Отец и сын, или Мир без границ - Анатолий Симонович Либерман

В школе к концу года, как всегда, полагалась разработка «большой темы». Женины темы и подготовка к ним всегда поражали меня своей бессмысленностью и весьма невыгодно отличались от того, что делали другие дети, а ведь он знал в десять раз больше, чем его сверстники. В том году он выбрал нечто под кодовым названием «Хирургия». Целыми днями он звонил по городским больницам, и ему присылали брошюры о гриппе, диабете и наложении швов. В недавнем прошлом он перенес небольшую операцию, а теперь взял интервью у врача, фамилию которого он, конечно, не забыл. Удалось выяснить, в каком году тот кончил университет и какого цвета халат у лечащих врачей. По Никиному совету, я снова дал ему английскую книгу «Великие врачи», которая не имела успеха в прошлом. Теперь он прочел книгу залпом, но из беседы выяснилось, что запомнил он мало. Его главная учительница объявила, что уходит в администрацию школы, и Женю ждал новый наставник. В связи с этим я долго говорил с ней по телефону и воскликнул не с ложным, как называла его Ника, а с самым что ни на есть натуральным пафосом:

– Что это за занятие звонить по больницам?

Она засмеялась и возразила:

– Ну, все-таки не совсем бесполезное дело.

Как раз и бесполезное, и почти вся школьная возня казалась мне надругательством над здравым смыслом. Вдруг опять вцепились в первобытного человека и древнюю историю. Откуда эта страсть к далекому прошлому? Между прочим, «Борьбу за огонь» (La guerre du feu; автор J.-H. Rosny-Aine) мы читали дома, а моя любимая детская книга «Приключения доисторического мальчика» (тоже перевод с французского; эту историю Крэка тогда знали все) мне не попалась: видимо, плохо искал. «Борьба за огонь» Жене не понравилась, и не понравилась давным-давно купленная книжечка «Ледяной век» (по-английски): «Я не люблю читать о доисторических временах». Вот тебе и раз! А им было велено выучить названия всех ледников той поры, ибо в «Монтессори» всё классифицируют и упорядочивают. На неандертальцев и питекантропов набросились так, будто жизнь свою спасали. Ну не вздор ли?

А вот еще одно «мероприятие», как говорил исландский Федя. В школах всегда проводят нечто вроде показа или выставки достижений учеников в математике и естественных науках. Насчет математики вопросов не возникало: теорема Пифагора без какого бы то ни было практического применения к задачам и извлечение квадратного корня без получения результата. Естественные науки – это, видимо, ледники. Никакой ботаники или зоологии, если не считать распродажи цветов и ухода за морской свинкой, пока не обнаружилось. Выставка заняла массу ни на что угробленного времени. Женя выбрал (по его неправдивым словам, ему поручили) тему «Происхождение чисел». Он написал сколько-то карточек с разными видами цифр и все интересовался, получит ли он первую премию. Естественно, что его работа не вызвала никакого интереса и не обратила на себя ничьего внимания.

Я не мог понять, как уживались в Жене склонность к непредсказуемым ассоциациям, остроумие, умение тонко реагировать на сюжеты бесчисленных книг, владение тремя языками, очень уже приличная музыкальная подготовка (выучил трехголосную прелюдию Баха и сказал – сам сказал без всякой моей наводящей фразы: «Будто на волнах качаешься») и способность ничего не помнить, кроме несъеденного пирожка да еще имен бейсболистов и хоккеистов. Это неумение показать товар лицом (а товар был!) сохранилось у него лет до пятнадцати-шестнадцати, а порой прорывалось и позже. Он был полной противоположностью понравившемуся мне Игорю: что в того вложишь, то и останется, и сам он все хватал буквально из воздуха и ничего не забывал.

О цветочной распродаже я упомянул выше не всуе. Каждый ребенок получил нечто вроде обязательства и кипу бумажек, которые надлежало распространить среди знакомых и незнакомых, а впоследствии развезти цветы по адресам. Женя включился в кампанию со свойственным ему жаром. Одна только хозяйка сиамского кота (тетка Чарлея) купила целую оранжерею, и вот тут-то он вышел на первое место. А за первое место полагался приз. Но вдруг выяснилось, что приз разыграли по жребию и он достался какой-то девочке. Как ни странно, Женя воспринял эту подлость совершенно спокойно, а я решил, что правило изменили специально, чтобы не наградить малопопулярного ребенка, и стал презирать школу еще больше.

Хотя Жениным историям нельзя было верить, тут он, скорее всего, картину не исказил: был бы приз, он бы принес его домой. А вообще-то, его фантазии могли принести всем нам большие неприятности. Одна чуть не кончилась катастрофой. В школьном штате появилась новая учительница младших классов, некая С. Р. Она окончила местный колледж по специальности психология и лингвистика, а кроме того, она занималась игрой на волынке, стенными росписями и плохо понятной мне наукой, именуемой организацией общежития. Еще она увлекалась альпинизмом и велосипедным спортом, а читала только исторические романы. Что же касалось «Монтессори», то у нее был солидный опыт. За теорему Пифагора можно было не беспокоиться. При встрече выяснилось, что речь идет о молодой женщине с лицом постным, как у вымоченной селедки, и ярко выраженным провинциальным акцентом. В связи с этой учительницей Женя стал приносить тревожные вести: она его всячески преследовала. Особенно злило меня то, что за невинные проказы (вроде смеха и перешептывания с соседом) она выгоняла его из класса. Другая мера наказания – вызов к директору. Здесь меня тоже возмущало несоответствие проступков каре: бросил снежок, где-то насорил.

– Что говорит тебе директор, когда тебя за снежок посылают к нему в кабинет?

– Говорит, чтобы я больше не бросал.

– И всё?

– И всё!

Наконец я не выдержал и написал одно из своих сокрушительно-изящных писем его главной учительнице. Я не собирался посвящать Женю в свои эпистолярные планы, но меня беспокоило, что письмо вызовет нежелательную реакцию или даже отпор, беседу с Женей и беседу с нами, и поэтому однажды я спросил его: «Ты хочешь, чтобы я написал миссис ***?» Он был ни за, ни против, но тут оказалось, что у него бывают столкновения еще с одной учительницей, и я не выдержал.

Пока Женя с Никой были на музыке, я написал письмо, показал ему заклеенный конверт с маркой, обнародовал содержание написанного и положил конверт на батарею. Мы всегда так делали с письмами, предназначенными к отправлению назавтра. «Ты и в самом деле поверил моим рассказам?» – спросил вдруг Женя. И слово за слово выяснилось, что все, решительно все о гонениях, вызовах к директору, снежках и мусоре – выдумка. Не раз и не два пытался Женя обмануть меня. Изредка по каким-то несущественным вопросам я попадался на его