Светлолесье - Анастасия Родзевич

– Мы еще не разгадали новую Весть.

– Не трудитесь. Я понял, о чем там, – поведал колдун. – Чтобы разбить Печать, Заря, то есть потомок Мечислава, должен действовать заодно с огнем. Пламя – это разрушение, а точнее – колдунья с Пути Разрушения. Между ними должна быть крепкая связь. Только эта связь создаст обходную дорогу через чары крови. Она создаст мост. Вот почему Алому Ворону были нужны таблицы Пути Разрушения. Но зачем они теперь, если есть Лесёна?

Мы с Альданом переглянулись.

– Потомок Мечислава должен прийти к Печати, а потом позвать Лесёну. А когда колдунья Пути Разрушения пройдет по мосту, охранительные чары падут. Путь Разрушения, словно нож, разорвет линии древнего колдовства, ведь предсмертная воля Мечислава и есть колдовство крови. Его намерение, его сила и стали защитным куполом. Войдя внутрь, колдунья откроет дорогу другим.

Дарен договорил в полнейшей тишине:

– Поэтому Лесёна вместе с потомком Мечислава сможет приблизиться к Печати.

Альдан вскочил.

– Отличный план, – сказала я, глядя в разноцветные глаза Дарена. – Но только мы не станем рушить защиту и открывать дорогу к Печати. Сейчас…

– Разве я сказал про разрушение Печати? Нет. Всего лишь снять защиту и одолеть Ворона. На месте своего старого поражения Ворон наиболее опасен и наиболее уязвим, и мне, как бы нескромно это ни звучало, есть чем его удивить.

– С чего ты решил, что он придет?

– О, он явится. Он столько лет ждал, чтобы разгадать тайну Печати! Он явится, едва падет заклятье.

– И Печать станет уязвима для всяких проходимцев.

– У вас есть идеи получше, как избавиться от воеводы, которому не терпится воссоединиться со своей Чудовой Ратью? – Дарен вскинул брови. – Никто из вас никогда не сможет причинить ему вред. Он – существо другого мира, другого порядка. Я мог бы лишить его тела снова, но он опять найдет себе пристанище и возродится в другом месте.

Говоря это, колдун со странной усмешкой косился на Альдана.

– Я пленю его при помощи своего колдовства. Лесёна, ты должна…

– Довольно. Уходи.

Здесь он не мог чувствовать мое настроение, но, готова поспорить на еще один цветок папоротника, наверняка догадывался. И он слышал о том, как к нему отнеслись мои друзья, и все-таки пришел.

Я не знала, можно ли ему доверять, но знала другое: он делает все по-своему, хотя я ни разу не подловила его на лжи. Он честен даже в том, что готов лезть ко мне в голову против воли. Это ли не коварство колдунов, о котором все так любят говорить? Возможно, все это лишь одна большая уловка, чтобы заставить меня проложить дорогу к Печати.

К горлу подступил комок.

– Передай своим культистам, что Печати им не видать.

– Чудь побери этих культистов! – нетерпеливо сказал Дарен. – Столько времени потеряно зря.

– Если ты с такой легкостью отказываешься от своих сторонников, что поддерживали тебя долгие годы, то на что можем претендовать мы?

– Ты тоже переросла колдунов Обители. Признай, что они не могут помочь тебе дальше идти по Пути Разрушения…

– Не говори так, словно знаешь обо мне все!

– Но я знаю.

Горечь разъедала меня. Я пыталась вытащить из себя этот лживый плевел надежды, но тщетно, он уже упал куда-то глубоко, смешался с жаждой разобраться с тем, что было внутри. Я обратилась к Минту и Альдану. Они не вмешивались, но с той поры, как я вступила в разговор, травник отошел в тень. Нет, он не боялся Дарена и даже не смотрел на него. Он смотрел на меня.

А меня охватывал жгучий стыд за то, что друзья стали свидетелями этих слов. Дарен вытащил наверх мое личное, стыдное. То, что я ото всех скрывала, – что мне нравится колдовать. Нравилось раз за разом шагать в темноту, нравилось отправляться в неизвестный лес и искать там ответы.

Но это – мое. Что бы ни было в новой Вести.

Мне решать, когда идти по Пути, а когда стоять.

– Я и мои колдуны – твоя настоящая семья.

– У меня уже есть семья.

Дарен ничего не ответил, и мне почудилось, что он разозлился, но, напротив, колдун как-то странно улыбнулся.

– Останется ли хоть кто-то из них рядом, когда ты покажешь свое настоящее лицо?

Между нами танцевало пламя со множеством зеленых огней, и я ощущала как искрит воздух от тока колдовства – под землей, в погребе, где божественное ослабевало и все чудное набирало силу.

Но мое колдовство – только мое. Мой разум – только мой.

– Уходи, – сказала я и подняла руки.

Пламя единственной свечи раздулось сильнее, воск оплавился, но мой огонь, вырвавшись, поглотил все узелки зеленого колдовского.

В погребе стало светло как днем.

– Лесёна! – воскликнула Минт.

– Отстань от нее, – сказал Дан, становясь между мной и колдуном.

Сплетение, что я создала лишь в своем уме, словно покрывало, окутало Дарена. Он не сопротивлялся и ничего не предпринял даже тогда, когда языки пламени лизнули полы его плаща.

Эта покорность отрезвила меня, ведь я не хотела причинить ему вред.

«Я сама выбираю свой Путь», – подумала я и оборвала сплетение.

Отдача последовала незамедлительной волной, и более всего досталось рукам.

И все же перед тем, как меня накрыло спасительной пеленой обморока, я увидела его – озаренное счастьем лицо колдуна.

Когда огонь погас, Альдан не сразу понял, что это значит, но чутье толкнуло вперед, и он успел подхватить Лесёну.

Девушка была без сознания.

Травник склонился над ней, и в ноздри пахнуло сладковато-березовым дымом.

Ее колдовство, каким бы опасным оно ни было, ощущалось без противления, но Дан одернул себя, ведь следовало помнить, что переменчивость и смертоносность – истинное лицо колдовства.

– Откат от заклятья, – пробормотал Минт. – Интересно, надолго ли в этот раз? Нам следует торопи…

– Не очень, – ответил отчего-то веселый голос Дарена. – Она становится выносливей.

Минт, ругнувшись, запалил лучину. Альдан изо всех сил старался не обращать внимания на Дарена. С того момента, как Лесёна поставила точку в их разговоре, мнение колдуна значило не больше, чем дуновение ветра в осеннем лесу. Дарен мог сколько угодно ворошить слова, но они были подобны увядшей листве, по которой травник шел без сожалений.

«Лишь бы эти листья не разлетелись по всему Линдозеру, – задумался Альдан. – Дарен знает о новой Вести, и предугадать его действия будет сложно…»

– Она ранена, – вдруг встревоженно сказал Минт.

Рукава рубахи у Лесёны обгорели, а наручи оплавились. Кожа под ними