Аплодисменты - Людмила Гурченко

В небольшом просмотровом зале студии шел показ материала почти целиком снятого фильма. В зале было трое: Ильинский, Рязанов и я. Актер с режиссером перекидывались репликами, что-то уточняли, намечали, меня же заботило только то, как я выгляжу.

Когда мы вышли с актером «под часы» — на знаменитый мосфильмовский пятачок, где после съемки членов группы ждет автобус и машина, о материале Игорь Владимирович ничего не сказал. Только во время просмотра спросил: «Сама поешь?» — «Конечно, это же мой тембр, вы послушайте!» И он одобрительно мне кивнул, мол, слышу.

Вот сейчас он уедет, а мне так интересно знать его мнение. Ведь это — «его мнение». А он молчит.

— До свидания, всего Вам хорошего, Игорь Владимирович!

— До свидания. А где ты живешь?

— Та далеко, в общежитии. Это аж… ну как в Бабушкино ехать.

Он подошел к своей машине, о чем-то поговорил с шофером. «Успеем, садись». И мы поехали.

Ну, знаете… Ехать по Москве с великим артистом!.. Нет, папочка, это тебе не «хоп хрен по диревне». Меня персонально везут на место жительства! В машине! Да еще в какой — в ЗИМе! Хо-хо, шик! За всю свою жизнь где только потом ни бывала, на каких только машинах ни ездила, даже на «Роллс-ройсе»… Нет, самая лучшая и удобная машина в мире — наш советский черный ЗИМ, какой был у Игоря Ильинского!

Пылая от счастья как маков цвет, я гордо вышла из ЗИМа и направилась к главному входу студенческого общежития. Пусть все видят! На ЗИМе! В сопровождении! Да не просто в сопровождении кого-то. А рядом с самым великим, легендарным артистом! Вот так. Эх, проклятое любимое лето! В общежитии пусто. Разъехались все. Ну ничего, вся жизнь вперед"!

«Чую… После этой картины ты будешь очень популярной. Так что готовься…» — И черный ЗИМ исчез в клубах пыли.

ПРОЩАЙ, ЛЮБИМЫЙ ГОРОД

Пачки писем на столе. Пачки писем на тумбочке. Пачки писем, утрамбованные под моей койкой в четырехместной комнате общежития. Когда меня нет, письма разносятся по всем комнатам. Их с интересом читают, но вскоре на смену этому интересу приходит раздражение и неудобство от моего неспокойного соседства.

На лекции из общежития выхожу рано. Но у входа меня уже ожидают люди. Я иду в своем зелененьком пальтишке с коричневым воротником. Меня не узнают. Ждут появления звезды в черном муаровом платье с белой пушистой муфточкой. Я могу остановиться и послушать: «Говорят, ее в корсет затягивали», «Просто она ничего не ест», «А я неделю не ела, и все на месте», «Ну, наверное, веселая», «Да, говорят, своя в доску»… И я иду дальше. Самым предприимчивым иногда удается уговорить вахтера, и они стучат в нашу комнату в шесть утра. Но я же не одна. Нас четверо. Я испытываю жуткую неловкость и чувство вины.

Прихожу в институт. У входа меня дожидается почтальон. Я получаю большую пачку писем: «Ну, теперь я на вас посмотрела. На почте всем расскажу. А вы что такая бледненькая? Вы, случаем, не больны? Наверное, вас там в кино заставляют ничего не есть?» Я поспешно прячу письма, чтобы не раздражать студентов. Дохожу до раздевалки и вижу, что и там тоже ждут меня. Приглашают встретиться, выступить. Это происходит у всех на глазах. А где спрятаться? Где людей «принимать»?

Если студент снимался в картине, его лишали стипендии. За шесть месяцев съемок к зарплате привыкнуть не успела, но остались приятные воспоминания от хождений по магазинам. Ну-ка, после 26 рублей стипендии да 200 рублей зарплаты, но лучше звучит в старых ценах — две тысячи рублей! Первую зарплату тут же отослала в Харьков — папе и маме на отдых, а со второй пошла в антикварный магазин. Господи, откуда у меня эта страсть? Наверное, заговорили гены родителей моей мамы. Это же только представить: в дорогом антикварном магазине стоит часами двадцатилетняя девушка. В кармане ни гроша, а она млеет, умирает от красивых вещей. Так вот, на вторую зарплату я купила петровскую жирандоль с многочисленными бусинками, висюльками и лампочками. И, счастливая, принесла ее в общежитие. Тогда она стоила лишь 96 рублей, то есть 960. Вместо ситцевых самодельных платьиц у меня появилось несколько хороших вещей, сшитых именно той портнихой-мастером, которая так замечательно исполнила черное платье в фильме.

Взяв свои пожитки и старинную жирандоль, которая будет вечно напоминать о веселой картине, я сняла комнату и стала жить опять же в районе площади Маяковского.

Хозяйка моя, бывшая балерина, родом из Киева, с приятным украинским говорком, оказалась оригинальным и веселым человеком. Условие у нее было одно — соблюдать тишину. Окна ее двухкомнатной квартиры выходили на улицу Горького. Мебель старинная, красного дерева: хрупкие стулья, изящные хрустальные бра, столики на кривых тонюсеньких ножках. Я восхищалась ее талантом сделать жилье таким уютным и индивидуальным. А она очень хвалила мою жирандоль. Постепенно я приобрела ее балетное хозяйство — пачки, перья, блестки и веера. Жили мы с ней весело. И все было бы прекрасно, если бы не случай, за который мне стыдно до сих пор. Из старинных вещей в моей комнате стоял один диванчик. Кровать же и стол были современными. Однажды на кухне моя хозяйка рассказывала мне какую-то очень веселую историю. Мы смеялись, пошли зачем-то в мою комнату — она была чрезвычайно щепетильной женщиной и никогда без стука или разрешения не входила ко мне. И тогда она не вошла в комнату, а только взглянула, не переставая рассказывать. И вдруг замерла на полуслове, ее лицо побледнело, она схватилась за сердце, не в силах выдавить ни звука, и только пальцем указывала мне на диванчик. На спинке диванчика подсыхало аккуратно развешенное мое… ну… как бы тут выразились французы, мое «десу». «Боже мой, какой ужас! Это же палисандровое дерево александровских времен! Ему же сто с лишним лет! Боже мой! Сушить белье на антикварной мебели!!» Все — дружба врозь. А я ведь этого не знала: у нас дома была кровать с железными шариками и пружинный диван с зеркалом и валиками. Потом мы помирились. Но диван все же перенесли к ней в комнату — «от греха подальший».

Как люди узнают номер телефона? Никому не сообщала, а звонки с утра до ночи. Хозяйка нервничает, к телефону не подходит. А звонки со всех предприятий, филармоний, фабрик, заводов. Звонят журналисты, зрители, поклонники, местком, профком, милиция. Телефон трещал сутками. Я потеряла сон. Перетащила свою кровать ближе к коридору, чтобы тут же схватить трубку и в полусонном состоянии, не соображая, куда, чего, кому, сказать сдавленным голосом: «Да, да, я согласна. Буду обязательно!» Я чувствовала, что теряю разум, силы, память… Так долго не протяну. Нужно куда-то исчезать. А ведь это только-только вышла на экраны веселая комедия. Она еще даже не начала «набирать». А уже по первому кругу проката побила по сборам все известные рекорды. Сколько еще таких кругов у картины будет впереди!