Александр I - Сергей Эдуардович Цветков

в лице своих королей и курфюрстов покорно склонялась перед владыкой Европы, и в первых рядах — австрийский император Франц с императрицей и прусский король Фридрих-Вильгельм. Их раболепие доходило до того, что в присутствии Наполеона они стояли с обнаженными головами, тогда как он не находил нужным снять перед ними свою знаменитую треуголку. Все вокруг наперебой упражнялись в низком искусстве лести. И даже Лейпцигский университет решил назвать три звезды, образующие «пояс Ориона», «созвездием Наполеона».

В последний раз Наполеон явился миру во всем блеске своего величия, властителем огромной империи, сюзереном семи вассальных королевств и тридцати монархов, предводителем огромной армии, бесконечными колоннами двигавшейся к Неману.

С целью заручиться поддержкой поляков, он отправил в Варшаву архиепископа Прадта[93]. На прощальной аудиенции император сказал: «Я иду в Москву и в одно или два сражения все кончу. Император Александр будет на коленях просить мира. Я сожгу Тулу и обезоружу Россию. Меня ждут там[94]; Москва — сердце империи; без России континентальная система есть пустая мечта».

Императорскому послу не стоило больших трудов возбудить в поляках антирусские настроения. Когда вечером 30 мая Наполеон совершил торжественный въезд в Познань, энтузиазму местных жителей не было пределов. Город был иллюминован, всюду выставлены транспаранты с надписями: «Непобедимому герою, восстановителю отечества», «Благодарные поляки — великому императору» и т. п. Принимая местную знать, явившуюся в придворных костюмах, Наполеон сказал:

— Я предпочел бы видеть вас в ботфортах и при шпорах, с саблей на боку, как ходили ваши предки.

В скором времени 100 тысяч поляков влились в Великую армию, но среди них не было ни одного уроженца Волыни и других русских областей.

К 1 июня Наполеон мог точно оценить силы, которыми располагал. Великая армия, собранная им в Германии и Польше составляла в общей сложности 11 корпусов, не считая императорской гвардии (46 тысяч) и кавалерийского резерва Мюрата (40 тысяч). В большинство этих корпусов входили иностранные контингенты — поляки, австрийцы, пруссаки, немцы государств Рейнского союза (вестфальцы, баварцы, вюртембержцы, саксонцы, мекленбуржцы, гессенцы, баденцы и др.), швейцарцы, итальянцы, голландцы, датчане, испанцы, португальцы, хорваты, далматинцы, иллирийцы. Общая численность Великой армии достигала 678 тысяч человек (356 тысяч французов и 322 тысячи союзников): 480 тысяч пехотинцев, 100 тысяч кавалеристов, 30 тысяч артиллеристов, остальные входили в состав понтонных команд и были заняты при обозе.

Помимо этих корпусов, Наполеон располагал еще 150 тысячами солдат во Франции, 50 тысячами — в Италии, 300 тысячами — в Испании. Таким образом, всего он поставил под ружье 1 178 000 человек.

Для вторжения в Россию император предназначал первый, второй, третий, четвертый, пятый, восьмой корпуса, гвардию и кавалерию Мюрата — всего около 380 тысяч человек при 1 146 орудиях. Три четверти солдат были новобранцами, а многие из подневольных союзников имели больше причин ненавидеть французского императора, чем русских. Во главе этих войск стояли большей частью военачальники второго ранга, «тени Ланна», как называл их сам Наполеон — храбрецы и отличные исполнители императорских приказов, но не более того. Исключение составляли крупные военные таланты, люди отчаянного мужества: маршалы Даву, Ней и Мюрат.

Затем, до конца лета, на русскую территорию было переброшено еще около 55 тысяч человек, а осенью — корпус маршала Виктора (30 тысяч человек) и маршевые батальоны[95] (около 70 тысяч человек) с 96 орудиями.

Наконец, еще 60–65 тысяч человек, стоявшие на обоих флангах, под началом Макдональда (на рижском направлении) и Шварценберга (на южном), не приняли непосредственного участия в кампании 1812 года.

Огромный обоз, состоявший из 6 тысяч телег, беспрерывно сновал между корпусами Великой армии и складами в Кенигсберге, Данциге, Торне и других привисленских городах, где было собрано громадное количество съестных припасов, которого должно было хватить на 500 тысяч человек в течение года.

Впрочем, Наполеон рассчитывал, что русская армия будет защищать западные границы Российской империи, и судьба войны решится в первых же приграничных сражениях.

Настроение в войсках царило самое бодрое. Неизвестность скорее манила, чем пугала. Вот любопытный отрывок из письма одного французского новобранца к своим родным: «Мы вступим сначала в Россию, где мы должны посражаться немного, чтобы открыть себе проход дальше. Император должен же прибыть в Россию, чтобы объявить войну этому ничтожному императору. О! мы скоро расколотим его в пух и прах. Ах, отец, идут удивительные приготовления к войне. Старые солдаты говорят, что они никогда не видали ничего подобного. Это правда, ибо собирают громадные силы. Мы не знаем только, против одной ли России это. Один говорит, что это для похода в Великую Индию, другой, что для похода в Египет, не знаешь, кому и верить. Мне это все равно. Я хотел бы, чтобы мы дошли до самого конца света».

Война открылась истинно французской бравадой. В сумерках несколько саперов переплыли Неман в лодке и ступили на русский берег. Навстречу им из леса выехал офицер казачьего патруля и осведомился по-французски, кто они такие и что им нужно. Один из саперов резко выкрикнул: «Мы — французы! Мы хотим воевать с вами! Взять Вильну, освободить Польшу!..» Офицер молча повернул лошадь и исчез в лесу. Вослед ему грянуло несколько выстрелов, на которые никто не ответил.

Великое нашествие началось.

Картина, открывшаяся на рассвете взорам французских солдат, показалась уже «зловещей», как вспоминает один из участников русского похода: «Перед нами лежала пустыня, бурая, желтоватая земля с чахлой растительностью и далекими лесами на горизонте». Это был дотоле неведомый враг — русское пространство.

Наполеон, переправившись через реку, сел на коня и помчался с небольшой свитой вглубь этой безлюдной земли. В это время с ним произошел неприятный случай. «Когда Император скакал галопом по полю, из-под ног его лошади выпрыгнул заяц, и она слегка отскочила вбок, — вспоминал А. Коленкур. — Император, который очень плохо ездил верхом, упал наземь, но поднялся с такой быстротой, что был на ногах прежде, чем я подоспел, чтобы его поднять. Он вновь сел на лошадь, не произнеся ни слова. <…> Я тогда же подумал, что это — дурное предзнаменование, и я конечно же был не единственным, так как князь Невшательский (начальник штаба Бертье. — С. Ц.) тотчас же коснулся моей руки и сказал:

— Мы сделали бы гораздо лучше, если бы не переходили через Неман. Это падение — дурное предзнаменование».

— Римлянин отступил бы непременно! — воскликнул кто-то из свитских.

Наполеон помрачнел, но оставил эти слова без внимания. В его планы больше не входило считаться с судьбой.

***

Военные и людские ресурсы России сильно уступали Французской империи, в которой насчитывалось 70 миллионов жителей (из 170 миллионов, населявших Европу). К тому же Франция