Ханидо и Халерха - Курилов Семен

Вторую ночь я спал, как собака, на нарте… Но я об аркане не думал: трех оленей у Тинальгина нет — я расплатился с ним. Но надо было вылезать из грязной топи. И я придумал: надо найти оленей, отбившихся от табуна, и скорее гнать к Тинальгину. Жадный старик обрадуется и что-то подарит. Двух-трех оленей, думал, подарит. Подарок мы не возьмем, но будем считать, что взяли. Ама [96] согласился. И я пригнал к нему этих оленей.

Гнал бегом, запалил их так, что они чуть не на брюхах ползли. Тинальгину сказал, что пришлось от волков отбиваться, затем сказал, чтобы побольше подарок был. Что было со стариком! Изругал пастухов последними словами, меня накормил, велел высушить мои кулубэ [97], которые я намочил в болоте, а мне предложил лечь в его спальный мешок, сшитый из волчьих шкур. Но я только поел у него. А оленей он мне не дал. Только велел отвезти меня. Я, однако, сказал, что приучен ходить и бегать. Но тут Тинальгин что-то засуетился и вдруг изменил решение. "Послезавтра, — сказал, — приезжай с отцом на двух пустых нартах. Дам шкур на одежду, много мяса дам и оленя прирученного".

— Мы взяли, — вздохнув, сказал за сына Нявал. — Побоялись, что старик сам привезет подарок, увидит у нас лишнее мясо и разгадает правду. Привезли… Много он что-то дал: обещал одного, а дал двух быков, молодых…

— Неужели взяли? — переспросил испуганно Пурама.

Косчэ-Ханидо прищурился, улыбнулся:

— Мне ведь Тинальгин еще и ружье подарил, сын его Оппар подарил новенькое копье…

— Что Ниникай скажет на это? — спросил Куриль.

— Нет, — ответил за него Косчэ-Ханидо, — правильно никто не может сказать — ни ама Куриль, ни родной ама. За что он нас так одарил? За сотню оленей?.. Нет. За это Тинальгин только накормил меня и предложил полежать в его спальном мешке, пока штаны мои высохнут.

Все взрослые насторожились: у Косчэ-Ханидо была своя тайна, о которой не знали ни мать, ни отец. А чуть захмелевший Куриль насторожился по-своему — с чуть заметной улыбкой: все это становилось забавным, как сложный, хитро придуманный рассказ сказителя-ловкача.

— За все эти подарки я должен был заплатить Тинальгину, — сказал Косчэ-Ханидо. — А чем заплатить? Ого, что запросил он? Я должен был отправиться к голове юкагиров и упросить его отменить распоряжение, которое передал ему Пурама, дядя Пурама.

— Гок! Было такое дело! — ожил охотник. — Они велели тогда Тинальгину укочевать и перегнать табуны на восточный берег. Такое распоряжение я передал.

— Да, на восточный берег. А Тинальгин сказал, что он не может укочевать. Кака занял его пастбище, а он шамана тронуть боится, да и пасти там негде: все вытоптано, и передвинуться ему некуда — Чайгуургин и Лелехай мешают. Жаловался он, что оленей его черти съедают, что он скоро совсем обеднеет.

— Все верно, — сказал Куриль, чувствуя, что разговор пошел очень серьезный. — Но ведь я все-таки выгнал его! И ты, Косчэ, меня не просил.

— Я не собирался просить, — спокойно ответил Косчэ-Ханидо.

— Подарки взял, а слово свое не сдержал?

— А я не давал ему слово. Он нечестно живет.

Никто никогда не видел такой перемены в лице и в душе головы юкагиров, какая произошла сейчас. Куриль захохотал. Захохотал во весь рот — неумело, чудно тряся животом, тыкая и подвизгивая, как подросток, у которого ломается голос.

— А что я… говорил? — вытирая пухлой рукой слезы, радостно оповещал он всех. — Я говорил, что растет новый голова юкагиров!.. Вот он — голова! Во какие брови у него — как у орла!.. Не-ет, попом он не будет. Головой будет!

…Если бы в эту морозную тихую ночь каюр или путник, заблудившийся в безлюдной холодной пустыне, вдруг налетел на тордох, наполовину заваленный снегом, он бы, наверное, подумал, что здесь под ветхим дымящимся колпачком справляют какой-то праздник сами духи радости и веселья. Насторожился бы человек: духи уже победили зло или они только собираются это сделать, заранее зная, что сделают?.. Нет, каюр или путник не налетел бы неожиданно на этот тордох, потому что песни, громкий сбивчивый говор, крики и радостный плач чересчур далеко разносились по тундре… Голова юкагиров никогда на пустых нартах не отправлялся в путь. Шесть полных фляжек водки выставил он да по бутылке Пурама с Ниникаем. Было отчего превратиться в духов радости и веселья…

ГЛАВА 9

Косчэ-Ханидо было шесть лет, когда полную власть над ним получил Пурама. Куриль недолюбливал своего шурина. Он видел в нем и рьяного помощника, и такого же рьяного недоброжелателя. Но уж в чем он был абсолютно уверен, так это в том, что Пурама вырастит из Косчэ настоящего богатыря, какие остались в памяти лишь у самых старых людей, и что от Пурамы Косчэ-Ханидо передастся ненависть к шаманам, ко всей черной вере. И во всем этом он не ошибся.

В первое время Пурама сам приезжал к Нявалу и подолгу гостил у него.

Мальчика он стал поднимать до рассвета — заставлял его натощак ходить пешком по бездорожью, через болота, а потом и бегать вокруг небольшого озера. В десять лет Пурама забрал Косчэ-Ханидо от родителей. И тут начались занятия куда более сложные. Много пота и слез пролил мальчик, прежде чем научился заарканивать в бегущем табуне примеченного оленя. Потом Пурама стал открывать ему тайны смекалки охотника, одновременно подвергая воспитанника не детским испытаниям. Косчэ-Ханидо должен был научиться ползать — и он ползал через болотистую равнину, через заросли тальника, по склонам холмов и обрывистым берегам. В двенадцать лет паренек уже умел перекинуть через речку аркан и, набросив петлю на крепкий куст тальника, быстро перебраться на другой берег. А однажды Пурама дал ему лук со стрелами, привязал к поясу мешочек с вареным мясом и отправил в тундру. "Убьешь дикого оленя — иначе не возвращайся", — сказал. И Косчэ-Ханидо убил оленя, принес мясо и рога. А на другое лето Пурама отправил его до осени на берег озера, снабдив лишь самым необходимым, — паренек должен был научиться жить в одиночестве, самостоятельно добывая пищу — рыбу и мясо. Не было ему и зимой легче. Он продолбил около сотни лунок в толстом льду на Малом Улуро. В пятнадцать лет, когда Косчэ-Ханидо подрос, а жилы его окрепли, Пурама навьючил ему на спину толстое дугообразное бревно — и с этой тяжелой ношей он ходил, бегал и ползал…

Все эти жестокие испытания далеко не безропотно переносил паренек. И плакал он, и просил отдыха, и пытался вовсе отказываться от учения. Но Пурама был неумолим: когда увещевания не помогали, он бил воспитанника, не давал ему пить, принуждал, как только мог. Он имел право на это, хотя сам, конечно, сильно страдал, понимая, что лишает мальчика детства. Отец Косчэ-Ханидо и переживал и радовался. Радовался потому, что ему завидовали очень многие — ведь какой бедняк мог рассчитывать на такое старинное и нужное для жизни воспитание сына! У бедняков не было для этого ни времени, ни возможностей. Ведь Косчэ-Ханидо истрепывал в пять-шесть раз больше одежды и обуви, чем их дети, — а где ее взять, эту лишнюю-то одежду, если ее и без того не хватало! Считалось, что сын Нявала учится играя. Дети же бедняков привыкали к тяготам и учились сноровке по нужде, помогая родителям: они долбили лунки, чтобы взрослые рыбу ловили, сами ее и таскали, они прятались по кустам и болотам, чтобы отцы добыли дичь или зверя, а они помогали бы нести добычу, ну, а носить каждый день за спиной тяжесть бедняцким детям было бы совсем не под силу, потому что им и без этого доставалось — чего стоили одни кочевки, когда скарб не тащили только младенцы…

Ни в одной северной сказке нет такой выдумки, чтобы олень гнался за волком. В жизни же человек это делает — силой руки, волей он заставляет оленя бежать за своим страшнейшим врагом. Невозможное бывает возможным: олень копытом наступает на волка, а иногда ногою попадает в самую пасть. На такое дело Косчэ-Ханидо первый раз был послан в восемнадцать лет, а потом побеждал волков и с арканом, и с одним ножом, гоняясь на нарте за целой стаей.

На этом обучение и закончилось. Однажды к Пураме приехал Куриль. Он увидел несколько волчьих шкур и, узнав, что их добыл Косчэ-Ханидо, сказал:

— Хватит, пожалуй. Теперь, сын, иди и помогай родному отцу.

Сколько было родителям радости! В семье взрослый сын, да еще такой сын…

Богатырь в роду — это всегда хорошо. От этого радостно всем — и детям, и молодым людям, и взрослым, и старикам. Богатырь не в сказке, а в жизни, среди простых людей! Тут есть отчего родиться какой-то надежде: люди ведь без героев не могут жить. И улуро-чи поначалу считали, что Косчэ-Ханидо будет спасать кого-то в беде — в зимнюю жуткую бурю или в весеннее половодье, а иным даже казалось, что он, как в сказке, станет сражаться с чертями и злыми духами. Но потом, когда заговорили о намерении Куриля послать парня на обучение грамоте, стало непонятным, зачем для этого нужен был богатырь. И люди пытались подсыпаться к Курилю: мол, что у тебя за тайна? Куриль отвечал: "Так нужно". Хитрил, мудрствовал. А сам и не знал, зачем вырастил богатыря. Просто видел, что жизнь тяжела и сурова, и хотел, чтоб люди не унывали…