Аплодисменты - Людмила Гурченко

Так скажите мне, уважаемые зрители, как тут не закружиться голове? Как не расслабиться сдерживающим центрам двадцатилетнего человека пятидесятых годов? О, сегодняшние двадцать — это совсем не тот наш наивный двадцатник. Ну-ка, без разминки, без проб и ошибок, взять и вскочить в другое измерение, не задев планки! Конечно, она, головушка, закружилась. И, как выражались у нас во дворе, «очень даже не медленно, а скорее наоборот». В этом измерении неуютно, но зато это место для избранных. Именно от сознания того, что ты избранный — не такой, как все, и начинается история тяжелой и мучительной болезни, от которой нет лекарств. Назвали ее прекрасно — «звездная болезнь». Только на приеме у врача ты с готовностью назовешь другие свои болезни с глупыми названиями: свинка, ишиас, ячмень, радикулит. И умолчишь, и ни за что не признаешься, что ты болен или болел «звездной болезнью». Ей подвержены не только артисты и люди искусства. Ею частенько болеют все те, чья жизнь проходит «на виду». Сейчас я уже знаю все приметы этой болезни. Изучила ее симптомы, все ее этапы. У каждого она протекает по-своему, индивидуально — в зависимости от эмоционального склада и умственных способностей больного. Я очень жалею тех, кого она не пощадила. Восхищаюсь теми, у кого иммунитет победил эту болезнь. Сама я не прошла всех ее этапов, и не знаю, как бы распорядилась своей популярностью Но… Все по порядку.

Значит, тебя занесло в другое измерение. В нем тесно. И другие избранные нехотя выделили тебе уголок и стали ждать, что с тобой будет дальше. Идет довольно скорое привыкание к тому, что ты избранный, необыкновенный. За кулисами нашептывают: «Ай-ай-ай, какая же у вас бешеная популярность! Я ведь в своей жизни всякое повидал… продержаться бы вам вот так лет десять!» — «Что? Лет десять? Да это будет длиться вечно!» Все в порядке. Сознание своей неотразимости в тебе непоколебимо. Никаких советов и замечаний. На все есть ответ и мощный отпор: «Сами знаем. Следите за собой. За просто так люди не будут сходить с ума. А если кому-то не нравится, то на всех не угодишь». И уже не получается как раньше. Ты выходишь на сцену по-хозяйски, чуть расслабленно, как и подобает лидеру, который уверенно руководит настроением масс. От твоей фигуры исходит дорогой аромат недосягаемого величия. Ты искренне улыбаешься профессиональной, отработанной улыбкой: «Я с вами, мои родные, мои ненаглядные». И вновь успех, и вновь победа. А главное — работаешь на рискованных, запрещенных приемах — на пике, не зная, что завтра это уже не пик и не риск. Завтра это уже вчерашнее. Первыми в тебе засекают изменения тонкие люди со сверхчувствительной душой и кожей. Совсем не обязательно — люди искусства. Это люди самых разных профессий. Они впервые увидели начало твоей болезни и поспешно отошли от тебя. При встрече они здороваются с тобой как раньше. Как ни в чем не бывало. Но ведь ты тоже не лыком шит. Кожа ведь у тебя не медвежья. Иначе какой же ты избранный?! Ты все читаешь в глазах, в фигурах. Эти люди становятся твоими первыми врагами. «Зал! Защити меня от этих врагов своими бурными, долго не смолкающими аплодисментами! Все слышали? То-то!» А на сцене все чаще и чаще сбивки во вкусе, потеря чувства меры. «Я гений, я все могу! А тут какие-то товарищи отвернулись, им, видите ли, не нравится». И с еще более излишней раскованностью выходишь к публике, думая об одном — как бы отомстить этой кучке врагов. Этот «вражеский комплекс» начинает тебя разъедать. Врагов все больше и больше. Ты ими обрастаешь. Только о них и думаешь. Теперь болезнь в разгаре. Поднимается высокая температура. Ее нельзя скрыть. И это понимает зал. Вместе с охлаждением публики угасает и имя. Другие избранные, дождавшись такого финала, очищают свои ряды. Они выталкивают тебя, ты спускаешься на землю. После «звездной болезни» редко кто вставал на ноги. Почти все актерские судьбы с громкой славой проходят через испытание горькое и неизбежное — охлаждение зрителя. Причин много. А главное — редкая возможность и счастливая судьба добиваться из роли в роль успеха. Но такие примеры исключительно редки. Благополучно переболевшие «звездной болезнью» так умны, что расчетливо обходили все опасные тропинки, петляя лабиринтами. Они запутывали ходы. И высокая температура их так и не настигла. В основном, это те, к кому популярность заслуженно приходила в более зрелом возрасте. Мое же «выздоровление» произошло… но об этом впереди.

«Я ВАМ ПЕСЕНКУ СПОЮ ПРО ПЯТЬ МИНУТ»

«Карнавальная ночь» вылетела за пределы страны и начала свое праздничное шествие по экранам мира. И вот со всех концов Земли пошли письма: пестрые, разноцветные конверты из Японии, Индии, Австралии, Чехословакии. Из африканских стран…

Иногда в письмах попадались вкладыши — небольшие проспекты нашей картины, сделанные уже там, «у них». Боже мой, вот бы эти проспекты да принести на студийный худсовет! Что там моя жалкая челка и бледный кусок ноги! «Мамыньки родные! Раздели нашу дочурку, Лель, як липку ободрали!» Все мои платья на рекламах были фасона той страны, из которой пришла реклама. Если реклама с Востока, то на голове и на шее у меня были венки из разноцветных заморских растений и почему-то розовых листьев. А если из Европы, то обязательно с оголенной спиной или декольте. И моя нога обязательно выглядывала из разреза и была той формы, которая нравилась местному художнику. Только при богатой фантазии можно было допустить, будто изображение на рекламе имеет какое-либо отношение ко мне. На одном плакате вся моя фигура была к зрителю спиной, а лицо смотрело строго анфас. Я чуть шею не свернула, все репетировала перед зеркалом — нет, не доворачивалась моя головушка. В моей комнате, в Харькове, папа устроил стенд этих реклам: «Хай усе люди видять! Целый канастас со своей дочурки сделав!» А однажды пришло огромное диковинное письмо, с каким-то приторным запахом, от заморского принца, владельца острова. К письму прилагался русский перевод, где между строк можно было понять следующее: принц видел меня в кино, я ему понравилась, родителям его — тоже. Всей семьей они мне делают предложение посетить их остров. Просьба ответить, когда я могла бы приехать. В письмо вложено несколько фотографий. Принц — с черными курчавыми длинными волосами, в блестящих одеждах. На голове у него сверкающий шлем с торчащими высокими перьями. Фотографии родителей в белых одеждах, сидящих на фоне ажурной беседки. И еще несколько фотографий с видами его владений. «Ить ты якой царек приятный! А, Лель? Ну, волос мы ему обрежем. У нас так не пройдеть… Во ето жених! А? Дочурчинка?» — папа схватил фотографии и побежал на работу. Все наши близкие и далекие, новые и старые знакомые рассматривали этого царька, все охали и ахали. Ведь в Харькове в то время не видели ни одного человека с темной кожей. Со своими новостями и историями, письмами и фотографиями папа становился в городе изо дня в день все популярнее и популярнее.