Черные крылья - Сьяман Рапонган
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Манга-нако!
– Дети, гребите же! Гребите!
Манга-вари!
– Давайте, дети, гребите же!
Манга-кехакай! кван ко.
– Гребите, друзья! – призываю я.
Йи!.. Другие воины отвечают, надрывая глотки. И вот я вижу, что темные тени слева и справа внезапно размножились, будто приближаются летящие на малой высоте морские птицы и легко обгоняют меня с помощью всего каких-нибудь четырех или пяти гребков. Пускай то, что лодка до краев завалена летучей рыбой, и может послужить тому оправданием, но все-таки меня обогнали, и я должен признать неопровержимый факт: передние волны поглощены идущими следом. Хорошо еще, что два племянника по-прежнему держатся позади меня, и в моей груди остается хоть сколько-нибудь достоинства.
Глядя вверх на установленный на вершине горы, к северу от селения Мина-морон (на языке тао это слово означает украшение на носу лодки, «весы»), я во все глаза слежу за лодками впереди и позади, справа и слева, – только бы не столкнуться. Со всех сторон меня окружают лодки, звуки деревянных весел, вонзающихся в воду, становятся все звонче, как будто гребцы только что вышли в море. Они понимают, что уже всего каких-нибудь тридцать-сорок гребков отделяют их от родной гавани. Я, несомненно, тоже радуюсь этому, а Сьяман Дзьявехай говорит:
Ярава апой я мосок.
– Сколько факелов спускается вниз!
Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть, – вот это зрелище! Думаю, давненько я не видал такой красоты. Вдалеке и вблизи, справа и слева факелы постепенно сливаются в одну колонну, направляясь к берегу. И в эту черную ночь, посреди черного моря и черных теней, трудно сдержать переполняющее меня волнение. От избытка чувств я открываю рот, чтобы снова громко запеть:
Ияя…Ям.Зоваги рана до рокатан мо.Мо касагагзи до исисизав до мачиловонМангдей со ахеп а мапа-ранавМия саседка со пачья лологанНо макаралаВот остался позади Дзимагавуд,Рожденные для лова летучей рыбы ведут лодки назад,В ночи выловив тысячи хвостов в бухте Дзимагавуд. На обратном пути молимся,чтоб лодки шли по течению,чтоб забыть об усталости и поскорее вернутьсяв родную гавань.Подростки на пляже, ждущие возвращения отважных воинов, чувствуют жар в груди, они тоже хотят поскорее стать морскими бойцами и повторяют за ними слова:
Мия саседка со пачья лологан но макарала
На обратном пути молимся,чтобы лодки шли по течению,чтоб воины забыли об усталости и поскореевернулись в родную гавань.Мия саседка со пачья лологан но макарала
На обратном пути молимся,чтобы лодки шли по течению,чтоб воины забыли об усталости и поскореевернулись в родную гавань.Ияя… о. Ияя вой ям… (поют хором)Ияя… о. И… (поют вместе)
Песня эта разносится по небу, оглашая глубокую темную долину, звучит на пути домой для лодок, возвращающихся с лова летучей рыбы. Тут от волнения в моем сердце льются слезы, я не в силах выразить свою благодарность подросткам на пляже за такую добрую встречу… Может, они действительно хотят пораньше стать морскими бойцами, бороться с бурными приливами, дать волю той грубой силе, которая таится в их телах. Первый раз в жизни я чувствую, что глухая ночь наполнена такой теплотой. В этом и заключается бесконечная привлекательность сезона чернокрылой летучей рыбы. Хочется надеяться, что она всегда будет следовать указаниям небесных богов, из года в год посещая свои родные края. Так говорю я себе.
Пока пою, успеваю сделать десяток-другой гребков, и тут воины, очарованные видом пламени бесчисленных факелов на берегу, останавливаются. Через некоторое время лодка за лодкой, аккуратно дожидаясь своей очереди, гребцы причаливают к берегу. Все волнение временно улеглось, и, конечно, этот миг больше не повторится, а спустя какое-то время превратится в устное предание.
Каждый старик, если он еще может ходить, выходит навстречу, держа в руках горсть сухих стеблей тростника. Все вместе общими усилиями складывают шесть-семь костров. Молодые приносят несколько сухих бревен потолще, чтобы развести огонь пожарче. Грудные мышцы воинов, освещенные красными и золотыми отсветами костров, идеальными пропорциями напоминают два Лалитана (гладкие камни, используемые для заточки ножей).
При свете пламени старики отчетливо видят, что на каменистом пляже столько рыбы, что и не сосчитать. Она выгружена рядом с каждой лодкой, все взморье метров на тридцать завалено летучей рыбой, а еще полно людьми, скоблящими чешую. Кучи рыбы настолько высокие, что лодкам, вернувшимся позже, уже негде складывать свои уловы, приходится выгружаться чуть поодаль, образуя новые ряды.
Груды летучей рыбы похожи на маленькие серебристо-белые холмы, они высятся один за другим. Языки пламени и яркое сияние у самого берега моря – кажется, что это небольшой остров, который был зажжен радостью людей и горит пламенем надежды на выживание рода людского. Лица людей окрашены светом гордости и уверенности в себе. Царит страшная суета, и разговаривают они на языке тао – языке, на котором безо всякого бахвальства можно выразить самую суть, передать движения души.
Я неподвижно стою, будто в оцепенении, мои мышцы и кости расслабились, и золотой свет горит передо мной, освещая многочисленные смуглые тени и бессчетные тушки летучих рыб, а фигуры дальше, спереди и сзади, будто приклеены к черному небу и морю. Тысячелетиями эти люди живут на этом острове совершенно свободно, посылая сигналы о жизни. Я думаю, что благочестие этих людей проистекает из их восхищения летучей рыбой. Именно она придает им боевой дух и мужество, чтобы выжить. Я стою и изумленно вспоминаю предупреждения, дошедшие до нас от предков.
Усталые мышцы помогают моей голове думать. Как счастливо вышло, что морской бог блуждал в смиренных молитвах людей. Счастливое возвращение – вот настоящий источник счастья для мужчин тао, вышедших в море на лов рыбы, и этот источник составляют две добродетели: «благочестие» и «любовь к морю».
Двое детей старшего брата чистят рыбу, стоя каждый у своей кучи. Их младший брат, еще не женатый, усердно работает вместе с ними. Он говорит, обращаясь ко мне:
Маран-кон, дзика макамо я дзья сидон.
– Дядя, прости, что не смог подсобить.
Каро но нонакем мо, манга-нако, чьята амьян сира вари мо.
– Понимаю, сынок, зато со мной были твои двоюродные братья.
Почти все жители селения пришли, чтобы окунуться в радостную атмосферу, принесенную хорошим уловом. Хотя ночь по-прежнему чернильного цвета, молодые ребята, взвалив на спину корзины с рыбой, снуют между взморьем и селением. Хоть и темно, но после того, как глаза привыкают к темноте, чешуйки, разбросанные по выложенной булыжниками дорожке, чуть заметно серебрятся маленькими фонариками.
Ойода дзикамвапит я, манга-нако!
– Эх, дети, а я-то и не заметил, как вы уже стали мастерами рыбной ловли!
Сино ямакван па дзимо мо маран я, тома чингай до комоновван а Тао.
– Да на нашем острове, дядя, таких стариков, как ты, которые могут на равных соперничать с молодыми, раз-два
