Царство. 1951 – 1954 - Александр Струев

— Ты всем медали дай, врачей человек сорок мучили.

— Правильно, всем, — согласился министр Вооруженных Сил и вытер салфеткой измазанные шоколадом пальцы. — Слушай, Никит, может, в субботу в баню рванем? Расслабимся, в прорубь прыгнем?

— Не могу. В субботу с Лобановым и Лысенко по целине разговор. Иди один.

— Одному скучно. Если в баню не пойдешь, я на Лосиный уеду.

Маршал налил еще коньяка.

— С Жуковым вчера разговаривал. Он к тактическим учениям готовится. Твой Серов у него постоянно вертится и Неделин сидит.

— Работают, значит?

— Работают. Неделину поручено атомную бомбу взрывать. В условиях реального ядерного взрыва солдаты учиться будут. Курчатов предостерегает, чтоб со взрывом не переборщили, а то не учение выйдет, а сплошные похороны! — допивая рюмку, предостерег Булганин.

— Тренироваться надо. Как без тренировок? — отозвался Хрущев. Стоя у окна, он наблюдал, как метет на улице, потом уселся напротив Николая Александровича. — Гостей из разных стран притащим, китайцев обязательно, пусть боятся!

— Верно, а то Мао расхрабрился. Непререкаемый живой Бог во главе Китая сидит. Как Иосиф помер, сразу у него вопросы возникли.

— Они у него и раньше были. Особенно по Корее. Почему мы ему Корею не отдаем? Китай за Корею воевал, не Москва! — так излагает.

— Уже бузит, — заключил Николай Александрович. — Китайцев на ученья звать обязательно! Только взрыв атомный, Никита, не шутка, всю Оренбургскую область может угробить. Необходимо оно в таких масштабах, это ученье?

— Необходимо. Американцы с англичанами спят и видят советское государство в клочья разодрать. Сначала на республики раскромсают, а потом дальше делить начнут, такая у мерзавцев политика.

— Как колбасу, что ль, хотят нас порубать, эти чертовы американцы? — причмокнул Николай Александрович, закусывая коньячок лимоном.

— Именно.

— Ничего не выйдет! И то, что Советский Союз развалится — кукиш! — Показал фигу маршал. — Фантазер ты, Никита, — растащат! Любишь приврать! А по взрыву, по силе его, подумай, людей много поубивает! У нас и так одни смерти вокруг, и этот профессор по счастливой случайности жив остался.

— А ты предлагаешь сложа руки сидеть и ждать пока нас враги слопают?!

— Ничего я не предлагаю. Говорю только, что людей жалко, если с зарядом переборщим! Хочу, чтобы жертв меньше было. Жуков разойдется и столько людей угробит, не сочтем. Ты его тормози, Никита! Я ему говорю, а он не слушает!

Хрущев тяжело поднял свое грузное тело с мягких подушек, протопал к столу и набрал маршала артиллерии Неделина.

— Привет, Митрофан Иванович! Мы тут с министром Булганиным совещаемся, хотим тебя попросить, чтобы ядерный взрыв на предстоящем учении был минимальной силы. Лучше повторные учения сделаем, а на этот раз ставь самый минимальный заряд. Никого не слушай, если увеличить силу потребуют, категорически не делай, ясно? Это мы тебе приказываем. Раз ясно — молодец! У нас, по сути, первая тренировка с ядерным оружием, главная задача — максимально людей сберечь. Взорвем, поглядим последствия, тогда определимся, согласен? Согласен! — прикрывая ладонью трубку, озвучил ответ Хрущев. — В следующий раз взрыв можно сделать мощнее. Надо силу разумно наращивать, и военнослужащие будут опытнее. Вы меня поняли, товарищ Неделин? — переходя на «вы», говорил Никита Сергеевич. — Поняли. Ну и отлично! С Курчатовым и Сахаровым посоветуйтесь, и лично обо всем мне докладывайте. Николай Александрович правильно о людях беспокоится, он здесь, у меня, — Хрущев еще раз заострил внимание на военном министре. — Я товарища Булганина целиком поддерживаю. Вы того же мнения? Отлично. Ну, будьте здоровы! — и Никита Сергеевич дал отбой.

— И Жукову позвони, — протянул Булганин. Он порозовел от выпитого «Ахтамара».

— Жукову лучше при личной встрече сказать, он взрывной.

— Профессор Виноградов пообещал мне мужскую силу восстановить, — добродушно улыбнулся министр Вооруженных Сил.

— Будешь корку женьшеня сосать, а после за прислугой гоняться! — хмыкнул Никита Сергеевич.

— Ну тебя к лешему! Я уже и женьшень жрал, и печень трески с крабовым мясом вперемешку трескал, и морскую капусту килограммами лопал, и лимонник заваривал, а все больше одного раза не получается.

— Ну, один-то есть! — Никита Сергеевич бодро хлопнул товарища по плечу.

— Что один, я раньше за ночь три мог, а однажды пять получилось!

— Сколько-сколько?! Ты, как тот рыбак! — засмеялся Хрущев.

— Чего?

— Врешь, вот чего!

— Да не вру! — обиделся Булганин. — Правда, было. Хочешь, перекрещусь?

Хрущев махнул рукой.

10 февраля, среда

— Любуйся! — Хрущев бросил перед женой газету, где на первой полосе был опубликован Указ Президиума Верховного Совета Союза Советских Социалистических Республик о передаче Крымской области Украине. Нина Петровна взяла ее в руки и прочла:

— Указ Президиума Верховного Совета СССР. Учитывая общность экономики, территориальную близость и тесные хозяйственные и культурные связи между Крымской областью и Украинской ССР, Президиум Верховного Совета Союза Советских Социалистических республик постановляет: Утвердить совместное представление Президиума Верховного Совета Российской Федерации и Президиума Верховной Рады Украинской ССР о передаче Крымской области из состава Российской Федерации в состав Украинской Советской Социалистической Республики.

11 февраля, четверг

Заседание Президиума Центрального Комитета шло больше двух часов, и вдруг Маленков снова заговорил об объединении Германии. Именно на таком всецелом объединении настаивала Америка. Отношения с бывшими союзниками по антигитлеровской коалиции оставались сложными. Георгий Максимилианович всячески пытался их поправить, путем уступок, хотел добиться лояльности к Советскому Союзу, смягчить международную напряженность.

— Я, как первый заместитель председателя Совета министров, категорически против! — произнес Молотов. — Я десять лет возглавлял правительство и всегда был сдержан в решениях! Вы, товарищ Маленков, заговорились! Вы уже поднимали этот вопрос. Тогда на вашей стороне был предатель Берия.

— Про Берию вспомнил!

— Что Сталин поручал, то и балакал, — на ухо Хрущеву хмыкнул Булганин.

Никита Сергеевич одобрительно кивнул.

Зал, где заседал Президиум Центрального Комитета, накануне выкрасили в приятный кофейно-розовый цвет. От этого помещение казалось просторней. За последние двадцать лет, зал этот, обветшал и помрачнел. Собирались здесь редко. Сталин любил прикинуться демократом, выспросить мнение товарищей, но чаще делал это в неофициальной обстановке. Обычно на «ближней» разворачивались бурные дебаты. Начинал Сталин примерно так: «Хотел посоветоваться вот по какому вопросу…» Все прекращали есть и втягивались в дискуссию. Иосиф Виссарионович выслушивал каждого, ему нравились споры, но решение всегда оставалось за ним. Как правило, решение уже имелось, и вождь своими замечаниями, жестами и советами, подводил присутствующих к желаемому. Сидящие за столом только и ждали от Сталина подсказки. Сталин не сразу подсказывал, любил стравить соратников, то одних поддержит, то за других выскажется, то невесть на что намекнет, вконец запутает. Выдающийся был хитрец, ну и стратег, понятно, выдающийся. Поговорит с приближенными, добьется своего и прогонит — посоветовались!

Старые друзья-товарищи ему вконец опротивели, утомили подобострастными слащавыми лицами, неискренностью, завистью — словом, утратили доверие. И в самом деле, сколько мог Иосиф Виссарионович выносить эти заискивающие лживые физиономии? Не мог и не хотел. Вождь мечтал забыть их лоснящиеся лица, отослать к чертям собачьим! А как такие громкие фамилии к чертям собачьим отправить? Как объяснить народу, что премудрые члены партии — Молотов, Микоян и Ворошилов — пустышки, приспособленцы, и что толку от них нет! Для такого действа нужно специальный сценарий выдумать, организовывать душераздирающую постановку, и не как-нибудь, а обстоятельно, с размахом, чтобы у наивного населения от сермяжной правды дух перехватило. Только лень было заниматься, много сил отняли шумные процессы последних лет. На новые выдумки здоровья не осталось, Хозяин быстро уставал. «А кому другому такое тонкое дело поручишь? Некому. И ведь не умирают лицемеры от неизлечимых болезней, ходят, мозолят глаза!»

Кроме Хрущева, никто Сталину не перечил, каждый старался подстроиться под заданный лад, один Никита Сергеевич мог фортель выкинуть. Сталина неповиновение раздражало, но Хрущеву он такие выверты позволял, считая, что тот из работяг, пас коров, по шахте на карачках ползал, образования не получил, а уж воспитания — какое у свинопаса воспитание! К тому же по Уставу Коммунистической партии коммунист мог собственную точку зрения высказать, то есть хрущевские выходки приравнивались к обмену мнениями, можно сказать, дискуссия получалась, а не то, что все с раскрытыми ртами Сталина слушают. И даже хорошо, что недалекий Никитка иногда вякнет, все равно дурака никто слушать не станет. Очень редко, Сталин принимал хрущевскую сторону. «А ведь он прав, этот спорщик! Надо Микиту поддержать!» Все дела решали по-семейному, за ужином, а заседать Сталин не любил.