабавить Рулада. Этого достаточно?»

Подобно всякому старому дураку, игравшемуся некогда жизнями смертных, Странник бродил коридорами возрожденной силы, бормоча литанию упущенных возможностей и дурных решений. Выплески магии отводили глаза всем, кто проходил мимо – стражникам у многочисленных дверей и перекрестков, суетливым слугам, ведущим безнадежную битву с распадающимся зданием, известным (что за ирония!) как Вечная Резиденция. Они смотрят и не видят, никакого образа не остается после встречи в их мозгах.

Старшего Бога могут забыть не хуже, чем любого духа. Но Странник не так забыт, как ему хотелось бы. Теперь у него есть поклонники – ценой потери глаза – они связывают его силу со своей, ведут с ним борьбу под видом веры. Да, каждому богу известна такая борьба. Подмена кажется первейшей заботой любого жреца. Низведение священного в низменный мир соперничества смертных, политики, игр в контроль и овладение как можно большим числом последователей. Ах да, еще овладение богатством – землями ли, монетой, возможностью вершить кривой суд или покорять души.

Одержимый этими мыслями Странник вступил в тронный зал, тихо пройдя к привычному месту – у стены между двух больших гобеленов. Такой же незаметный, как вытканные на полотнах грандиозные сцены и картины (некоторые фигуры на задних планах весьма напоминали Странника).

Канцлер Трайбан Гнол (Странник делил с ним постель, когда требовала необходимость) стоял перед лицом Рулада, а тот сутулился, походя на раскормленное, дышащее дородством и безумием чудовище. Телохранители канцлера стояли в нескольких шагах от Гнола. Им было скучно, ведь хозяин без конца перечислял цифры, в очередной раз уточняя степень оскудения государственной казны.

Такие доклады, не без восхищения понял Странник, проводились вполне осознанно, чтобы еще сильнее утомить императора. Доходы и потери, траты, внезапно возникший пик выплаты просроченных долгов – всё это перечислялось занудно и многоречиво. Словно собираются, шагают войска, готовые начать осаду. Атака, против которой у Рулада нет защиты.

Он мог бы сдаться, как делал всегда. Переложить ответственность на канцлера. Ритуал, наводящий тоску на участников и на свидетелей. Однако Странник не чувствовал жалости. Эдур – варвары. Они как дети перед лицом умудренной цивилизации.