Аплодисменты - Людмила Гурченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наш герой — это наш герой. Это наше, типично наше, внутреннее явление. Таких Огурцовых больше нигде в мире нет. Наверное, у них есть свои Огурцовы, которые непонятны нам, наверняка есть. Но как только доходило до музыкальных номеров или монолога «Есть ли жизнь на Марсе?» — тут уж было единодушное понимание. Как точно создатели фильма ухватили время, как точно почувствовали необходимость такой дерзкой, смелой, острой и жизнерадостной картины. А то, что она, вырастая, преодолевала барьеры непонимания и неприятия, так то же дело чисто житейское, студийное, местное. Все раны тут же зарубцевались. Все забылось, как только картина преодолела прежние запреты и вырвалась на экран. А победителей, как известно, не судят. Фильм состоялся. И это был большой праздник. Тогда я этого не понимала. Понимаю сейчас. Потому что такого глобального, устойчивого успеха добивались считанные картины. До сих пор, что бы я. ни играла, люди моего поколения, молодость которых совпала с выходом на экраны этой веселой ленты, мечтают именно о таком фильме и желают мне и себе еще одной «Карнавальной ночи».
Весной вышла пластинка с песнями из фильма, и из открытых окон полились знакомые мелодии. В песнях сочиняли новые слова на злобу дня, оригинальные, «свои» слова, как и полагается популярным песням, полюбившимся массовому зрителю. И острили, и шутили. Все было. Популярность картины росла и росла. Девушки шили себе платья точь-в-точь как у меня в фильме, худели, затягивали талии, опускали челки на лбы, закручивали волосы колечками. Иногда я замирала, как сеттер в стойке: навстречу мне шла я сама! И только потом переводила дыхание — слава богу, меня не узнали.
Один раз пригласили меня на вечер. На предновогодний вечер одного большого предприятия. На сцене самодеятельным коллективом была разыграна вся «Карнавальная ночь». Героя спускали на веревочке откуда-то сверху, с лесов, и он, сидя на стуле, произносил знаменитый огурцовский монолог: «Товарищи, есть установка весело встретить Новый год…» Этот своеобразный спектакль шел под несмолкающий смех и аплодисменты зала. На сцене были все герои картины. Была, конечно, и Леночка Крылова. Я сидела в первом ряду и смотрела на героиню фильма, в котором сама играла. И если бы пришлось снимать картину заново, будучи на месте режиссера, я бы, конечно, выбрала ту, что была на сцене. Она так меня «делала»! Со всеми моими штучками, штампиками, ракурсами и тембром голоса, что, когда в конце представления нас вывели рядом на сцену: «Сегодня у нас в гостях…» — я решила просто поблагодарить за доставленное удовольствие. Но насчет того, чтобы спеть самой… Нет.
На встречу в ЦДРИ с французским певцом и его женой Симоной Синьоре пригласил меня один из авторов сценария нашей комедии Вл. Поляков. В этом доме работников искусства я была впервые, и сразу почувствовала на себе внимательные взгляды театральной публики. Думаю, или смотрели картину, или что-то слышали про меня. Это долгое стояние и сдерживание себя было просто мучительным, так хотелось «похлопотать» лицом, или что-то прокомментировать вслух. Когда меня своим друзьям представлял автор сценария, я скромно опускала глаза вниз и подчеркнуто густоватым голосом представлялась: «Добрый вечер, очень приятно». Тогда у меня было очередное увлечение: говорить низким голосом, выработать тембр — контральто-баритон. Несовместимая контрастность фигуры и низкого грудного голоса обязательно удивляла окружающих. Мне это нравилось. Все-таки, не как у людей. Постепенно находилось много способов «выделиться».
В комнату, где раздевались самые именитые гости, в сопровождении дирекции ЦДРИ вошла женщина. На ней было красивое пальто, богато отделанное мехом. Сразу видно, не нашего покроя. Два широко поставленных дьявольских глаза в секунду метнули по комнате, все и всех оценили. Небольшая головка, с туго затянутыми волосами в пучок на затылке, чуть наклонилась. Большие, красивые губы улыбнулись светской, но искренней улыбкой и густой, низкий, чуть сипловатый голос произнес: «Бон суар». Ну! Или я схожу с ума? Ведь я же сейчас точно таким же голосом, и почти — ну ей богу же — почти в такой же манере произносила «добрый вечер» на русском языке. Но как я попала! Так это и есть звезда с мировым именем. Надо ее рассмотреть очень-очень подробно. Да… Безусловно, в ней что-то было магическое. Глаз не оторвать! Какая-то чудовищная тайна, неразрешимая загадка. Прямо женщина-кроссворд! Так хочется о ней все знать. Прямо как голова Медузы горгоны: знаешь, что умрешь, погибнешь и все равно посмотреть хочется. Ее спутника задержали с автографами. Он быстро вошел с извинительной улыбкой на лице, глядя только на женщину. «Бон суар», — произнес он. Помог ей раздеться, и она подняла на него свои сияющие глаза, ставшие вдруг влажными от благодарности за то, что он спешил, что он уже рядом. Неужели и меня кто-то будет так любить? И я тоже буду ждать! Ах, как хочется любить! В мужчине было все элегантно: и движения, и черный костюм. А вот лицо… простоватое какое-то. Если бы он был один, он был бы даже красив. Но с этой необыкновенной женщиной что-то в нем… не дотягивало до нее.
Женщина села в первом ряду, прямо перед авансценой. Под аплодисменты певец появился на сцене, поклонился публике, а потом, в особенно почтительном поклоне, опустил голову перед своей женой. Когда аплодисменты смолкли, он обратился к залу и сказал, что можно было бы много рассказывать, но все равно, он уже знает — все закончится исполнением песен. И поэтому, лучше сразу приступить к делу. В зале шутка была принята без перевода. Музыканты заняли свои места, и песня повела зал по Парижским бульварам. Без фокусов и сногсшибательных выкрутасов, он пел и существовал на сцене просто как дыхание. Приятный тембр голоса, такой естественный, как то, что в природе существуют мужчина и женщина. В нем была сила и мужское обаяние. А в зале сидела женщина. Я смотрела на нее. Во время исполнения песен она сидела, не глядя на него. Я близко видела ее профиль. От малейших тонких нюансов певца, по скулам у нее пробегали тени, в которых чувствовалось взаимопонимание и еще что-то особенное. После первой же песни, она встала, послала на сцену легкий поцелуй и, чтобы не брать на себя внимания, быстро прошла за кулисы. Со сцены зазвучали «Опавшие листья». Певец как бы почувствовал себя свободней. Закончил он свое выступление «Се си бон». Это был праздник музыки и любви! Именно это исходило от талантливой пары. В конце концерта они стояли на сцене, такие одухотворенные, влюбленные в жизнь, в свою профессию, в нашу публику, которая принимала их и сердечно приветствовала. Они были влюбленные. Женщина с длинными тонкими ногами, широкими плечами и узкими бедрами, и сильный и талантливый мужчина. Их поведение было лишено жеманства, кокетничанья и фальшивой актерской лжескромности. Оно было в то время новым, именно своей простотой и чувственностью, которое не искусственно подавалось, а существовало естественно и распространялось в атмосфере зала.