Ханидо и Халерха - Курилов Семен

— Слова твои в онидигил полетели! — сказал хозяин, показав на дымоход. — Уходи из моего жилья.

— А! Гостя гонишь. Этому тоже новая вера учит?

— Не скалься — лица твоего не боюсь. Уходи.

— Постой, ке, — удержал хозяина Пурама. — Я хочу ответить ему — он уже замутил воду. Бог не дает пищу — сказал? Дает. Пищи всем хватит. Это вот ты, Кака, захватил ее и не даешь. Он, мужики, на бога все сваливает! Не к богу в прошлый голод ходили — к тебе. Ты кому-нибудь дал мяса? Не дал. И люди умерли. А ведь олени-то почти все не твои. Смотри, Кака, бог покарал шамана Сайрэ за кровь Мельгайвача, заморозил его — и тебе припомнит разбой и жадность.

— Я Мельгайвача от смерти спас, табун мой, — вытаращил желтый, порченый глаз Кака. — Обманщик этот ваш Куриль! Он именем бога и для божьего дела табун выиграл, а забрал себе. И бог ему нужен затем, чтобы толстеть. Он и в попы хотел приемного сына вытащить. Что скажешь на это, хвост Куриля? Тоже, видать, захотел на старости жирно пожить? Всю власть задумали в свои руки взять, родственнички? — Кака харкнул и плюнул в костер, над которым давно кипела вода. Из костра сразу вырвалась тучка дыма и пепла.

Все в растерянности притихли. Один Пурама не растерялся.

— Ланга, — сказал он, угрожающе бросив на пол рукавицы, — я что-то не помню, чтобы в моем тордохе гость в очаг плевал… А ну, собачий помет, вынь плевок из огня! Рукой вынь.

— А это не я плюнул. Это вожак моих келе плюнул, — спокойно ответил Кака. — Он давно-о-о плюнул, а вот только сейчас плевок через меня долетел до места. Хочешь знать, куда мой келе попал? В лоб Курилю. — Шаман осклабил рот, обнажив десны, и победно оглядел собравшихся у очага. — Лоб-то Куриля ни на что не годится больше — только плевать в него. Га-га-га, га! — вдруг ни с того ни с сего заржал он, откинувшись назад, но быстро выпрямился и заговорил: — А вот теперь я скажу, зачем приехал и почему плюнул на вашего Куриля. Он на меня нож точил. Много, много лет точил. А разве шаман не видит? Видит. Он нож точит, а я ему потихоньку ноги арканом связываю. А? Во новость какую привез! И связал. Кре-епко связал ему ноги! Вон, оплеванный, полетел к Мерзлому морю… Теперь бросится на меня, а ноги-то спутаны…

— Что сделал? — вскочил Пурама. — Свадьбу расстроил?..

— Свадьбу? Ах-ха-ха! Га-га-га, ги-ги-ги… Свадьба? Какая? А Халерха за шамана пойдет?

— За какого шамана? — побледнел Пурама, осторожно нагибаясь и дрожащими руками поднимая рукавицы.

— За шамана Косчэ, — ответил Кака. — Не знал? Ах-ха-ха-ха, га-га-га… Камланит Косчэ, давно камланит…

— Ты не шути! А если пьяный — заткни рот рукавицей!

— Я у исправника был пьяный. А нынче я трезвый. Ох-хо-хо, га-га-га, ги-ги-ги… Поп-шаман! Гусь-медведь, бог-шайтан. Так бывает? Га-га-га!.. Я ошаманил его. Потому он в стойбище и не едет, дураки! А божий дом как теперь строить? Главный строитель — пень, чурбан. Кто доверит ему и где другого найдут?.. Я до самой смерти буду переезжать Курилю дорогу. Залью всю тундру оленьей кровью, чтоб негде было божий дом ставить.

Пурама замер в нерешительности. В глазах у него было темно. Сам собой промелькнул в памяти случай, когда молодой Ниникай хотел пырнуть ножом подлеца Алитета. Пурама был точно в таком состоянии, как тогда Ниникай. Он даже украдкой взглянул на правый камус, хотя и знал, что за голенищем ножа нет. Что-то еще говорил Кака, но Пурама услышал лишь его гоготанье. И он чуть-чуть не отвел назад ногу, чтобы ударить в подбородок шамана, сидевшего очень удобно для этого… Нет, не ударил. Сдержался. И не с облегчением, а с новой болью понял, почему не ударил. В словах Каки кое-что было правдой. И правда эта касалась зятя Пурамы — Куриля, с которым у него так и не вышло родственной дружбы.

А шаман тем временем распалял себя хохотом. Он уже лежал на спине, сучил ногами, мотал головой и оглушительно, с подвизгиванием гоготал.

Пурама шагнул через него и выскочил из тордоха.

ГЛАВА 5

Дорога была дальняя, и Пурама через силу не горячился: с зимней тундрой шутки плохи — поспешишь со сборами, пропадешь из-за пустякового недогляда.

Ниникай потому и застал его в стойбище, что ехать по следу Куриля Пурама решил ночью. Ниникай появился в стойбище не просто так. Большие события из Среднеколымска переметнулись в Улуро, в стойбище у Соколиной горы. Ему стало известно, что Куриль тайно встречался с исправником и попом и сильно повлиял на эти события. В своем кочевье он оставаться не мог. Тем более что надо было поговорить с Ханидо, которого неожиданно быстро могли увезти в Среднеколымск. По случайности он опоздал: события уже закрутились…

Пурама сразу предупредил Ниникая:

— Как гостя принять не могу. Уезжаю. И далеко.

— Я думаю, надо Куриля догонять. Если ты собрался туда, я хотел бы поехать с тобой.

— Ты уже слышал? Сирайкан этот Кака… А тебе ехать зачем? Я один. Я один поворотливей. По-родственному говорить буду.

— Пурама, ты поверил Каке?

— Поверил. Почему Ханидо поддался — понять не могу. Одно знаю: Куриль виноват не меньше Каки. Назвался отцом, а за три года ни разу не приехал к приемному сыну. Шибко важным медведем стал, забыл, что простым пастухом был. Видишь, унижение для него. А парень, может, болел. Тут и Кака… Он и меня оттолкнул от себя этой важностью.

— Ну и я отошел от него почти по той же причине, — сказал Ниникай. — Только, думаю, делать сейчас надо не это. Курилю лоб почесать можно потом. Дело-то пропадает какое. Поправить нельзя? Раз идет такая игра… Наглость чем победить можно? Не попытаться ли одурачить Каку? Если бы расшаманить?..

— Если бы… Ты плохо знаешь эту заразу. Вот — попробую расшаманить. — Пурама кивнул на ремни.

— Бить? Э-э, толку не будет. И ты с ним не справишься. И не тебе бить его. Ты учил его тягости переносить, из-за жестокости он не очень тебя любил…

— Было такое. А ты что хочешь сказать?

— Будешь бить — совсем обозлится. Он не мальчишка, а парень. Слова сильнее ремня.

— Слов у меня хватит.

— Мои слова посильней твоих будут, — сказал Ниникай. — Хочешь знать, я больше тебя на него влиял. Я моложе тебя, и он доверялся мне.

— Влиял! Если б сильно влиял, он бы к себе шамана не подпустил.

— Хорошо. Я без тебя поеду. У меня с Какой свои счеты. — Ниникай начал натягивать рукавицы.

— Ладно, вместе поедем, — отступил Пурама. — Ке! — позвал он жену. — Чаю гостю налей. И еду готовь на двоих. Нет, еды положи побольше. Вижу, дело затянется.

— Ну, хорошо, — обрадовался Ниникай. — На, крепкого табачку покури. Русский. У меня полон кисет — хватит на всю дорогу. Плохо у вас с табаком?

— Плохо. И чаю ни у кого нет.

— Э, знаю. В стойбище хоть не показывайся: и мужики, и бабы, и дети — все на карман смотрят — беда с табаком.

— А скажи: что-то не было слухов о твоей ссоре с Какой? К жене небось приставал?

— Если бы приставал просто — четвертый снег без зубов бы ходил.

— А что было четыре снега назад? Расскажи, пока я сбрую чиню.

Жена Пурамы налила Ниникаю брусничного чая.

— И ты брусникой завариваешь? — удивился чукча-богач.

— Да уж просить не пойду… Что было с Какой?

— Не поверишь, но я перестал шаманов бояться всего четыре снега назад. Отца-то я так и не провожал в тот мир. И жена моя не душила его. Слыхал, брат Тинелькут с женой держали аркан. А вот как убежал от этих обычаев — стал сильно бояться шаманов. Духов боялся. А еще сильней боялась жена: родила-то она при мне, при мужчине…

— И ты попросил Каку спасти от мести келе? — поторопил Пурама Ниникая — он хорошо знал шаманские хитрости.

— Сам бы не попросил. Жена… И пошел я к нему. Дурак… Нет, правильно сделал тогда, а то бы до сих пор боялся шаманов… Попотешиться решил надо мной, сволочь. Восточных духов, говорит, можно легко обмануть — как волков. Сперва бросить тушу оленя, а на другой день подкинуть кусок мяса с отравой. Печень, говорит, моя — это его, значит, печень — будет отравой для духов.

Запутал словами… Ну, я согласился, чтоб он пожил у меня, а я — в яранге его старшей жены. Переселились на десять дней. Надел я его малахай, надел кухлянку его. Как ночь, места себе не найду: лежит рядом старуха, вся сморщенная и усатая… Правда, две ночи всего так мучился. А на третий день прибегает моя Тиненеут. Бежала, как от медведя. Я скорей переоделся — и изо всех сил в свое кочевье. Голого захватил Каку — лежит под одеялом. Думал, что я Тиненеут отошлю обратно. Ну, я его за косу — и пинка под зад…

— Зимой это было? — спросил Пурама, не засмеявшись и даже не удивившись.

— Перед самым покровом. Снег был по пояс… Он долго просил штаны. Сильно стучал зубами. Потом проклял меня и всех моих родичей, зарычал и побежал, как олень…

— А я бы еще и собак натравил на него…

— Но ты промолчал! Промолчал! Почему промолчал? — отбросил Пурама сбрую.