Длинная цепь - Е. Емельянов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В какой-то момент связанный начал тихонько постанывать сквозь кляп. Протяжно, монотонно, всегда через одинаковый промежуток времени, и в абсолютной тишине Мёртвой Земли даже эти тихие стоны было отчётливо слышно — это сводило с ума уже самого Рига.
— Может, не поздно ещё отсечь ему ногу? — спросил Финн Герцог. — Можем снова спросить его мнение на этот счёт, если это кого беспокоит. В этот раз он вряд ли откажется, даже если сможет понять вопрос.
— Поздно, — внезапно твёрдо ответил Мёртвый Дикарь Синдри, чьё место оказалось почти вплотную к Ригу. — Уж если с головой беда началась, то тут только через усечение головы помощь и сыщется.
Риг повернул голову, стараясь не смотреть на столп мистического света вдалеке — без какой-либо особой причины, просто на всякий случай, как опасается человека молодой и пугливый зверёк. Финн и Бартл держали дозор, переговаривались о чём-то тихо, но увлечённо. О чем вообще могут разговаривать братья, если всё жизнь делили на двоих?
— Вы не спите? — спросил он у безумного капитана без любопытства, просто чтобы отвлечься на эту беседу.
— Нет смысла спать там, где нет больше жизни. Хоть проваляйся ты на боку днями и ночами, но сон тут не принесёт тебе ни покоя, ни отдыха. И так ты и не проснёшься даже, пока тебя не разбудят. Хотя бы один должен не спать.
Невольно Риг перевёл взгляд на шаура — тот вообще никогда не спал. В этот раз он рисовал что-то на песке, потом стирал и рисовал сначала. Судя по движению руки — рисовал одно и то же.
— Он не считается, — осклабился старый отшельник. — Он ещё одна причина, по которым спать не стоит всем нам.
На такое у Рига не было ответа, и разговор их умер, ещё не начавшись.
— Спи, мальчик, хотя бы для того, чтобы убить немного времени. Как только все разочаруются во сне, попробуют на зуб его пустую и тлетворную гниль, спать мы перестанем надолго.
Всё время до рассвета Риг потратил на попытки последовать этому совету. Без особого, впрочем, успеха. Так что когда к нему подошёл Робин Предпоследний, и буркнул устало, что пришла очередь Рига нести ночной дозор, тот даже был этому рад — всё какое-то занятие, да и можно с чистой совестью оставить попытки провалиться в сон. Вторым дозорным оказался Трёшка, и Риг сел рядом с ним, кутаясь в свой плащ, хоть оно и было бесполезно. Свейн снова громко застонал. Риг не засекал время между стонами, можно даже сказать, что боялся это делать, но был уже абсолютно уверен, что это время совпадает идеально каждый проклятый раз.
— Может быть, нам стоит прервать его страдания? — спросил Риг у смуглого раба. — Не похоже, что он чувствует себя хорошо. Или что когда-либо будет.
— Ты хотел бы, чтобы мы в случае чего прервали твои страдания? — спросил Трёшка без всякой улыбки, но Риг всё равно чувствовал, будто бы в глубине души раб Эйрика улыбается.
Вопрос, однако, был хороший. Судя по всему, Свейн Принеси испытывал сильную боль, а какие ужасы преследовали его внутри собственного разума оставалось лишь догадываться. Но смерть…
— Нет, мои страдания прерывать не надо. Я предпочту… помучиться. Мало ли что случится, прежде чем Собирательница придёт за мной.
— Но Свейна ты предлагаешь отправить к ней досрочно.
— Это благородная смерть, достойная. Я не ожидаю, что чужеземец может это понять.
— Я, может быть, вышел тёмный кожей, и родился далеко от Старой Земли, но я не чужеземец.
Трёшка сохранял невозмутимость. Риг же чувствовал сильное раздражение, хотя и понимал, что раб, по собственной прихоти таскающий на своём лице стоимость своей свободы, не имел к этому чувству никакого отношения. Навязчивый лёгкий холод, бесконечные стоны дурака Свейна, отсутствие на небе сначала солнца, а теперь луны и звёзд, невозможность спать — вот настоящие враги. Но ругаться с землёй под ногами смысла не было вовсе. А вот человек мог ответить.
— Потому что не снимаешь ошейник раба? Думаешь, это делает тебя частью нашего народа? Одним из нас?
— Нет, — Трёшка указательным пальцем дёрнул свой ошейник, нехарактерно просторный. — Потому что я говорю на северном языке. Потому что посылаю людей в Белый Край, когда злюсь, и знаю, что когда идёт снег — на улице стало тепло. Когда я думаю о смерти, то представляю людей на дне моря, а когда случается праздник, я пью до соли.
— Думаешь, если петь наши песни, то люди забудут как ты выглядишь?
— То, что при всём при этом я смуглый и волосы мои черны, то не мой недостаток. Это твоя трагедия.
— Моя трагедия?
— Я родился в далёкой стране, но куда больше северянин, чем ты.
Беседа должна была помочь выплеснуть раздражение, но Риг чувствовал, как дерзкий раб действует ему на нервы чем дальше, тем больше.
— Больше северянин? Потому что я не напиваюсь до беспамятства и не хожу грабить и убивать ради пары серебряных тарелок?
— Ты стыдишься того, что родился среди наших холодных лесов. А я горжусь тем, что я среди них вырос.
— Хотеть сделать лучше — не значит ненавидеть.
Зачем он вообще с ним спорит? И почему его так цепляют слова невольника?
— Ты хочешь жить в другой стране, но не хочешь никуда переезжать. Не сделать лучше, а сделать так, как там.
— Я хочу жить в цивилизованном обществе, и хочу своей стране процветания. А чего хочешь ты?
— Я хочу получить удар милосердия и умереть достойной смертью, если в будущем окажусь на месте Свейна. Это благородная смерть, достойная.
Это была шутка?
Улыбка всё же мелькнула на губах раба. Но он убрал её, прежде чем закончить:
— Я не ожидаю, что чужеземец может это понять.
Логичным продолжением такой беседы было бы ударить раба по лицу, может быть даже лезвием топора. Это если бы Риг был тем самым настоящим северянином, которые так нравятся Трёшке. Проблема в том, что Трёшка был собственностью Эйрика, и портить чужое имущество, а особенно то, что принадлежит сыну ярла, было не самой разумной идеей. Может быть
