Буржуазное достоинство: Почему экономика не может объяснить современный мир - Deirdre Nansen McCloskey
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Средства (пере)производства определяют надстройку. Социальное бытие определяет сознание. Богатые люди размножались, а бедные и некомпетентные вымирали в результате социал-дарвиновской борьбы, в результате чего образовалась раса англичан, обладающих сознанием, позволяющим завоевать мир.
Безусловно, это смелая гипотеза, и она была смелой, когда впервые была сформулирована социал-дарвинистами, такими как Чарльз Дэвенпорт и Фрэнсис Гальтон в позапрошлом веке. Кларк защищает ее энергично, хотя и узко. На самом деле, если бы гипотеза была верна, она бы легко совпала с моим собственным аргументом о том, что риторические изменения создали современный мир. Кларк утверждает, что "во всех доиндустриальных обществах должны были существовать неформальные, самоусиливающиеся социальные нормы, препятствующие инновациям". Именно так: нормы антибуржуазных аристократов и клерикалов действительно препятствовали инновациям, пока венецианцы временно и в локальном масштабе, голландцы временно и в более широком масштабе, наконец, англичане и шотландцы навсегда и в мировом масштабе не отменили эти нормы.
На полутора страницах в середине книги Кларк быстро рассматривает многочисленные альтернативы своей собственной материалистической гипотезе: "Социальные историки могут ссылаться на протестантскую Реформацию, ... интеллектуальные историки - на Научную революцию ... или Просвещение. . . . Но проблема с этими ссылками на движущие силы вне экономической сферы заключается в том, что они просто отодвигают проблему на один шаг назад" . Однако она симметрична: материальная и экономическая непосредственная причина (например, высокая рождаемость среди богатых или изобретение паровой машины с отдельным конденсатором) может иметь идеальную и риторическую конечную причину (например, идеология прославления рода или воображаемые эксперименты с нагреванием и охлаждением парового цилиндра). Собственный и единственный случай вытеснения идеальной причины материальной заключается в том, что Кларк спрашивает, почему "после более чем тысячи лет укоренения католической догмы" (оставим в стороне, что такая характеристика средневековой христианской теологии может быть трижды лишена нюансов и фактически является производной от грубой антикатолической пропаганды со времен Юма и Вольтера или даже самого Лютера) "малоизвестный немецкий проповедник [смог] осуществить столь глубокие изменения в том, как простые люди воспринимали религиозные верования?".
Однако Кларк, подобно сомневающемуся Пилату, не задерживается с ответом. В том же отрывке он с готовностью признает, что "идеологии могут трансформировать эколого-номические установки обществ". При этом он не проявляет научного интереса к причинам идеологий, если только они не совпадают с его представлением о материальной (то есть семейной) ингерированности приобретенных характеристик ("и, возможно, даже генов", - говорит Кларк). Он не пересматривал ни историю Реформации, ни Научную революцию, ни Просвещение, ни буржуазную переоценку. Чтобы избавиться от этих досадных риторических факторов, он сразу же прибегает к материалистической лемме: "Но идеологии сами по себе являются выражением фундаментальных установок, частично заимствованных из экономической сферы".
Только фраза "отчасти", как дань интеллектуальному равновесию, удерживает его предложение от ортодоксального исторического материализма. В том виде, в каком она была сформулирована в 1848 г. парой исторических материалистов: "Идеи, взгляды и представления человека, одним словом, его сознание, изменяются со всяким изменением условий его материального существования, его общественных отношений и его социальной жизни. Что еще доказывает история идей, как не то, что интеллектуальное производство меняет свой характер пропорционально изменению материального производства? "Или, как писал одиннадцать лет спустя сам Маркс: "Не сознание людей определяет их существование, а, наоборот, их общественное существование определяет их сознание "5 ."Коренные причины всех социальных изменений и политических революций следует искать не в мозгу человека, не в его более глубоком понимании вечной истины и справедливости, а в изменении способов производства и обмена". Или, как писал еще восемнадцать лет спустя Энгельс: "Причины всех социальных изменений и политических революций следует искать не в мозгу человека, не в его более глубоком понимании вечной истины и справедливости, а в изменении способов производства и обмена. Их надо искать не в философии, а в экономике каждой конкретной эпохи".
В этом отношении, считает Кларк, все мы, социологи, являемся вульгарными марксистами. Идеи - это всего лишь "выражение фундаментальных установок, частично заимствованных из экономической сферы". Он прав в своей подразумеваемой истории социальных наук: большинство обществоведов 1890-1980 гг. действительно были инстинктивными историческими материалистами. Но интеллектуально умеренное начало фразы "отчасти производное от экономической сферы" в предложении Кларка не обналичено. Вернее, чек выписывается, но затем на наших глазах по рассеянности рвется. "Однако, - заявляет Кларк в следующем предложении, - нет необходимости ссылаться на такой deus ex machina", как смена риторики. Его собственная глава 6 полностью объясняет на материалистических основаниях (с необъяснимым божеством - высоким уровнем размножения среди богатых) "силы, ведущие к более терпеливому, менее энергичному, более трудолюбивому, более грамотному и более вдумчивому обществу", а именно к буржуазному обществу, которым мы с ним восхищаемся. В книге Кларка на этом идеология заканчивается. Историк Голландской республики Энн Маккантс, опираясь на скудные доказательства, утверждает, что сострадательная мотивация для трансфертов от голландских богачей к бедным "маловероятны" и "не могут быть ни смоделированы, ни рационально объяснены". Под "рациональным объяснением" она имеет в виду "объяснение материальными интересами, обусловленными Max-U, только благоразумием". Все остальное - лишь ширма для истинных, т.е. материальных, мотивов. Задолго до нее, в расцвет марксоидной эпохи 1890-1980 годов, историк Хью Тревор Ропер выдвинул аналогичную аксиому, что "в политике [благоразумие и политические амбиции], естественно, является наиболее сильной" причиной, как, впрочем, и Энгельс еще раньше утверждал, что "интересы, требования и запросы различных классов скрыты за религиозной ширмой".
Подобные бедные доказательствами побочные замечания являются признаками исторической риторики предшествующих 1890-1980 гг., которую Майкл Новак называет "материалистическими предположениями и предрассудками ХХ века" - о том, что сознание человека меняется с каждым изменением условий его материального существования и только с этими изменениями.8 Так, Дюркгейм в своей великой книге "Элементарные формы религиозной жизни" 1912 г. утверждал, что сердцем религии является ритуал, а не доктрина, поскольку ритуал выполняет скрытую функцию объединения общества. В конце концов, что еще доказывает история идей? Она доказывает, что идеи не имеют значения и что объединение общества должно быть
