Александр I - Сергей Эдуардович Цветков

и Багратиона, но не захватил ни одной и лишь распылил свои силы. Против оставшихся в тылу войск Витгенштейна и Тормасова Наполеону пришлось оставить 125 тысяч человек и в конце концов появиться на Бородинском поле сражения всего со 150 тысячами солдат, то есть с четвертью военной армады, перешедшей Неман.

Правда, для того чтобы это случилось, русским войскам пришлось показать чудеса маневренности и жертвенного героизма.

***

«Мой друг, я перешел через Неман 24-го числа в два часа утра. Вечером я перешел через Вилию[102]. Я овладел городом Ковно. Никакого серьезного дела не завязалось. Мое здоровье хорошо, но жара стоит ужасная», — в таких словах Наполеон 13 (25) июня известил императрицу Марию-Луизу о начале великой войны.

Спустя три дня Наполеон вступил в Вильну. Муниципалитет, городские цехи и еврейский кагал поднесли ему ключи от города, народ кричал «виват», но как-то слабо — начинали сказываться разбойничьи повадки солдат Великой армии. У императора вырвалось замечание: «Эти поляки совсем не похожи на познанских».

Сев на бревно возле разрушенного русскими Земного моста, Наполеон распорядился принести работникам пива и сам, взяв стакан, сказал по-польски:

— Dobre piwa[103].

Затем он сел на арабскую лошадь и поехал на гору осматривать окрестности. Здесь ему доложили о начавшихся в городе грабежах и насилиях над обывателями. Наполеон пожелал сам свершить суд над мародерами. Когда ему представили первую партию пойманных, он укоризненно заметил им: «Господа, вы меня бесчестите, вы меня губите» — и приказал всех расстрелять. Солдаты выслушали приговор почти равнодушно, посасывая свои маленькие трубочки, и так же спокойно встретили смерть, несмотря на отсутствие религиозного утешения (в армии Наполеона не было священников, так как император считал, что они внушают солдатам страх смерти).

Однако эта показательная экзекуция не остановила других мародеров. Огромные расстояния с первых дней нашествия расстроили правильное интендантское снабжение Великой армии; к тому же русские, отступая, жгли продовольственные склады и мельницы. Число солдат, живущих за счет местных жителей, все возрастало. В Минске они в то самое время, когда в соборе служился благодарственный молебен по случаю восстановления Польши, ограбили военные склады. Большинство мародеров из числа иностранных контингентов превращались в дезертиров; Великая армия стала редеть на глазах, еще не вступив в бой. В белорусских болотах начался падеж лошадей, что мешало эффективно преследовать отступавшие русские армии.

Обстановка на театре военных действий начала тревожить Наполеона. А. Коленкур писал по этому поводу: «Император получил достоверные сведения об отступательном движении русских. Он был удивлен тем, что они сдали Вильно без боя и успели вовремя принять решение и ускользнуть от него. Потерять надежду на большое сражение перед Вильно было для него все равно, что нож в сердце».

В это время Александр сделал последнюю попытку примирения — направил к Наполеону министра полиции Балашова с собственноручным письмом к французскому императору:

«Государь, брат мой! Вчера я узнал, что, несмотря на добросовестность, с которой я соблюдал мои обязательства по отношению к Вашему Императорскому Величеству, Ваши войска перешли границы России. Если Ваше Величество не расположены проливать кровь Ваших подданных из-за такого рода недоразумения и если Вы согласны вывести Ваши войска с русской территории, то я оставлю без внимания происшедшее, и соглашение между нами будет возможно. В противном случае я буду вынужден видеть в Вас врага, которому я не давал никакого повода для нападения. От Вашего Величества зависит избавить человечество от бедствий новой войны. — Ваш брат Александр».

На словах парламентер должен был сказать от имени царя, что если Наполеон хочет говорить о мире, то он должен отвести свои войска назад, за Неман, иначе, пока хоть один неприятельский солдат будет оставаться на русской земле, русские не положат оружие. На прощанье Александр сказал Балашову:

— Хотя, между нами сказать, я и не ожидаю от сего посольства прекращения войны, но пусть же будет известно Европе и послужит всем новым доказательством, что начали ее не мы.

Как и предполагал Александр, Наполеон отклонил все мирные предложения. «Мне жаль, что у императора Александра дурные советники, — выговаривал Наполеон Балашову. — Чего ждет он от этой войны? Я уже овладел одной из его прекрасных провинций, даже еще не сделав ни одного выстрела… Я знаю, что война Франции с Россией не пустяк ни для Франции, ни для России. Я сделал большие приготовления, и у меня в три раза больше сил, чем у вас». Говоря об Александре, Наполеон воскликнул: «Боже мой, чего же хотят люди? После того как он был побит при Аустерлице, после того как он был побит под Фридландом, — одним словом, после двух несчастных войн, — он получает Финляндию, Молдавию, Валахию, Белосток и Тарнополь, и он еще недоволен… Я не сержусь на него за эту войну. Больше одной войной — больше одним триумфом для меня…»

В ответном письме царю французский император писал в характерном для него «роковом» тоне: «Даже Бог не может сделать, чтобы не было того, что произошло… Ваше Величество сами погубили свое царствование».

Первые успехи французов были восприняты в ближайшем окружении Александра как национальный позор. «Как? — ужасался государственный секретарь Александр Семенович Шишков. — В пять дней от начала войны потерять Вильну, предаться бегству, оставить столько городов и земель в добычу неприятелю и, при всем том, хвастать началом кампании! Да чего же недостает еще неприятелю? Разве только того, чтобы без всякой препоны приблизиться к обеим столицам нашим? Боже милосердный! Горючие слезы смывают слова мои!»

Между тем русское командование, все еще не представляя ни настоящей численности Великой армии, ни военных замыслов Наполеона, никак не могло определиться с планом ведения кампании. Мнения были самые разные. Барклай полагал невозможным, «чтобы неприятель в одно и то же время с одинаково превосходными силами» действовал против обеих русских армий. Великий князь Константин Павлович предлагал немедленно перейти в наступление, занять Варшавское Герцогство и далее действовать сообразно обстоятельствам. Генерал Беннигсен жаловался: «Я не видел плана кампании и не знаю ни одного человека, который бы его видел».

Александр, на котором неофициально лежала вся ответственность главнокомандующего, в первые дни войны предполагал следовать плану Фуля и, сосредоточив 1-ю армию в Дрисском лагере, остановить наступление французов фланговым маневром армии Багратиона. 22 июня (4 июля) царь сообщал Бернадоту: «…Я веду войну медленную (выжидательную), и поскольку превосходящие силы идут на меня, я отступаю, сосредоточивая свои силы к укрепленной позиции, которую я подготовил с этой целью на Двине. В то же время я предписал перейти в наступление второй армии, направляя ее на правый фланг неприятеля,