Царство. 1955–1957 - Александр Струев

У Иосифа Виссарионовича приближалось семидесятилетие. Ко дню рождения руководитель каждого крупного предприятия старался установить трудовой рекорд, блеснуть выпуском передовой продукции, тем самым восславив любимого вождя. Сотрудники Института сельскохозяйственного машиностроения заговорили о создании комбайна с электроприводом. Подобного в мире не было, и Фирюбин тотчас доложил о передовой идее Попову, который вцепился в нее зубами — для московского руководителя появилась реальная возможность отличиться.

Будущий комбайн нарекли «Сталинец». Надзирать за работами Попов поставил придирчивого Фирюбина, он в городском комитете отвечал за промышленность. «Сталинец» задумывался как экологически чистый механизм, работающий практически бесшумно, и при этом он не уступал комбайнам, работающим на горючем топливе. Машина на электротяге стала бы сенсацией! На создание опытного образца не жалели денег, и вот «Сталинец» пошел по полям. Фирюбин регулярно приезжал на испытания в подмосковные Ленинские горки, где у прославленного агрария Лысенко простирались нескончаемые опытные поля. Для значимости дела знаменитого академика также приобщили к процессу создания чудо-машины. Горком партии дал хвалебную статью в «Правду», где все лавры достались первому секретарю МГК Попову, мечтающему поразить вождя лучшим подарком. Фирюбин предполагал, что его, как и шефа, щедро отметят. Он ходил у Попова в любимчиках. Сопровождая Георгия Михайловича, Николай Павлович в нужный момент поддакивал, шутил, улыбался. В кругу сослуживцев всегда с волнением, восторженно, отзывался о деятельности своего непосредственного начальника. Именно Фирюбину предписывали авторство в проекте переименования центральных улиц столицы, чтобы в самом ее сердце возник проспект Сталина, этот проспект предполагалось получить, слив воедино Театральный проезд, Охотный ряд, улицы Манежную и Моховую. С подачи Фирюбина Попов предлагал переименовать Манежную площадь в площадь Сталина, присвоить Иосифу Виссарионовичу звание «Первого почетного гражданина города Москвы», а теперь Фирюбин запускал чудо-комбайн!

Частые походы Попова к вождю и снисходительное отношение Иосифа Виссарионовича вскружили чванливому партийцу голову. Он вообразил себя чуть ли не проводником сталинских идей, не стесняясь, вызывал к себе министров и руководителей центральных советских ведомств, давал им взбучки, требуя подотчетности, как будто Московский горком равноподобен Центральному Комитету. Потихоньку по Москве поползли разговоры, будто бы товарищ Попов скоро заменит престарелого вождя!

Сталин, регулярно получающий сводки из МГБ, был раздражен таким обстоятельством. Только-только был раскрыт злостный заговор ленинградцев, в вину которым ставилась подмена Центрального Комитета предполагаемым Российским ЦК, который должен был разместиться в Смольном! Что удумали, паршивцы?! Смещение центра власти из Москвы в Ленинград Сталин объявил самым искушенным предательством. Провокаторы Вознесенский, Родионов, Кузнецов, Попков и другие были арестованы и расстреляны. В каждой партийной ячейке обсуждалось их малодушие, желание расколоть партию, а тут самодур Попов выискался!

Царедворцы исправно подливали масло в огонь, стремясь устранить конкурента. Донесли, как Попов командует министрами, в красках рассказали о небывалом по размаху приеме в Мосгорисполкоме по случаю восьмисотлетия столицы, где, невзирая на дефицит самых обычных продуктов, а порой — на недоедание, столы ломились от невообразимых осетров, белужьей икры, всевозможных колбас и окороков. Позабытые деликатесы произвели впечатление даже на надменный дипломатический корпус. Попова обвинили в нарушении государственной дисциплины, в саморекламе, самоуправстве и зазнайстве, в горком партии была направлена комиссия. В кратчайшие сроки комиссия вскрыла недопустимые нарушения в работе московской партийной организации. Земля под Поповым зашаталась. Георгий Михайлович публично каялся, искал встречи с вождем, пытаясь объясниться, броситься в ноги, но больше его к Сталину не допускали. Из Украины в Москву прибыл Никита Сергеевич Хрущев, избранный на место проштрафившегося Попова. Попов был снят со всех постов и, если бы не дело врачей, где Сталину приходилось каждый день домысливать ситуацию, прежнему руководству города была бы уготовлена незавидная участь. Из-за врачей-выродков, перерожденцев-евреев, вредителей в авиапроме, извергов-ленинградцев, и чтобы не перебарщивать с предателями, как-то сама собою поповская история утихла, Попова назначили в город Киров директором небольшого завода. И Фирюбин, к счастью, не потерялся. Будучи человеком общительным и компанейским, Николай Павлович имел множество друзей, которые не дали товарищу сгинуть. Сначала его сделали советником в МИДе, а вскоре утвердили послом в Чехословакии, чуть позже перевели в Белград Дипломатическая работа не самое плохое, тем более работа в ранге Чрезвычайного и Полномочного Посла.

Екатерина Алексеевна столкнулась с Фирюбиным именно в Москве. Избранная комсомольским вожаком Института тонкой химической технологии, где заочно училась, молодая активистка обнаружила недюжинные организационные способности и скоро, совершив головокружительный кульбит, оказалась на месте второго секретаря Фрунзенского райкома партии, тогда-то она и стала появляться в МГК. Женщина сразу обратила внимание на видного городского начальника, да и Фирюбин, как только фигуристая дама попала в поле его зрения, сразу отметил новенькую, но виду, что ему приглянулась улыбчивая блондинка, не подал, так как сам Попов неравнодушно поглядывал в ее сторону. Молодая женщина носила совсем не длинные юбки, и пьянящая красота ее безукоризненных ног производила на мужчин ошеломляющее впечатление. Через некоторое время Екатерина Алексеевна работала уже первым секретарем Фрунзенского района.

Однажды, Фирюбин и Фурцева одновременно оказались в подмосковном доме отдыха, кто-то предложил сыграть в волейбол, и они попали в одну команду. Играли больше часа, тут-то Николай Павлович по достоинству оценил не только ее изумительные ноги, а всю обворожительную стать, и острый ум, и юмор, и сердечность. В спортивном азарте люди запросто общаются, начальник без стеснения посматривал на зеленоглазую партнершу, задорно подпрыгивающую, приседающую, восклицающую, не решаясь все же идти на сближение: ведь не только властолюбивый самодур Попов, но и прежний хозяин столицы, железный нарком Каганович, питал к Фурцевой интерес.

И вот сейчас все переменилось. Он посол. Она секретарь Московского горкома, никто никому ничем не обязан — взрослые, самостоятельные люди. Почему он решил вдруг позвонить? Потому что после праздника на стадионе «Лужники», где они оказались вместе, Катя не уходила из его головы. На следующий день он улетел в Белград, думал, смена обстановки, работа отвлекут от навязчивых мыслей, сердце успокоится, он же, в самом деле, не мальчик, ему уже стукнуло сорок пять. Но, нет, улыбчивая Катерина Алексеевна все яростней терзала сознание! Он думал о ней дома, думал в машине, думал в служебном кабинете, она приходила во сне, казалось, ее зеленые глаза повсюду! Он не жил больше, он мучился, мечтая о ней, и решился позвонить.

«А почему нет? Это прилично, позвонить по работе, пригласить в Югославию, на какое-нибудь ответственное мероприятие. Выдумать какое-либо торжество или другое важное дело!» — ему так хотелось снова увидеть ее!

Адъютанты Жукова, Георгий и Антон, неотступно ходили за маршалом. Кучерявого Георгия называли в министерстве «маленький Георгий», утверждали, что он как две капли воды похож на министра в молодости, чем адъютант бесконечно гордился. Когда министр обороны, Маршал Советского Союза Жуков появлялся в присутственных местах, низкорослый майор выскакивал вперед и ошеломляющим голосом выкрикивал:

— Смирно! — и первый с выпученными глазами замирал от обожания.

Второй, чернявый подтянутый подполковник, с пристрастием собирал сплетни.

— Что слышно, Антоха? — развалившись на заднем сиденье лимузина, вальяжно спрашивал Жуков, и адъютант начинал пересказывать закулисные новости: кто что, кто с кем.

Иногда министр хмыкал, отпуская забористые солдатские шутки, вообще-то, нрав у маршала был крутой. Даже всемогущему Берии не удалось сковырнуть Жукова. После бериевского ареста Георгий Константинович не имел себе равных, один Никита Сергеевич еще как-то мог на него влиять. Хрущев всегда относился к маршалу с должным уважением, но по-товарищески, без пиетета. Жуков не чувствовал в Первом Секретаре опасности. Еще Ваня Серов был своим в доску. В присутствии Маршала Советского Союза Серов всегда выступал шутником и балагуром, а остальные — хлам, остальных Георгий Константинович на дух не переносил. Маршальскую симпатию вызывал иногда беззлобный Булганин, но он был совершенно неработоспособный, под его началом и Совет министров помельчал, министры наперегонки спешили к Хрущеву. Пирамида выстраивалась, и в этой пирамиде после Хрущева Жуков занял твердое второе место.