Отец и сын, или Мир без границ - Анатолий Симонович Либерман

Долго бушевал я и неистовствовал в тот вечер, размахивая кулаками после несостоявшейся драки. Взбесила меня не только ложь (к ней было не привыкать), но ее сугубо меркантильная подкладка. Женя знал, что мы недовольны школой и колеблемся – попробовать «Аркадию» в том году или дождаться следующего, причем склонялись к первому варианту, и, чтобы подтолкнуть нас, сочинил свою байку. Мы ведь всегда были готовы поверить, что нашего ребенка обижают (основания для этого имелись). Что было бы, если бы я отправил письмо в тот же вечер до их возвращения домой? Позор позором, но не исключено, что нас бы заставили забрать Женю из школы, и можно себе представить, какую характеристику ему бы дали!

Мой гнев ничему не научил Женю. Через некоторое время он поведал нам такой эпизод: крайне нелюбимая (якобы всеми, но поди знай!) учительница пения сказала еврейской девочке о ханукальных песнях: «Это глупые песни». К счастью, рядом оказались Женя (свидетель) и главная учительница (карающая десница), которая объявила, что исключает ее из школы на один день (!); благодаря этой мере у них назавтра не было пения. Эта повесть была доложена нам за обедом.

Я не поверил ни единому слову. Только совершенная идиотка охаяла бы что угодно, касающееся религиозного праздника, да и исключают на один день в случае тяжкого преступления ребенка, а не учителя. Все эти доводы я немедленно изложил Жене. Он стал горячо оспаривать их, но больше из принципа или из окаянства.

Другие его новеллы были столь же изобретательны, но не выходили за пределы «устного народного творчества». В школьном автобусе (по словам их главной учительницы) он завораживал детей немыслимыми историями; но те, хоть и простодушны, как правило, были лишены воображения и, поддавшись поначалу обаянию сюжета, скоро выводили Женю на чистую воду.

То же происходило минувшим летом на даче. Рядом с нами жила семья: отец, мать и две девочки (Мэгги и Эмми). Там же играла дочка наших соседей по имению Мэри. Женя ворвался в этот цветник бешеным аллюром. Он проводил в их времянке все вечера, и оттуда слышался громкий хохот в ответ на неиссякаемый поток его рассказов. Какие-то обрывки я слышал. На продажу шло все: от недавних эпизодов до событий далекого прошлого. Не такой возбужденный, как в незабываемый майский вечер за два года до того, когда после дня рождения мы отвозили Джона и его сестру домой, но примерно в том же градусе он рассыпал бисер перед своей аудиторией. В девять часов вечера я с трудом приводил его на ужин.

Дело дошло до того, что Мэгги пригласила его к ним на ночевку (это очень распространенный обычай в Америке: популярных детей постоянно зовут в гости на ночь). Я был недоволен, так как никогда не одобрял мотание по чужим постелям, но тут ситуация показалась мне совсем нелепой:

– Как же ты будешь переодеваться при них?

– А я буду спать одетый, как в лагере (!).

– А они при тебе?

– Не знаю.

К счастью, мать девочек идею совместного спанья отвергла.

Одна из его побасенок досталась и мне (не считая выдумок о неприятностях в школе).

– Отец каждый вечер читает Эмми.

– Что же он ей читает?

– Диккенса.

– Неужели тоже «Оливера Твиста»?

– Нет, «Дэвида Копперфильда».

– Тогда она, конечно, знает, кто такая Дора.

– И так ясно, что сестра (!! Дора – первая жена героя).

– Ты все-таки спроси. Спросил?

– Они еще читают первую главу.

– Ты же говорил, что отец читает ей каждый вечер.

На фоне Жениных блистательных импровизаций меня поражало убожество его письменных сочинений, упорно вращавшихся в кругу ассоциаций пятилетней давности: хорошая жизнь у Чарли, меню званого обеда (главная тема), какая-то чушь вроде «Сэм и обезьянка». Опыт собственной жизни, поездки в разные страны, встречи со многими людьми, тысячи прочитанных страниц – ничто не отразилось на бумаге, будто и не было. Единственное исключение – обмен новостями с исландским Федей: письма Женя писал длинные и интересные.

3. У роковой черты

Откуда растет хвост? Поваренная книга. Что и требовалось доказать

Теперь я пропущу всю середину (к которой вернусь ниже) и перейду к великому событию: атаке на «Аркадию». Весной во все школы приходит диагностический тест, почему-то именуемый стэнфордским (возможно, его когда-то сочинили в Стэнфордском университете). Чтобы улучшить статистику, с каждым сезоном он становится все жиже, но и тогда, в начале восьмидесятых годов, был он весьма средним. Предыдущие тесты показывали, что по языку Женя впереди своего возраста (я этим данным не верил), а в математике на ожидаемом уровне – убийственный результат для ребенка из частной школы, с которым день и ночь занимаются дома.

Последний тест ни по какому предмету не продвинул Женю выше его роста. И что же его учительница? Была смущена, расстроена? Нет: «разочарована». Задачи, как выяснилось, он решил неплохо; счет же почему-то остался на неприличном уровне. Дома он умножал почти без ошибок, но, конечно, сколько раз он отнимал от шестнадцати девять и получал то пять, то восемь! Мое ощущение, что Женя топчется на месте, подтвердилось, и мы в очередной раз решили, что из этой школы надо уходить.

В шестом классе «Аркадии» объявили четыре места на четырнадцать желающих. Приемная процедура состояла из трех частей: психологического теста («коэффициент сообразительности», так называемый ай-кью), посещения школы и письменного экзамена. Первый тест принес двусмысленные результаты. Женя вроде бы (по его словам) хорошо справился со словесной частью. Математику он испортил, неправильно разделив 72 на четыре (в ответе получилось 13) и чего-то не поняв в задаче для первого класса: дюжина карандашей стоит 45 центов, мальчик купил две дюжины – сколько он получил сдачи с доллара? А на пространственных вопросах он провалился полностью. Всего-то и требовалось срисовать разные палочки и тому подобное. Он же видел q, а рисовал p и т. д. Даже экзаменаторша удивилась. Из пяти больших кусков надо было сложить девочку. Он приделал ей левую руку и левую ногу направо. Складывая лошадь, он пихал ей хвост в зубы, в пах – куда угодно, но только не на нужное место.

Женя никогда не любил кубиков, но ведь он прожил почти одиннадцать лет, и есть же на свете здравый смысл. Я сказал экзаменаторше, что у нас в доме даже в самые ранние годы не было игр на складывание фигур, но, как и следовало ожидать, она ответила, что подготовка не помогла бы, что целина типичней и интересней пашни и что Женя будет слаб в геометрии. Результатам теста надо верить: если такого ребенка принять и тянуть за уши, то он будет заниматься целый день, чтобы удержаться в самом низу. Я заверил ее, что