Длинная цепь - Е. Емельянов

Длинная цепь

Пролог

Привал начинался, когда один из них не мог больше идти. Торлейф невольно порадовался, что в этот раз первым на землю упал не он, хотя и сам уже с трудом держался на ногах: никто не проговаривал это вслух, но все понимали, что наименее выносливый скорее всего и будет тем, кто следующим встретит смерть.

Вокруг них была пустота. Голая, потрескавшаяся от вечной засухи земля, редкие и тщедушные деревца без единого листика, абсолютно безоблачное небо и, конечно же, тишина: давящая, бесконечная. Хотелось говорить хоть что-нибудь, просто чтобы хоть голосом разбить эту монументальную глыбу недвижимого воздуха, почувствовать жизнь как таковую, но Торлейф слишком устал, чтобы шевелить сухими губами или ворочать тяжёлым языком. Его товарищи, такие же пыльные, сгорбленные и высушенные голодом и жаждой, беседы так же не начали, так что они просто легли на спину и уставились в небо.

Даже солнца не было видно, хотя на небе ни единого, даже самого жалкого облачка, а вокруг светло, как днём. Остальные маются от жары, в то время как сам Торлейф и днём, и ночью чувствует небольшой холод, от которого не спасает ни плащ, ни жар костра.

Мёртвая Земля.

Их было шестнадцать человек, крепких молодых воинов, умелых головорезов. Теперь их осталось трое. Их проводник из отшельников сгинул месяц назад, просто перестал существовать, вступив в тень от дерева, во вторую его тень. Бессмертный пропал ещё раньше: во время привала вставил подобранную с земли палочку себе в нос, после чего одним резким движением руки вогнал её на всю глубину. Некоторые просто не проснулись без какой-либо видимой причины, или же исчезли прямо посреди дороги, без малейшего звука, не оставив следа, словно их и не было никогда.

Что самое страшное, у таких пропавших Торлейф не мог вспомнить теперь даже имени, и лица их оказались начисто стёрты из его памяти. Помнил он лишь то, что они были. Последний погибший просто однажды утром ушёл в противоположном направлении, не слыша попыток окликнуть его, отчаянно вырываясь из их рук. И теперь они отряд из трёх человек.

Полагалось выставить двух дозорных, дать третьему возможность сомкнуть глаза — так было заведено ещё с первого дня в этом проклятом месте, так было правильно. Но никто из них не спал. Где один спит, там двое смогут меж собой договориться, и третий рискует не проснуться.

Вместо отдыха Торлейф проверил содержимое своего мешка, как делал каждый привал последние две или три недели. Может быть, уже и четыре. Сложно сказать точнее, когда все дни — это лишь размеренный шаг друг за другом, на запад, след в след, короткий отдых, и снова быстрый шаг. Во время привала можно либо спать, либо есть — но только не то и другое одновременно. Они старались не торопиться, помня про вторые тени деревьев, про песню, что невозможно услышать, про Нечто, что молча идёт за спиной и ждёт, когда ты обернёшься. Но всё же они торопились.

Они не желали умирать на этих проклятых землях. Где угодно, но только не здесь.

Уже совсем близко, ещё пара недель пути, и они вернутся на берег, вернутся на корабль, вернутся домой. Если, конечно, корабль отшельников всё ещё ждёт их. Торлейф старался не думать о том, что будет, если безземельные мелкоглазые выродки решили бросить их на этой проклятой земле, или же их корабль стал жертвой неизвестного существа или невидимой силы. Старался не думать вообще ни о чем. Есть в мире такие места и такие моменты, где лучше вообще не задумываться и просто идти, когда нужно идти, и отдыхать, когда сил больше не остаётся.

Даже не смотря на то, что он бесконечно устал, всё его тело пульсировало ноющей болью, пока он лежал на голой, испещрённой трещинами земле, и в гнетущей тишине смотрел в пустое небо, неспособный даже думать. Единственное, что он чувствовал, это абсолютную бессмысленность всего, что с ним происходило, через что он заставил себя пройти.

В тот момент, глядя на бесконечное голубое марево, Торлейф неожиданно для себя ощутил, что готов умереть. Понял он это буднично, без особых эмоций, как осознают чувство голода, когда с головой ушли в какое-то дело на несколько часов, или же во время трапезы чувствуют, что мясу не хватает приправы. Желание покончить со всем было таким чистым, что случись в руках быть верёвке, а поблизости достаточно высокому дереву, Торлейф убил бы себя без раздумий.

Верёвки у него не было, как и высоких деревьев.

Ульрик Рыжий лежал рядом, Торлейф мог видеть его краем глаза. Когда-то его нельзя было заткнуть, всё шутки да шутки, даже когда жена и сын померли от морового поветрия. Но Мёртвая Земля смогла забрать смех Рыжего, хотя никто бы не поверил, что это возможно. Чуть дальше лежал Айк Два-Топора, на боку, свернувшись калачиком, точно нарождённый плод. Айк ныне был самым слабым среди них — тем, кто сегодня первым выбился из сил, и Торлейф только тем и держался последние дни, что старался не упасть на землю раньше него. Сигурд Копьё беспокоил Торлейфа больше всего — он ещё ни разу не упал первый, и железная цепь на шее у него была самая длинная, что формально делало его лидером отряда. При этом добычи ему досталось меньше прочих, и на долгой дороге слишком много времени, чтобы обдумать такую несправедливость.

С дрожащими от усталости руками Торлейф снова проверил содержимое своего мешка — не так много у тебя развлечений, когда ты практически мёртв, когда ты хочешь быть мёртвым. Оно было на месте, его сокровище, его часть добычи — больше, чем у всех остальных вместе взятых. Мерцало, светилось едва видимым светом внутри, в темноте мешка. Его добыча. Вещи, которые ему пришлось вытерпеть ради этого сокровища… Вещи, которые пришлось сотворить…

План Торлейфа был в том, чтобы не умереть на этих проклятых землях. И Торлейф Золотой всегда следовал плану, полагаясь на упрямство там, где не было уже ни сил, ни даже желания, всегда доводя начатое до конца. Он переживёт отсутствие еды, отсутствие сна, саму смерть, что душит его своим шёпотом с тех самых пор, как его нога вступила на этот проклятый берег. Он вернётся домой, продаст добытое, получит в изобилии монеты Вореи и кольца Империи, сможет купить достаточно, чтобы после