Отец и сын, или Мир без границ - Анатолий Симонович Либерман

В то время Женина школа доходила только до конца «средних классов». Перейти в другое учебное заведение можно было, разумеется, когда угодно, что мы и решили сделать ближайшей весной. В наших краях были и есть три «престижных» школы, все частные и очень дорогие, а в начале восьмидесятых годов мы еще считали каждую копейку. Кроме того, туда требовалось сдать приемный экзамен; подавало четыре-пять детей на одно место. Кто начал с первого класса, тот и шел вперед год за годом. Отсев был маленький, и прорваться в середину удавалось с трудом. Главной школой считалась некая «Аркадия». Именно в ту «Аркадию» собрался поступать Джон, и, естественно, туда же рвался Женя.

Быть может, стоит пояснить, в чем притягательность «престижных» школ. Чтобы поступить в американский колледж, не надо сдавать никаких экзаменов: учитываются школьные отметки, результаты проводимых в выпускном классе тестов, характеристики учителей и разные скользкие факторы, извлекаемые из анкет (установка на происхождение играла важную роль уже и тогда). Репутация школы – не последнее дело. Миннесотская «Аркадия» была вроде бы на хорошем счету в большом мире. Поэтому честолюбивые и состоятельные родители не жалели денег на своих отпрысков.

Нашего честолюбия хватило бы на целый детский дом. Состоятельность же за ним не поспевала, но мы твердо решили ужаться до максимума. Женя к десяти годам владел тремя языками и прилично играл на рояле в соответствии со своим возрастом, а в остальном созревал медленно и интересовался в основном привычками соседского кота, морскими свинками и бейсбольными карточками, хотя спортивными качествами природа его не наградила. Еще, как я много раз писал, был он в те поры очень хорош собой. При таких данных для успеха в жизни требовался солидный фон в виде «престижной» школы.

Доказательства этой моей убежденности обнаруживались на каждом шагу. Если я спрашивал Женю, в каком году начинается «Принц и нищий», он мог брякнуть любую дату, например, XII век до н. э. (в школе нескончаемо проходили древнюю историю), и в ответ на мои изумленные восклицания злобно огрызался:

– Откуда я могу это знать?

– А где стоит Ленинград? (До переименования в Петербург оставались еще долгие годы.)

– На Черном море.

– Ты шутишь?

– Конечно, шучу: на Каспийском.

– Побойся Бога!

– Ну, на Красном, и отстань.

Между тем его группа занималась страноведением, и, поскольку летом мы собирались в Голландию, Женя ее и выбрал. Как всегда, увлекла его только околонаучная суета. Он написал в местный центр (нечто вроде голландского землячества), с нетерпением ждал ответа, радовался материалам и, долго ли, коротко ли, сделал доклад. Что был за доклад, я так и не выяснил, но вскоре после него за обедом разговор зашел именно о Голландии. Я задал Жене массу вопросов. Что особенного в уровне земли в Голландии? Что Голландия покупает, а что продает? Есть ли у нее нефть? Сколько людей живет в стране и каких национальностей? Он не знал ничего: даже о тюльпанах и плотинах не вспомнил.

«О чем же ты им рассказывал?» Но и здесь я не добился ответа. А ведь он читал книгу «Голландские близнецы» (была такая писательница Л. Перкинс, которая наводнила мир бесчисленными книжечками о близнецах разных народов; голландская поделка – одна из лучших). В связи с поездкой прочли мы и знаменитый роман М. М. Додж «Серебряные коньки». Но стоило мне начать рассказывать о Фландрии и Брабанте и о том, почему Нидерланды называются Голландией, как он на второй минуте прервал меня: «Я не хочу этого слушать: мне это неинтересно».

Для Жениной школы характерен один эпизод, случайно им же и рассказанный. Решая с ним задачи на движение, я спросил:

– Что-нибудь подобное есть у вас на математике?

– Нет, конечно, – ответил он и неожиданно добавил: – В прошлом году наш учитель иногда писал разные трудные задачки, но я никогда не мог их решить.

– А потом узнавал решение?

– Нет.

– А кто-нибудь решил их?

– Не знаю.

В школе бесконечно и в самых разных вариантах мусолилась теорема Пифагора (только о египетском треугольнике никто не подозревал). Дома мы дошли до конца учебника третьего советского класса, но и после решения многих задач на движение никак не удавалось выяснить, как скоро встретятся лыжники, между которыми расстояние – двадцать семь километров, если один идет со скоростью 4,5 км, а второй – со скоростью 5,5 км в час.

На уроках вдруг начали извлекать квадратный корень, причем аналитическим способом: раскладывали и вычисляли. Женя ничего не понял. Я показал ему формулу извлечения корня, а впоследствии обсуждал эту тему с учительницей. Она была искренне удивлена. Похоже, она формулы не знала и ей вроде бы не приходило в голову, что корень можно не только извлекать, но и извлечь. Она даже попросила Женю показать это чудо в классе, что он и сделал. Все верно: научился сам – научи товарища.

Тем временем мы стали деятельно готовиться к весеннему экзамену. Джона, звезду школы, в «Аркадию» не приняли. Приняли его одноклассника; однако и тот жаловался, что экзамен очень трудный, а было в нем все то, что положено знать двенадцатилетним детям: простые и десятичные дроби, начатки алгебры (как всегда, примеров много, а задач мало). Любопытный разговор состоялся у нас, то есть у меня и Ники, с матерью поступившего мальчика. Мы ее хорошо знали. Младший брат того мальчика был приятелем Жени. Этот ребенок так и остался в ужасном классе, из которого нам удалось выцарапать наше дитя. Любопытен этот разговор был тем, что обнаружил, как глубока пропасть в вопросах образования между нами и американцами.

Наша собеседница очень дельно рассказала о структуре экзамена и о том, какие тесты надо взять в библиотеке, но и она настойчиво проводила ставшую общим местом мысль, что «Аркадия» хочет проверить не знания абитуриента, а его способность мыслить. Таким образом, способность мыслить оценивалась как врожденное качество, как дар вроде грации или абсолютного слуха. Возможно, такой подход годится для сверхталантливых детей, которые все схватывают на лету. Но Женя не имел способностей к математике, и мыслить ему в этой области было не о чем. Жернова его мысли раскручивались с невероятным трудом и охотно крутились в обратную сторону. Лыжникам в той задачке не суждено было встретиться. Что же тут проверять, если даже Петербург стоит на Красном море? Нет, эта теория нам не годилась.

Джон ушел в «элитарную» школу второго ранга, и я вздохнул с облегчением: присутствие этого полубога пробуждало в Жене самые низменные инстинкты: обожание кумира, самоуничижение и борьбу за то, что я называл местом первой жены в гареме, хотя Джон был замечательным ребенком, в почестях не нуждавшимся, на