Вторая модель (Сборник) - Филип Дик

Ему открыл красивый, седой, крепко сложенный мужчина под сорок. Легонько помахивая бокалом, он тупо смотрел на Эггертона — хозяин явно не понимал что к чему, потому что слишком много выпил и очень устал.

— Что-то я не помню, что приглашал вас… — начал он, но Эггертон просто отодвинул его в сторону и прошел в квартиру.

Там веселилась толпа народу. Люди сидели, стояли, переговаривались и смеялись. Кругом бутылки, мягкие кресла. В комнате висел тяжелый аромат духов. Переливались яркие ткани, меняли цвета стены, роботы разносили закуски, из спален доносилось женское хихиканье, сливающееся в нестройный шум с голосами гомонящих людей… Эггертон сбросил пальто и принялся бесцельно бродить вокруг. Она ведь где-то здесь, здесь. Он переводил взгляд с одного лица на другое, а видел лишь пустые лица, затуманенные алкоголем глаза, раззявленные рты. Потом развернулся, вышел из комнаты и зашел в спальню.

Дорис Соррел стояла у окна и молча смотрела на огни города внизу. Стояла спиной к Эггертону, опершись одной рукой на подоконник.

— О, — пробормотала она, приоборачиваясь. — Уже?

И тут она увидела, кто это.

— Я… хочу получить это, — сказал Эггертон. — Мое предписание о явке в двадцать четыре часа. Я готов его взять. Теперь.

— Вы меня напугали. — Дрожа, она отодвинулась от широкого оконного стекла. — Сколько… сколько вы так стоите и смотрите на меня?

— Я только что вошел.

— Но почему? Вы странный человек, мистер Эггертон. Ведете себя… непонятно. — И она нервно хихикнула. — Я совсем вас не понимаю.

Из темноты показалась мужская фигура, мгновенно обрисовавшаяся черным силуэтом в дверном проеме.

— Дорогая, я принес тебе мартини.

Тут он завидел Эггертона, и на лице проступило удивление, а потом злоба:

— Слышь, вали отсюда, парень. Дама тут не одна.

Вся дрожа, Дорис уцепилась за его руку:

— Харви, это человек, которого я сегодня обработала. Мистер Эггертон, это мой муж.

Они очень сдержанно пожали друг другу руки.

— Где оно? — жестко спросил Эггертон. — Оно у вас с собой?

— Ну… да. В сумочке. — И Дорис отодвинулась. — Я пойду принесу. Если хотите, пойдемте вместе. — Она уже взяла себя в руки. — Вот только я не помню, куда я сумочку дела. Харви, ты не помнишь, где она? Ч-черт… — В темноте она ощупью принялась искать сумочку и наконец нашла что-то маленькое и слабо поблескивающее. — Ф-фух, вот она. На кровати.

Она распрямилась и закурила. И смотрела, как Эггертон читает предписание.

— А почему вы вернулись? — спросила она.

Для вечеринки она переоделась в шелковую, едва доходящую до колен тунику и босоножки. На запястьях звенели медные браслеты, в волосах торчал яркий цветок. Правда, цветок уже почти увял, туника помялась и болталась полурасстегнутой, а сама Дорис выглядела до смерти усталой. Она прислонилась к стене спальни и затянулась — помада на губах размазалась, голос звучал равнодушно:

— А какая теперь разница? Вас объявят вне закона через полчаса. Мы ведь предупредили ваш домашний персонал. Господи, я просто без сил, что ж за день такой… — Она нетерпеливо заоглядывалась, ища глазами мужа: — Пошли отсюда, — сказала она, когда он подбрел поближе. — Мне завтра на работу.

— Но мы же еще ничего не видели? Забыла про обещанный сюрприз? — сердито отозвался Харви Соррел.

— Да к черту сюрприз! — Дорис вытащила свое пальто из шкафа. — Что за таинственность такая? Господи, мы тут уже пять часов торчим, а он и словом не обмолвился, зачем нас сюда пригласил! Пять часов! С меня хватит! Даже если он вычислил квадратуру круга и усовершенствовал машину времени. Все, уже поздно, и я устала.

Она принялась проталкиваться сквозь толпу в гостиной, Эггертон кинулся следом:

— Подождите, выслушайте меня, — выдохнул он. Ухватил ее за плечо и быстро проговорил: — Таунсенд сказал, что если я вернусь, то могу сдаться на милость Агентства! Он сказал…

Женщина стряхнула его ладонь с плеча:

— Да, конечно, можете. Это ваше законное право. — И она сердито обернулась к мужу, который пробирался следом: — Ну ты идешь или нет?

— Иду, иду! — ответил Харви и одарил супругу возмущенным взглядом. Глаза у него были красные и усталые. — Но я намерен попрощаться с Ричардсом. И ты ему уж пожалуйста скажи, что это твоя — а не моя! — идея уйти пораньше. Я не желаю, чтобы он думал, что это я виноват. А если у тебя такие представления о манерах, что тебе даже «до свидания» хозяину дома сказать лень…

Тут от кружка гостей отделился седоватый человек, который впустил Эггертона. Улыбаясь, он подошел к ним:

— Харви! Дорис! Уже уходите? Но вы же еще ничего не видели!

На широком лице отразилось неподдельное разочарование:

— Нет, вы не можете просто вот так взять и уйти!

Дорис уже открыла рот, намереваясь сообщить, что еще как может, но тут в беседу вмешался Харви:

— Слушай, — в полном отчаянии сказал он, — а может, ты нам сейчас покажешь эту свою штуку? Джей, сам-то посуди — разве мы мало прождали?

Ричардс нерешительно помолчал, а потом сдался:

— Ну хорошо, — ответил он.

И вправду, он и так продержал гостей в неведении слишком долго.

Усталые, всякого повидавшие в своей жизни гости оживленно зашушукались — им тоже стало интересно.

Ричардс театральным жестом поднял руки — он все еще намеревался выжать из мизансцены как можно больше:

— Ну что, господа хорошие, момент настал! Пойдемте за мной — оно снаружи!

— А я-то думал, где он держит свою непонятную штуку? — сказал Харви, идя вслед за хозяином. — Пойдем, Дорис.

И он ухватил жену за руку и потащил следом.

Остальные столпились и поплелись через столовую и кухню к задним дверям.

Снаружи их встретил ночной ледяной воздух. Вымораживающий тепло ветер хлестал дрожащих гостей, которые ежась, спускались по черной лестнице в гиперборейскую тьму. Дорис свирепо выдернула руку из руки мужа и налетела на Эггертона — тот шагал за ними. Она быстро продралась скозь толпу гостей к опоясывающей дворик ограде.

— Подождите, — запыхавшись, проговорил Эггертон. — Выслушайте же меня! И что же, тогда Агентство прекратит меня преследовать? — В голосе, несмотря на отчаянные усилия, прорезались жалобные нотки. — Я могу на это рассчитывать? Уведомление будет считаться недействительным?

Дорис устало вздохнула:

— Да, да. Ну ладно, если вы хотите, давайте поедем в Агентство. Я лично займусь вашими бумагами — а то они еще месяц пролежат, пока их в дело пустят. Но вы знаете, что это значит, правда? Вы будете связаны с Агентством пожизненным контрактом — за то, что вас помиловали. Вы знаете это, не правда ли?

— Да, знаю.

— И вы этого хотите? — В голосе послышалось любопытство. — Мужчина вроде вас… я ожидала другой реакции, если честно.

Эггертон жалобно скривился:

— Таунсенд сказал… — просительно начал он.

Дорис резко перебила:

— Единственно, я хочу знать вот что. Почему вы не откликнулись на первое предупреждение? Пришли бы, прошли тест — и ничего бы этого не случилось!

Эггертон открыл было рот, чтобы ответить. На самом деле он хотел произнести целую речь — о том, что у человека должны быть принципы, а также затронуть такие важные понятия, как свободное общество, права индивидуума, его свободы, надлежащая правовая процедура и вмешательство государства в частную жизниь. Но тут случилось долгожданное событие: Ричардс включил мощные прожектора — он их установил специального для особого случая. Ведь он в первый раз демонстрировал результат своих трудов публике.

На мгновение установилась потрясенная тишина. А затем все как по команде заорали и бросились прочь. Люди с искаженными ужасом, перекошенными лицами карабкались через ограду, ломились сквозь пластиковую стенку на соседний двор, вываливались туда — а потом на улицу.

Потрясенный реакцией гостей, Ричардс в замешательстве стоял рядом со своим шедевром и явно ничего не понимал. В искусственном белом свете прожекторов скоростной катер выглядел потрясающе — красивый, сверкающий. Он полностью созрел и принял окончательную форму. Буквально полчаса назад Ричардс выскользнул наружу с фонариком, осмотрел его, а потом, дрожа от возбуждения, срезал со стебля. Теперь корабль лежал отдельно от стебля, на котором вырос. Ричардс вывел его на двор, как на сцену, залил полный бак топлива, откинул крышку кабины — одним словом, полностью приготовил к полету.

А на стебле уже готовились раскрыться и только проклюнулись бутоны других катеров. Ричардс поливал растение и удобрял его со знанием дела: ближе к лету можно получить урожай из двенадцати транспортников, не меньше.

По бледным от усталости щекам Дорис текли слезы:

— Ты это видишь? — прошептала она Эггертону. Судя по голосу, ей было горько и очень плохо на душе. — Какой… красивый. Смотри, какой. Видишь — вон он стоит…