Царство. 1951 – 1954 - Александр Струев

Леонид Ильич внимательно смотрел на Хрущева и думал: «Кем меня, министром сельского хозяйства, что ли?»

— Вторым секретарем в Казахстан пойдешь. Первый у них свой, малость недоделанный, с ним принципиального диалога не получается. А у тебя способности, ты Днепрогэс после немца пустил, в Запорожье металл дал, при тебе Молдавия задышала, за это люблю! Сам Сталин тебя оценил, в Москву, в Центральный Комитет выдвинул, так что казахами тебя не испугать. И потом, там будет лучше, чем у адмирала Кузнецова в пустом кабинете дурака валять! Их первый слабый, я уже сказал, неплохой человек, но малоинициативный, никуда не лезет, ничего не предлагает, а это большой минус для руководителя такого масштаба.

Брежнев понимал, что на предложение Хрущева надо незамедлительно соглашаться, что жизни во флоте ему не будет, а под присмотром Никиты Сергеевича, глядишь, и сложится.

— Когда ехать?

— Неделя на сборы. Целина станет великой житницей страны! В Казахстане без удобрений возьмем десять, а с удобрениями смело дойдем до 15 центнеров с гектара. И не бойся погодных условий, Канада тоже лежит в зоне повышенного риска для земледелия, а процветает! — Никита Сергеевич поманил Брежнева пальцем. — Главное, не тушуйся, у тебя, Леонид, вся жизнь впереди!

— Спасибо, Никитка Сергеевич, что на живое дело направляете. Одурел я за эти месяцы отстоя! Раньше думал, Бога за бороду ухватил, в Москву попал, а тут — раз — и коленом под зад!

— А ты хотел, чтобы все тебе в ноги падали? — хитро подмигнул Никита Сергеевич. — Для чего Сталин десяток малоизвестных людей в Президиум двинул? Для того чтобы стариков прогнать, а те и выперли вас, как только Иосифа не стало. Хорошо цивилизованно, а то бы прямиком на Лубянку поехали.

Первый Секретарь поднял трубку:

— Принесите яблок! Яблочек, Леня, пожуем. Лысенко передал.

— От яблок не откажусь! — Леонид Ильич знал про особое пристрастие Хрущева к яблокам.

— За целину двумя руками вцепился президент Сельхозакадемии! Про тебя, Леня, я всегда помнил, — одобрительно глядя на генерала, продолжал Хрущев.

— Вы мне, как отец! — глаза Леонида Ильича увлажнились. Он двумя руками схватился за толстую руку благодетеля.

— Не дрейфь, Леня, не дрейфь! И запомни, кто коленом по ж…пе не получал, тот ничего не стоит!

Подавальщица юркнула в дверь и поставила на стол вазу с яблоками. Никита Сергеевич взял то, которое было целиком розовое, покрутил его на свету.

— Вот тебе! — протягивая яблоко, проговорил он. — Самое лучшее выбрал, аж светится!

— Спасибо! — Брежнев благодарно принял яблоко.

— Ты откусывай, откусывай! Оно такое сочное, я прям обалдел! Скоро, Леня, Сибирь садами засадим! Вот какие планы у нас с академиком Лысенко!

Никита Сергеевич выбрал яблоко и себе.

— Бывает, сижу и полвазы съедаю. Помнишь, как уху на Днепре варили? Я частенько вспоминаю. Времена тогда были непростые, но замечательные. Люди времена те золотыми сделали! Мало тогда отдыхали, да и вообще отдыхать не приходилось. Все работа, работа, и не под страхом смерти, а по зову сердца. Хотелось поскорее послевоенное бедствие преодолеть. Мы, Ленечка, с тобой еще ушицы покушаем! Только не подведи меня, парень!

— Не подведу, обещаю! Можно еще? — Брежнев показал глазами на вазу с яблоками, первое он послушно съел, не оставив даже огрызка.

— Бери, — милостиво позволил руководитель партии. — И я, пожалуй, добавку возьму. Мы, Леня, как ученые, на пороге величайшего открытия — на пороге переустройства социалистической экономики, реанимации отечественного сельского хозяйства! Освоим целину — будет зерно в закромах. А будет зерно, значит, родится скот, а родится скот — значит, появятся на столе у труженика мясо и колбаса, а не только у нас с тобой! А сегодня мы и мясо, и зерно из-за границы прем. Мыслимо ли дело? И мясо, и зерно надо свое иметь. Самолеты делаем? Делаем! Можем? Можем! А хлеб растить не получается, ну не смешно ли? Смешно и стыдно! — скривил губы Первый Секретарь. — Мой план в кратчайшие сроки целинными землями овладеть!

Леонид Ильич стоял в дверях, усердно доедая второе яблоко.

— Поднимешь дело, я тебя не забуду, как сегодня не забыл. А ежели б не я, услал бы тебя адмирал Кузнецов к черту на кулички, и ты бы оттуда точно побитая собака на Луну выл.

— Вы мне, Никита Сергеевич, жизнь даете! — затряс черной, как смоль шевелюрой Брежнев.

— Ладно, иди! — замахал руками Хрущев и поспешил за свой заваленный бумагами стол.

— Постой-ка! — Никита Сергеевич набрал яблок, подошел к Брежневу и сунул ему в руки. — На-ка, погрызешь на досуге!

20 января, среда

Павел Павлович налил Трофиму Денисовичу медовухи.

— Суздальская? — спросил Лысенко.

— Она самая, — кивнул Лобанов.

Сидели в Академии сельскохозяйственных наук. Кабинеты президента и вице президента Сельхозакадемии располагались напротив, с общей приемной.

— За твои грандиозные открытия! — придвинулся к президенту Лобанов. — Ты мой кумир!

— Теперь, Пал Палыч, не я, теперь ты кумир, ты Бенедиктова опрокинул, и снова полноценный министр сельского хозяйства!

— Я министр, а ты — основа основ! — в ответ заявил Лобанов. — К тому же я у тебя вице-президентом значусь, значит, ты первее. За тебя, за тебя!

— Давай за меня выпьем, если настаиваешь, мне приятно! — и Лысенко осушил рюмку. — Слишком сладкая, к тому же слабенькая! — подметил он.

— Слабенькая, не слабенькая, а по ногам даст, не встанешь!

— Как дочка твоя, давно про нее не рассказывал?

— Языками овладевает, круглая отличница! — с гордостью отозвался Пал Палыч.

— Похвально!

— Ты, Трофим Денисович, что про идею Никиты Сергеевича скажешь?

— Про целину?

— Именно. Хрущев вчера моего совета спрашивал.

— И ты что?

— Сказал, что надо начинать дело немедленно.

— Немедленно? — прищурился Лысенко.

— Да, немедленно, что стоящая идея.

— Революционная! — поправил Трофим Денисович. — И я ему так сказал.

— Значит, не ошибся я в оценке, а то заснуть не мог, к тебе за советом торопился. Хорошо бы ты еще раз Никите Сергеевичу свое мнение озвучил, ему приятно будет.

— Позвоню, — пообещал Лысенко. — Позавчера в газете «Советская Россия» меня прославили! — с обидой в голосе проговорил президент Сельхозакадемии. — Не без согласия Маленкова, — дополнил он. — Редактор к Маленкову с каждым номером бежит.

— Отстоим тебя! — затряс головой Лобанов.

— Я, Пал Палыч, без боя не сдамся! — заявил Трофим Денисович.

— Шашки наголо! — поднимая рюмку, задиристо выкрикнул Лобанов.

31 января, воскресенье

— Я, Нин, как глаза закрою, передо мной покойники стоят.

— Какие покойники, Никитушка?

— Покойники, — всхлипнув, продолжал Никита Сергеевич. — Целая армия. Те, кого я на виселицу послал.

— На какую виселицу?

— Под пули, в тюрьму, вот на какую. Сколько хороших людей я угробил! — он уткнулся в подушку, его душили слезы. — Сил нет вспоминать! Ведь помнят, что Хрущев людей изничтожал, помнят! Скоро скажут: давай его к ответу, и правильно скажут!

— Никто не скажет, мой хороший! — Нина Петровна гладила мужа по голове. — Ты как мог для людей старался!

— Я-то? Я?

— Да, ты!

— Казнил я, Ниночка, а не старался, казнил! — муж развернул к жене истерзанное мукой лицо. — А все Сталин проклятый! — По щекам катились слезы.

— До Сталина колесо крутилось! — не соглашалась Нина Петровна.

— Нет, Сталин, только он!

— Ты, попей, попей! — Жена протягивала супругу кружку с водой, которая всегда стояла на тумбочке.

— Дай коньяка!

— Сейчас, родненький! — Нина Петровна поспешила вниз.

Когда она вернулась с бутылкой, муж вроде успокоился, сидел на постели и глаза его были сухи.

— Как мучаюсь, прямо раздирает на части! — жаловался он. — А они праздник Украины с Россией точно для галочки сделали. Разве ж так можно, разве годится? И праздник этот никчемный на меня спишут, скажут — дурак-Никита виноват!

— Никто так не скажет!

— А Россия с Украиной — это сила! Разве Украина без России может? Не может. Никак не поймут, что это одна страна. Украину Ленин со Сталиным из разных кусков слепили. — Никита Сергеевич налил рюмку и одним махом выпил.

Жена гладила мужа по руке:

— Успокаивайся!

— Мы не триста лет с Украиной вместе, мы всегда вместе, потому что целое!

— Ложись, спи!

Он тяжело вздохнул.

— Плесни еще!

Супруга отрицательно покачала головой.

— Хочу всех, кто еще не умер, из застенков вырвать, спасти хочу! Хоть немного очищусь.

— Спи, родной, спи!

1 февраля, понедельник

Валера Кротов, одетый в новый серый костюм, при белоснежной сорочке с узким оливковым галстуком, заносил первому секретарю Московского городского комитета партии папку с документами.