Светлолесье - Анастасия Родзевич

Альдан нахмурился, прочертил линию на карте, и даже в том, с какой силой его палец давил на бересту, улавливалась готовность. Его непримиримая, упрямая отвага. Внешне план не имел изъянов, но я отчего-то чувствовала себя опустошенной и не понимала, что именно утаил от меня Альдан.

Что-то мешает Драургу добраться до Печати. Древнее колдовство крови, которым она окружена. Мощи Мечислава? Когда я расскажу об этом Инирике и другим колдунам из Обители, трудно предсказать, как они себя поведут, но я постараюсь вернуться как можно быстрее назад, одна или с подмогой. Альдан не останется здесь в одиночестве с предложением лесной госпожи!

Где-то внутри я продолжала надеяться на то, что Дарен станет тем, кто скрепит все вокруг – и мои воспоминания, и колдовство – и даже малодушно надеялась, что разберется с чудью и Вороном. Ведь он сильней. Полуденный царь – тот, кто может все изменить! Должно быть, мое невольное преклонение перед его силой разозлило Альдана. Быть может, он увидел в этом сомнение в своей собственной.

Если бы я знала, как отговорить упрямого травника.

От безрассудства. От опрометчивости.

Но как сделать то, чего не знаешь сам?

Я смотрела на его прекрасное серьезное лицо и понимала, что исполню все, о чем он меня попросит. Даже если это все – уехать от него. Оставить Дарена.

Почувствовав мой взгляд, Дан поднял на меня взгляд, снова нахмурился, как будто прочтя мои мысли и возмутившись.

Он не попросит меня, я знаю.

Я должна сделать это сама.

Решение отозвалось внутри тупой болью, и я прикрыла глаза.

Доводы разума тоже были ясны – Минт прав. Дарен, кем бы он ни был, лишнее звено в нашем плане. Его мотивы не ясны и слишком тесно переплетены с интересами заморских культистов.

Во всей этой кутерьме резко выделялось бледное лицо Ольши: после болезни, с запавшими скулами, оно походило на обтянутый желтоватой кожей череп. Мафза сидела рядом с ней на лавке и водила гребнем по волосам, напевая какую-то колыбельную. Я перестала слушать разговор мужчин, и постепенно мое внимание потянулось в сторону этой песни. Толстые и грубые пальцы ловко распутывали пряди, голова вещуньи ровно покоилась на подушке.

Лунное дитя

В колыбели лунной.

Лунное дитя,

Повелитель звезд.

Для тебя звенят

Еле слышно струны.

Лунное дитя,

Колдовство мое…[1]

Мне казалось, что это моих кос касается материнская рука, и это для меня звучит ласковый голос. Песни, сказания, слова – невидимая паутина, что опутывает нас всех. Мы читаем знаки, вынимаем из них скрытые послания, угадываем предшествующие события. Оттого так важно что, когда и кем было произнесено. Прислушиваться к миру – наша доля с давних времен.

Прислушиваться. Я ведь слышала вещие слова в ту ночь в корчме, но они стали для меня не посланием, а шорохом гальки, сором, пустотой. Один только морской прибой бился в ушах.

Я не сумела принять Весть. Не оттого ли несчастья теперь следуют за нами по пятам? Что, если Крылатая прогневалась на меня? Я не почуяла путеводный образ Полуденного царя, не поняла вещих слов. Перепутались нити в руках неумелой пряхи! Теперь, сколько ни вынимай обрывки один за другим, не связать их между собой. Ольша сбежала из-за нашей встречи и угодила в беду, а затем и Менай с Минтом попали в широко расставленные сети червенцев и Ворона.

Мои глаза смежились.

По полу стелился зеленоватый туман. Дверь открылась, и на пороге появился Дарен.

Минт и Альдан схватились за оружие, Ольша вскрикнула в полусне, а Мафза выронила гребень.

– Хорошо. Все в сборе, – сказал колдун, обведя присутствующих взглядом.

– Тебя никто не приглашал, – произнес Альдан. Таким враждебно настроенным я его еще никогда не видела, даже верхняя губа приподнялась, как будто он был готов вот-вот показать клыки.

– А жаль. – Колдун кивнул мне и вошел. – Без меня вы и за пределы города выбраться не успеете, как попадете прямиком либо к жрецам, либо к разгневанной чуди.

– К какой еще чуди?! – воскликнула корчмарка. – Я ни за что…

Дарен взмахнул рукой, и женщина осела на лавку, а через мгновение склонила голову рядом с дочерью.

– Надеюсь, мы окончили сотрясать воздух, – сказал Дарен в зловещей тишине. – Ваша идея с бегством обречена на провал. Нам надо обсудить Весть.

Альдан смотрел на него с откровенной неприязнью, а Минт – со смесью недоверия и ужаса. А я вся заледенела от гнева. Похоже, Дарен снова без спроса влез ко мне в голову, когда я задремала!

– Откуда ты знаешь про новую Весть? – спросил Альдан.

Тут же мое сердце сделало головокружительный прыжок и ушло в пятки: отчего-то именно сейчас признаться в том, что Дарен может извлекать из меня нужные ему сведения, выглядело почти как предательство. Меня снова и снова захлестывало гневом, да так, что в ушах шумело. Я понимала, что, если скажу хоть слово, драки не миновать. Альдан и Минт смотрели на колдуна со злостью, а если бы узнали об этом…

Дарен взглянул на меня из-под полуприкрытых век, усмехнулся (вот подлец!) и сказал:

– Может, мне и не понять божественных тайн, но зато я точно знаю, о чем говорится в вещих словах.

Я смутилась и разозлилась еще сильнее.

– А не пошел бы ты отсюда, самый умный? – процедил Минт.

– Такова благодарность за то, что я отводил глаза жрецам? Думаете, вы здесь так хорошо спрятались? Что ж, иного я и не ждал.

– Давайте его выслушаем, – быстро сказала я. Минт смолчал, но даже в полумраке погреба было заметно, как полыхают его уши. Быть обязанным колдуну – слишком тяжкий удар по его самолюбию.

Тем временем Дарен затворил за собой дверь, взмахнул рукой, и все вокруг осветилось крошечными узелками зеленоватого пламени. Все, в том числе и я, пораженно застыли: это колдовство, которое он сотворил без малейшего усилия, было не таким поразительным, как в моих снах, но не менее изящным. И еще оттого, что теперь я видела его вживую, ощущала дуновением ветра на коже, все казалось даже более впечатляющим. Зеленый огонь танцевал совсем рядом с обычным, на свече, и я поняла, что это не просто колдовство. Это показательная выходка! «Посмотри на меня, посмотри, что я могу», – говорили, трепеща, языки изумрудного пламени.

«Смотрю», – думала я восхищенно.

Поверх пламени за мной наблюдал Минт, взгляд его был полон упрека, но я не сомневалась, что