Тунисские напевы - Егор Уланов

теперь совершенно свободны. Во внутреннем дворе сбирался стол с яствами. Гайдэ сидела на подушке, мягко убрав под себя ноги, и ела виноград, глядя на небо. Гайнияр ела с большим аппетитом, а Мусифа больше разговаривала, чем завтракала. Жария пила сладкий нектар, который по временам наливал ей из кувшина Кирго. Асира же ела менее всех, стремясь сохранить прелесть собственных изгибов. Другие наложницы тоже были там; все разговаривали меж собой и иногда даже улыбались.

Быть может, читатель упрекнёт автора в том, что тот отмечает лишь некоторых дев гарема по именам и лицам. Других же он, будто не хочет описывать и представляет просто толпой наложниц. Конечно, есть некоторая справедливость в таком замечании. Но это происходит не потому, что они не красивы, или глупы, или ещё как-нибудь не симпатичны автору. А от того, что не все рождены действующими лицами; многие рождаются только для того, чтобы постоять рядом с каким-нибудь исключительным событием да сказать потом о нём обыкновенную пошлость. Потому остальные наложницы послужат нам хоть и прекрасной, но всё же декорацией.

А тем временем завтрак прошёл, и солнце клонилось к полудню. В комнату Гайдэ вошла одна из старших наложниц и сказала, что Асира зовёт к себе новенькую. Гайнияр и Гайдэ тем временем занимали себя обыкновенным трёпом, который стал для них каждодневным ритуалом. Они прервались. Пришлось идти.

Гайдэ впервые видела спальню старших наложниц. Там было всего два ложе, хотя комната по размерам была не меньше, чем у остальных. У них даже был собственный умывальник, а пол покрывали мягкие ковры.

Асира сидела в кресле, рядом с кроватью, на которой лежало нежное розовое покрывало. Черты ее лица, изящно, почти изысканно правильные, очертания плеч, напоминающие статуи богинь, кошачий взгляд, всё это смутило Гайдэ. Не далеко от неё стоял коричневый сундук с большим, неуклюжим латунным замком. Сундук пестрил незамысловатыми узорами арабески.

– С сегодняшнего дня ты будешь учиться, – начала Асира, – тебя выучат играть на струнном уде, танцевать, петь и читать стихи. Также ты обучишься некоторым благонравным высказываниям. И поверь мне, твой успех будет зависеть только от твоего старания.

– Разве меня привезли сюда не для утех? – вспыхнула Гайдэ, не умея удержаться.

– И для них… но прежде всего ты должна уметь угождать господину; в этой стране есть свои прелюдии.

– Вы называете обычай прелюдией?

– Я вижу ты не очень образована, – усмехнулась Асира, – потому использую слова тебе понятные и аналогии максимально простые. Моя задача… – закинула она ногу на ногу, – научить подобающему поведению, а не разъяснить нравы.

Весь вид старшей наложницы блистал сознанием собственного превосходства, пусть и несколько наигранным, но очень идущим зрелой женской красоте. Сама небрежность движений дышала женственностью. Даже короли кичились бы таким небрежением.

Тем больнее впивались уколы в самолюбие Гайдэ; ведь как мужей уязвляют более мужественные, так и женщин терзает чужая женственность.

И, тем не менее, первый урок прошёл спокойно. Гайдэ лишь раз ответила на высокомерие Асиры ярким и прямым взглядом, полным сознания собственной красоты и молодости, будто обвиняющим в зависти; Асира оробела и потом долго не могла простить себе той робости.

После всех наветов Гайдэ вышла утомлённая, недовольная; ей нужно было кому-то высказаться. Однако Гайнияр не поняла бы её, Мусифа бы только смеялась и даже не выслушала; в голове возник образ одинокого евнуха. «Надо найти Кирго», – решила девушка. Она спросила у других дев, но они ничего не знали. Тогда она пошла к Малею, дремавшему в закрытой передней; тот только побранил молодого евнуха и улёгся на другой бок.

Гайдэ поднялась по лестнице мимо умывален и остановилась посреди кухни. Большая глиняная печь поприветствовала её слабым, еле слышным скрипом. Девушка устремилась вглубь кухни и обнаружила старую Милиму, согнувшуюся над большим горшком в форме виолончели: с узким дном, широкими округлыми краями и вытянутым горлышком.

– Вы не видели молодого евнуха? – вопросила Гайдэ.

– Кирго? – повернулась Милима, – он ушёл в город за продуктами.

– Я просто думала вы не называете его по имени, как тот старый чудак, – невольно оправдывалась Гайдэ.

– Я Кирго с малых лет растила, чего бы мне его называть. Он тут один мне подмога. Янычары или там другие мужланы и руку старухе не подадут. Ай, чего я? Ты голодна, милая? Скоро рис с мясом подойдёт…

– Я не голодна.

Услышав эти ненавистные для себя слова, старушка отвернулась обратно к горшку и продолжила своё прежнее над ним занятие.

– А чего ж тебе тогда надо?

– Я Кирго искала?

– Зачем?

– Не знаю.

Старушка продолжала о чём-то говорить, но её никто не слушал, Гайдэ ушла.

6

Кирго вернулся, принеся с собой несколько довольно тяжёлых мешков полных чем-то съестным. Наложницы уже поужинали и страдали привычной тяжестью живота после такого вкусного мяса с рисом старушки Милимы.

Гайдэ немного смутилась, увидев молодого евнуха. Смотря теперь со вниманием на его лицо не лишенное прелести, девушка замечала живые красы, способные пусть и не взволновать душу, но пленить внимание даже самой прекрасной гурии. Тонкий мужской нос с заостренным кончиком и голубые глаза особенно удались его незримому скульптору.

Она настигла его в стороне, подальше от всех.

– Кирго, ты свободен? – обратилась Гайдэ, ещё разглядывая лицо юноши, – Я искала тебя. Где ты был?

– У вас так много вопросов… – непринуждённо заметил Кирго, – на какой бы мне ответить. Или лучше задам свой: зачем вы меня искали?

«И, вправду, зачем?» – задумалась Гайдэ.

– Чтобы поговорить, – произнесла она вслух. Кто бы что ни болтал, а у женщин слова быстрее и честнее мыслей. – Я была у Асиры, и та была такой высокомерной, такой неприятно вежливой, такой… словом, ужасная змея. Мне хотелось рассказать тебе. А отчего? И сама не разберу. Вчера мне показалось… будто мы понимали друг друга.

– Вам не показалось.

И они замолчали.

Наложницы седели во внутреннем дворе на множестве подушек и кресел. Звуки слов разлетались над ними, как щебетание птиц в роще, когда они словно поют вместе, а каждая о своём. Гайнияр, не найдя свою теперь лучшую подругу, пристроила полненькие прелести на подушках и болтала со всеми без разбора. Да, она предпочитала теперь говорить только с Гайдэ и смеяться над всеми прочими. Но ведь предпочтение иных людей заключается лишь в том, что с одними они говорят добродушно и много, а с другими точно также, но ещё и откровенно. Нет в таких людях отторжения; самую вульгарность готовы они принять с распростёртыми объятьями и беседовать с ней о том о сём. Люди это пустые, но в каком-то хорошем, приветливом смысле. От них никогда не услышишь о кровной вражде или ненависти; они способны являть их лишь в ответ, отражая, как зеркало. Иными словами, никто не замечал отсутствия Гайдэ, даже её лучшая подруга.

А тем временем молчание, установившееся меж юношей