Вторая модель (Сборник) - Филип Дик

Эггертон забросил пальто в шкаф и обессиленно рухнул в кресло.

— Слишком поздно? Возможно… возможно — слишком поздно для того, чтобы избежать уведомления. Но я не собираюсь сдаваться.

Таунсенд и остальные руководители объединения столпились вокруг Эггертона. На лицах читались любопытство, симпатия — или холодное веселье.

— Ну ты и влип, — сказал один. — Сказал бы раньше — мы бы сумели что-нибудь предпринять. Но сейчас…

Эггертон почувствовал, как задыхается — казалось, стены комнаты сближались и выдавливали воздух из легких.

— Подождите-подождите, — с трудом выдавил он. — Давайте говорить без обиняков. Мы все в одной лодке. Сегодня возьмут меня — завтра вас. Если меня уничтожат…

— Спокойно, спокойно, — забормотали вокруг. — Тут надо думать головой. А не орать…

Эггертон снова откинулся в кресле, и оно тут же приняло удобную для усталого тела форму.

Да, он бы очень хотел подумать, причем головой.

— С моей точки зрения, дело обстоит следующим образом, — спокойно проговорил Таунсенд, наклоняясь вперед и сплетя пальцы. — Неверно ставить вопрос так: можем ли мы нейтрализовать Агентство? Наше сообщество — экономический блок питания новой системы экономического планирования. Если мы выдернем из-под Агентства опоры — оно рухнет. Подлинный вопрос таков: а мы хотим уничтожить Агентство?

Эггертон свирепо раскашлялся, потом выдавил:

— Боже правый, ты что, не видишь? Тут так: либо они — либо мы! Ты что, не видишь, что они используют эти выборочные проверки, чтобы подкопаться под нас?

Таунсенд посмотрел на него, а потом продолжил, обращаясь к остальным:

— Возможно, мы кое-что упускаем из виду. В конце концов, это мы — а не кто-либо другой — способствовали созданию Агентства. То есть промышленное объединение, руководившие им люди, выработали сам принцип выборочной проверки, использования прирученных телепатов, все про последнее предупреждение и охоту на укрывающихся — все, все вещи, которыми мы сейчас руководствуемся. Агентство существует, чтобы защищать нас. В противном случае паракинетики размножатся, как сорняки, и задушат нас. Естественно, мы должны не отпускать дела в Агентстве на самотек. В конце концов, это они наш инструмент, а не наоборот.

— Да, — сказал другой руководитель. — Нельзя сажать их себе на шею. Эггертон здесь совершенно прав.

— Мы должны исходить из того, — продолжил Таунсенд, — что в любом случае должен существовать какой-то механизм, чтобы обнаруживать паракинетиков. Если Агентство исчезнет, какая-то другая структура обязана занять его место. А теперь слушай, Джон, что я тебе скажу. — И он обвел Эггертона задумчивым взглядом. — Если ты укажешь нам, на что их можно заменить, — мы тебя выслушаем. Возможно, даже заинтересуемся тем, что ты скажешь. Но если нет — без Агентства не обойтись. Первые паракинетики появились в 2045 году — и только женщины оказались невосприимчивы. Что бы мы ни выдумали — руководить этой организацией будут женщины. И здесь мы снова возвращаемся к концепции нынешнего Агентства.

В комнате повисло молчание.

Где-то в глубине души Эггертона еще теплилась призрачная надежда:

— Но вы же понимаете, что Агентство село нам на шею, правда? — сиплым голосом спросил он. — Мы не должны сдаваться, разве нет?

И он беспомощно обвел рукой комнату. Остальные руководители смотрели на него с каменными, непроницаемыми лицами, а Лаура Таунсенд тихонько разливала по наполовину полным чашкам кофе. Она посмотрела на него с молчаливым сочувствием, а потом вернулась на кухню. Вокруг Эггертона сомкнулось холодное молчание. Он с несчастным видом осел обратно в кресло, а Таунсенд продолжил свой монотонный монолог:

— Мне очень жаль. Но ты зря утаил, что выпал твой номер, — сказал Таунсенд. — Если бы пришло первое предупреждение, мы бы могли что-то предпринять, но не сейчас. Если, конечно, мы не хотим решать проблему с помощью силы — а я не думаю, что мы готовы к этому. — И он направил перст указующий на Эггертона: — Вот что, Джон. Ты, похоже, не очень хорошо представляешь себе, что такое эти паракинетики. Думаешь, что типа таких тихих сумасшедших, которые не в ладах с реальностью.

— Я знаю, что они из себя представляют, — сухо отозвался Эггертон. Но не смог удержаться и добавил: — А что, разве они не люди, которые не в ладах с реальностью?

— Они психи, которые способны свой бред претворять в жизнь. Прямо здесь и сейчас. Они искривляют пространственно-временной континуум вокруг себя, чтобы он соответствовал их безумным идеям. Ты хоть это понимаешь? Паракинетики делают свой бред реальным. Поэтому это не просто бред и галлюцинации… Нет, конечно, если сумеешь далеко отбежать и сравнить искривленное пространство с обычным миром — тогда да, поймешь, что тут что-то не так. Но паракинетик-то этого не знает. У него нет никаких объективных критериев обычности и нормальности. Он же от себя отбежать не может — а искривление перемещается вместе с ним. По-настоящему опасные паракинетики полагают, что все кто угодно могут оживлять камни, превращаться в животных или преобразовывать базовые минеральные элементы. Если мы позволим паракинетикам жить на свободе, позволим вырасти, размножиться, завести семью, жену, детей, если смиримся с тем, что подобные способности будут передаваться по наследству… что ж, это станет верой группы людей. А потом превратится в социально приемлемую практику.

Любой паракинетик способен создать вокруг себя и своей уникальной способности мини-социум таких же мутантов. Вот в чем опасность-то: со временем непаракинетики могут стать меньшинством! И наша рациональная картина мира будет считаться дурацкой и эксцентричной.

Эггертон облизал губы. От суховатого, медлительного голоса подташнивало — Таунсенд цедил слова, а Эггертона окутывал холод неминуемой смерти.

— Другими словами, — пробормотал он, — вы мне не станете помогать.

— Да, так и есть, — отозвался Таунсенд. — Но не потому что мы не хотим тебе помочь. Мы просто полагаем, что Агентство представляет меньшую опасность, чем ты думаешь. А вот паракинетики — вполне реальную. Предложи нам другой способ отыскивать и обезвреживать паракинетиков не задействуя Агентство, — и мы перейдем на твою сторону. А так — извини. — И он наклонился к Эггертону и постучал по плечу тонким костлявым пальцем. — У баб к этой штуке иммунитет, понимаешь? Без них мы как без рук. Так что всем еще повезло… а то не знаю, чтобы мы и делали…

Эггертон медленно поднялся на ноги.

— Всем спокойной ночи, господа.

Таунсенд тоже встал. В комнате повисло напряженное, неприятное молчание.

— Так или иначе, — проговорил Таунсенд, — мы можем приостановить преследование — например, отбить у всякой швали охоту за тобой гоняться. На некоторое время. Время еще есть. Тебя еще не объявили вне закона.

— Что же мне делать? — жалобно спросил Эггертон.

— У тебя есть письменная копия последнего предупреждения, которое тебе вручили?

— Нет! — с отчаянием, на грани истерики, выкрикнул Эггертон. — Я выбежал из офиса до того, как девчонка мне его передала!

Таунсенд задумался:

— А ты знаешь ее имя? Знаешь, где ее можно найти?

— Нет.

— Ну так поспрашивай. Найди ее, пусть она тебе все вручит честь по чести — а потом сдайся на милость Агентства.

Эггертон ошеломленно развел руками:

— Но это же значит, что я на всю жизнь в их ярмо впрягусь!

— Зато жив останешься, — мягко и совершенно бесстрастно проговорил Таунсенд.

Лаура Таунсенд принесла Эггертону дымящийся черный кофе.

— Сливки или сахар? — ласково спросила она, когда сумела встретиться с ним глазами, — или и то и другое? Джон, попей горячего, согрейся — дорога-то впереди долгая…

Девушку звали Дорис Соррел. Проживала она в квартире, записанной на мужа, Харви Соррела. В квартире он не нашел никого: Эггертон превратил дверной замок в кучку золы, пошел внутрь и обыскал четыре крохотные комнаты. Перерыл все выдвижные ящики, повыбрасывал из них одежду и личные вещи — один предмет за другим. Перекопал все в шкафах и сервантах. А в щели мусороприемника за письменным столом нашел то, что искал: не успевшую сгореть записку, смятую за ненадобностью. Небрежным почерком записанное имя Джея Ричардса, а также дата, время, адрес и слова: «Если Дорис не слишком устала». Эггертон положил записку в карман пальто и вышел из квартиры.

В три тридцать утра он их нашел. Приземлился на крыше квадратного здания Института торговли и спустился на жилые этажи. Из северного крыла доносились громкие голоса и шум — вечеринка была в самом разгаре. Помолившись про себя, Эггертон поднял руку и запустил встроенный в дверь анализатор.

Ему открыл красивый, седой, крепко сложенный мужчина под сорок. Легонько помахивая бокалом, он тупо смотрел на Эггертона — хозяин явно не понимал что к чему, потому что слишком много выпил и очень устал.