Черные крылья - Сьяман Рапонган

Камо капира рана я, манга-нако?

– Так сколько вы всего-то поймали, дети?

Намен па дзини мивилан, мо маран.

– Еще и не считали, дядя.

Капа макаворан мо маран до яма раралав со татала я. Кванда но кадван.

– Твоей ветхой лодке нелегко вместить так много рыбы, дядя, – слышу похвалу в свой адрес от стоящих рядом.

Кадзи нгававан до панланлаган дзира катван ам, дзиянгай до каро да нира катван!

– Вообще-то много ли, мало ли рыбы, неважно. Соблюдать заветы Черных Крыльев, чтобы сохранить такой хороший обычай, – вот что важно!

Малас ка мо маран.

– Лучше и не скажешь, дядь.

Сино Паро Мо Маран, Яни марава то. – В водах между большим и маленьким островами чья-то лодка утонула.

Акмеи си Сьяпен Лавонас, кван да.

– Кажется, Сьяпен Лавонас, – говорят они.

Акмеи Сира до Намен амизенган сья.

– Судя по звуку, вроде они.

Ка ипипира ни манзойо?

– Ты сколько раз сеть бросал?

Ко иписа а.

– Всего один раз.

Дака рваро нира катван нам.

– Больно много летучей рыбы.

Ядзи манзикна но ямамингит.

– Я так обрадовался, только очень устал, когда сеть вытаскивал.

Малас ка, ам ямазикзик напа о ямангаласьяс кано манайин, манга-нако.

– Так и есть, ведь чешую счищать, рыбу разделывать потруднее будет, дети.

На песчаном берегу, у полосы, которой обычно достигают волны прилива, люди к этому времени переходят на такой тихий шепот, будто насекомые поют. Все немного перепачканы чешуей, и при слабом свете звезд видно, что мертвые глаза рыб потеряли прежнюю торжественность, сопровождавшую их недавние полеты над морем. Очищенную рыбу складывают с другой стороны, и люди постепенно перемещаются из-за растущих груд чешуи. Постепенно небывалое воодушевление сходит на нет, и с губ срываются роптания:

Ятеи манзикна о ямангаласьяс!

– Устал! Ох, устал счищать эту чешую!

Да, и вправду утомительно, но разве под силу кому-то сдержать или остановить летучую рыбу, когда она бросается в сеть?!

С другой стороны, в ожидании прихода рыбьей стаи они все как один молились: «Давай же, летучая рыбка, давай! Приди скорее!» Поди пойми этих людей.

Ночь, дай только срок, отступит. На ровном морском горизонте медленно забрезжил слабый рассвет. Усталые лица постепенно обретают четкие очертания. Вот только людей на песчаном берегу не становится меньше, наоборот: маленькие ребятишки, которые только что проснулись, присоединяются к рядам чистильщиков рыбы, и у моря становится еще веселее. К этому часу груды чешуи уже превратились в небольшие белые холмы, обновив и без того удивительный пейзаж на песчаном берегу длиной тридцать и шириной пятнадцать метров. Золотое пламя от выгоревшего почти дотла сухого дерева потеряло свой червонный отблеск. Далеко-далеко в море появилась черная точка, постепенно движущаяся в сторону гавани.

Войто со татала! ямиян со яса до ямангалпиран а.

– Там лодка, еще одна лодка!

Все немедленно поднимаются, разминая затекшие ноги, и устремляют взгляды в море, пытаясь рассмотреть получше.

Сино янейкаса то?! кван да.

– Кто там еще, чья это лодка?! – звучат возбужденные голоса.

Внимательно разглядывая лодки на берегу, люди пытаются понять, кто еще не вернулся вместе с остальными.

Тана дзимизезьяк ам, Сьяпен Малаван со Токток ри, кван ко.

– Да чего смотреть-то, ясное дело: это Белая Башка (Лысый), – говорю я.

Все вдруг одновременно вернулись к своим делам, усевшись на корточки. Свет становится все ярче, горные вершины и долины постепенно наполняются светом и тенью, звезды одна за другой исчезают в таинственной Вселенной. Люди то поднимают головы, то снова опускают их. Их голоса напоминают чириканье птиц ранней весной, от которого на душе делается удивительно приятно и отрадно. Такого богатого улова не было много-много лет. Думаю, тут даже у дряхлого старика, давно не встающего с постели, напряглись и заиграли мышцы, и он принялся точить свой нож.

Людям, конечно, не терпится послушать оригинальную версию истории «Почему Сьяпен Лысый приплыл на лодке только на рассвете». Между тем в груди у мужчин все переворачивается, а от нахлынувших мыслей ноющие от перенапряжения запястья снова крепнут, и руки начинают работать еще быстрее. Очистив, они моют разделанную летучую рыбу в море, но теперь в глазах мужчин уже нет ни тени усталости – все в ожидании, будто вся эта ночная работа и задумывалась ради того момента, когда Сьяпен Лысый появится на берегу.

Все женщины из селения страшно заняты, ни одна не отлынивает от работы, и только семья Лысого, включая его внуков, собралась на самом высоком месте булыжной дороги, не обращая внимания на снующих туда-сюда людей. В уши жены Лысого залетают только слова его внуков.

Си якаи ри кани яма.

– Там деда и папа.

Женщина ничего не отвечает, устремив взгляд на тень лодки.

Лодок две, и они все ближе, их черные тени обретают очертания, ведь небо уже сделалось совершенно прозрачным. Можно уже рассмотреть, как Сьяпен Лысый и его сын гребут, будто ничуть не устали. Падая вперед и снова выпрямляя туловища, они гребут мощно, идут прямо в гавань, к селению. Вот они уже так близко, что можно разглядеть, все четыре деревянных весла опускаются в воду, а через мгновение вздувается серебристо-белая пена. Рассекая волны в таком темпе, они красноречиво сообщают соплеменникам о «богатом улове». Один гребок… Три… Тридцать… Точно ничуть не устали. Сердце мое защемило.

Люди на берегу с нетерпением ждали, когда можно будет увидеть улов возвращающихся гребцов.

А… Я сья дзьязикна я!..

– Ого… Они и вправду совсем не устали!

Все, кто на берегу, наблюдают, как отец и сын гребут Мапабоз (задним ходом). Сын расположился на корме лодки, его крепкие руки и грудные мышцы дрожат. Как и у других ровесников, у него четко очерчены мускулы, окрепшие благодаря длительному физическому труду. В глазах его запечатлена суровая гордость, готовая вот-вот выплеснуться наружу. «Ух!..» Долгий-долгий выдох ознаменовывает долгожданное возвращение в родную гавань и возможность расслабить, наконец, натянутые сухожилия. Летучей рыбы в лодках оказалось меньше, чем у других, – всего двести-триста хвостов. Но затем на берег выгружают одну, вторую… двенадцать рыб величиною с трехлетнего ребенка, а то и крупнее, огромные рыбины разных видов. Увидев выгруженный полностью улов, соплеменники просто застыли, разинув рты и вытаращив глаза. Слова восхищения и похвалы со всех сторон достигают ушей Сьяпена Лысого, но он уже сидит на корточках и, не говоря ни слова, скоблит чешую, иногда посматривая на морской горизонт, простирающийся от маленького острова, и лишь иногда бросает быстрый взгляд на большую рыбу рядом с ним. Слабые лучи первой весенней зари отражаются на блекло-серой глади безбрежного океана. Его гармония и безмятежность, его холодный пейзаж оборачиваются невыразимым спокойствием. Торжественные и величественные песни Мивачи, что пелись глухой ночью возвращающимися с лова мужчинами, теперь, когда Сьяпен Лысый разделывает рыбу, пуская ей кровь и обмывая тушки в морской воде, обласканный восхищенными взглядами соплеменников, все эти песни незаметно превращаются в историческую память и будут оживать вновь и вновь вечерами, год за