Бернард Шоу - Хескет Пирсон

Сценическое общество, как мы помним, поставило немало пьес Шоу. В течение многих лет Шоу состоял в комитете Общества. В приведенном ниже письме Шоу к Уильяму Ли Мэтьюзу от 2 октября 1905 года молено обнаружить свидетельство трудностей и внутренних трений, с которыми встречалось Общество в своей практической деятельности.

«Дорогой Ли Мэтьюз!

Пусть око провоняет, Ваше Общество. Я тут при чем? Скажите на милость, Ли Мэтьюз, поговорим как мужчина с мужчиной, — при чем тут я? Какого дьявола мне ввязываться? Какого… мне ввязываться?

Одно мне совершенно ясно. Что бы мы там ни решили, Уэллен ринется в дело как безумный, а неуемный эгоизм Томсона все дело незамедлительно погубит. Ладно, бог с ними: лучше умереть, чем пребывать в бездействии, а революции все-таки забавляют. Но я с вами в эту игру не играю.

Тут нечего спасать и ни в ком нет особой надобности, ибо мы все решаем, а дело стоит. Разве что мы осуществляем выбор пьес, потому что для этого требуется лишь заседание да голосование. Дальше все вверяется случаю. Мы отбираем актеров. Никто из них не соглашается на наше распределение ролей. Мы выбираем театр. А пьесу ставят совсем в другом месте.

Мы до такой степени подвержены обстоятельствам, что в поисках реального дела только и делаем, что ломаем устав — выдергиваем из земли растение, чтобы узнать, как оно растет!

Я положительно согласен избрать Питера председателем и посвятить остаток года дьявольским интригам, направленным на его сокрушение, а также переговорам о том, что больше подходит для осуществления нашего плана — кирпич или булыжник».

В 1939 году я просил Шоу как-нибудь прокомментировать это письмо. Он написал мне: «Понятия не имею, о чем шла речь. Таких записочек я насочинял тысячу (и одну). Томсон был казначеем Сценического общества. Ли Мэтьюз был одним из активистов. Питер это очень неглупый кот Ли Метьюза. Уэллен тоже активист. Ли Мэтьюза уже нет в живых. Питера, надо полагать, — тоже».

Длинное письмо Шоу к Альфреду Сетро, датированное январем 1909 года, посвящает нас в проблемы Общества литераторов, где Шоу состоял членом правления и подкомитета драматургов:

«Добиться чего бы то ни было в нашем комитете можно только в том случае, если считать каждое заседание делом жизни и смерти». Шоу хотел отсоветовать Сетро активно сотрудничать в Обществе: «Вы человек вспыльчивый и нерассудительный, а это верный путь к постоянным склокам. Кроме того, Вы человек обаятельный, а это значит, что шишки будут падать на других, но воцарится всеобщее убеждение, будто именно с Вами плохо обращаются».

Перебрав все «за» и «против», Шоу одаряет Сетро перечнем добродетелей, без которых невозможно миротворческое управление своими ближними. Этот каталог суть вариация на тему киплинговского стихотворения «Если…»: «Взвесив эти обстоятельства, я все же прихожу к выводу, что ни природа, ни опыт не сделали Вас комитетчиком. Если же я ошибся, если Вы патологически терпеливы, если Вы не способны терять самообладание, если Вы готовы принять в свои объятия Тринга[124], в то время как он без всякой задней мысли и с лучшими намерениями уже отдавил Вам пятку, если Вы можете тратить драгоценные рабочие часы на составление документов, а потом невозмутимо взирать, как Вашу работу, не задумываясь, испоганят или превратят в пустую бумажку, если Вы, напрягая все свое остроумие, помешаете бездельникам передраться и обвините в кровопускании самого себя, если все перечисленное приведет Вас в неописуемый восторг, пламенно разгорится взор и потекут слюнки, — тогда, без всяких, вперед! Вот Вам моя рука! Но если это все не так, то либо уходите, либо потрудитесь освободить комитет от того, кому все это по душе».

Молодые литераторы пользовались неизменной поддержкой Шоу, который вставал горой за них в любом споре поколений. Шоу твердил молодым, что их дело — добиваться своего, когда бы ни представился случай.

Он писал Ли Мэтьюзу:

«Мне думается, что автор-новичок находится всегда в лучшем положении, чем автор известный. Если не так, новичок вовсе лишен положения. Представьте себя на месте администратора. У вас один выбор: процветать — или гореть. Вам позарез нужна новая пьеса. И, конечно же, Вам не нужна пьеса нового автора. Вы — к Барри. А у него пьесы нет. Вы — к Пинеро. Он дописывает, и Вы можете на него рассчитывать, — через полгода пьеса будет. Вы — к Картону, к Моэму, на худой конец — к Шоу. Ответ один: ничего нет. Вы возвращаетесь к мысли о «Неизвестном». Неизвестный (если он человек дела) смерит Вас мрачным взглядом и скажет:

— Похоже, Вас здорово прижало. Иначе Вы бы не пришли ко мне. Я — никто. Но я соглашаюсь на тех условиях, что к Барри.

— Это чудовищно, — негодуете Вы. — Какой-то сопляк просит у меня гонорар Барри?!

— Что ж, дружок, Вы не идете к Барри со своим гонораром?

Хенкин пользовался этим приемом, когда его никто не хотел ставить. Ведренн и Баркер ни за что не простят ему этого, но платить они платили. Он, кажется, получил двести фунтов авансом но контракту высшего класса. Мораль: начинающий должен обладать достаточной скромностью, чтобы понимать — его не поставят, пока на рынке имеется что-нибудь получше. А смекнув это, пусть наплюет на скромность и пользуется моментом!»

Между начинающими театральными авторами и завсегдатаями Клуба драматургов разыгрывались целые баталии: «Я не знаю, что представляет собой сейчас Клуб драматургов (даже не уверен, что он еще существует), по вначале это была клика старых театральных волков, обуянных желанием изгнать из своих рядов всякого, кто не подходил под определение «драматург с установившейся репутацией» (таковыми они считали самих себя). Меня пригласили в Клуб только потому, что были совершенно убеждены в моем отказе. Но так как я долгие годы пытался заставить их внести в нашу профессию какую-нибудь видимость организации и так как любая видимость организации лучше, чем полное отсутствие оной, я вступил в Клуб и в течение длительного времени почитал за долг посещение их завтраков. Меня ненавидели и, мне кажется, утолили бы свою ненависть сполна, только сунув меня вместе с Ибсеном в печь, раскаленную до тысячи да еще тысячи (чтобы вернее было!) градусов. Но пока им только удавалось забаллотировать всех предложенных мною кандидатов. Вскоре я оставил всякую попытку освободить Клуб от заскорузлой клики.

Они собирались забаллотировать и Гилберта Меррея. Но явился Пинеро, которого все смертельно боялись, и строго приказал избрать Меррея.

По отношению ко мне Пинеро вел себя безукоризненно. Однако свои письма ко мне подписывал: «с обожанием и ненавистью». Таковы были его подлинные чувства. Он всегда считал меня своим другом, хотя мне удалось скрыть от него тот факт, что в рыцарское достоинство его возвели не без моих скромных усилий. С Картоном я отлично ладил, поскольку его, как и меня, забавляли махинации клики».