Юлий Цезарь - Гульельмо Ферреро

В конце года Цезарь совершил грубую ошибку, приняв у себя в доме Клеопатру, прибывшую в Рим с большой свитой рабов и министров. Скандал в Риме и в Италии был очень велик.[826] Все знали, что с некоторого времени у Цезаря была очень возбуждена чувственность, что он имел экстравагантные желания царской любви и что во время африканской войны он развлекался с Эзноей, женой царя Мавритании Богуда, которой он делал бесчисленные подарки. Но этот новый бесстыдный скандал на глазах всего Рима возмутил общество, уже и без того недовольное и слишком склонное все критиковать. Начали жалеть Кальпурнию, выданную замуж в 59 году вследствие политической интриги и тотчас же покинутую своим бродягой мужем, любовницу которого она была вынуждена теперь принимать у себя в доме. Как будто бы это было осознанное преступление Цезаря, а не жалкая участь всех женщин высшего общества, которые не были порочными, развратными, распущенными. Порядочные женщины, как Туллия, Корнелия, вдова Публия Красса и Помпея и множество других, оставшихся неизвестными, разве не приносились всегда своими родителями в жертву их политическому честолюбию? Разве не было им суждено быть выданными замуж, покинутыми и снова выданными, причем не обращалось внимания ни на возраст, ни на добродетели супруга; менять дом, служанок, общество с переменой политики; быть часто лишенными даже утешения материнства, находить в доме мужа пасынков старше себя и оказываться покинутыми ради гетер и вольноотпущенниц? Это было зло времени, один из тех многочисленных печальных и неизбежных симптомов беспорядка, сопутствующего великой перемене в цивилизации, которая готова была совершиться и которой женщина также отдавала свою часть скорби. Но сейчас общество приписывало персонально Цезарю этот всеобщий порок и негодовало, что диктатор выставляет напоказ свой разврат.

ПОСЛЕДНЯЯ МЕЧТА ЦЕЗАРЯ — ЗАВОЕВАНИЕ ПАРФИИ

В высших классах недовольство Цезарем все увеличивалось. Наследственная гордость и недисциплинированность делали их недоброжелательными ко всякому правительству; раздражительность их еще более подогревали воспоминания о междоусобной войне, печали по поводу потери родных и друзей и о нарушенных интересах. Одни оказались лишенными наследств, на которые рассчитывали, вследствие конфискации имений побежденных, другие потеряли деньги, отданные на хранение в храмы Италии и Востока. Нехватка денег и трудность кредита наносили ущерб большому числу лиц. Цезарь напрасно старался доказать в своих «Записках о гражданской войне», что не он, а Помпей наложил руку на вклады частных лиц, и что, напротив, благодаря ему, Цезарю, были спасены сокровища известного храма Дианы в Эфесе.[827] Но Помпей умер, и все изливали свое дурное расположение духа на живого человека.

Нужно было быть человеком, одаренным безграничным терпением и ловкостью, почти сверхчеловеческим спокойствием и благоразумием, чтобы управлять в условиях такой гордости, недовольства, злобы, борьбы честолюбий и противоположных интересов. С другой стороны, власть, жажда мести и усталость возбуждали в Цезаре жажду славы, желание сравняться с Александром в грандиозных предприятиях, а сила обстоятельств побуждала его разорвать цепи законности и желать еще большей власти. Вокруг него было слишком много неудовлетворенных аппетитов, слишком много химерических надежд на невозможную помощь. Нищета увеличилась в Италии ужасным образом: значительная часть среднего класса и простого народа была приведена в отчаяние нескончаемым кризисом. Масса восточных рабов, художников, ремесленников была освобождена своими менее богатыми господами, которые, не имея более возможности извлекать выгоды от их работы во время кризиса, не имели и средств прокормить их. Нужно было уменьшить число претендующих на хлебные раздачи, а это еще более усугубляло бедствие.

Ужасная катастрофа казалась неизбежной, если бы не нашлось новых средств, а эти средства можно было получить только путем завоевания парфянской империи с ее сказочными сокровищами. В этом завоевании было все спасение. Сколько чудесных вещей мог бы сделать Цезарь, когда бы война против парфян доставила ему необходимые капиталы! Но мог ли он успешно выполнить столь трудное предприятие, будучи вынужден считаться с предрассудками, страхами, интересами завистливых и враждебно настроенных к нему сенаторов, со злобным удовольствием занимавшихся в данный момент только писанием и чтением смешных похвал Катону? Сам Брут составил одну такую похвальную речь в честь самоубийства Катона.

Вероятно также, что Клеопатра, единственная женщина, игравшая такую странную роль в падении великой республики и думавшая убедить Цезаря жениться на себе, продолжала своим соблазном, словами и примером будить в нем страсть к царской власти. Разве не явилась она в Рим со своим новорожденным сыном, которого называла сыном Цезаря, чтобы получить от Цезаря позволение дать ребенку его имя? И разве не увозила она, покидая Рим, вместе с подарками и привилегиями это многозначительное позволение?[828] Впрочем, каковы бы ни были истинные честолюбивые замыслы Цезаря, их осуществление в данный момент зависело от успеха парфянской войны. Эта война была всепоглощающей мыслью Цезаря, и он прилагал всю свою энергию, чтобы привести ее в исполнение.

К несчастью, во второй половине 46 года очень важные обстоятельства принудили его еще раз отложить ее. Пользуясь популярностью, какой обладало в Испании имя Помпея, и благодаря недовольству, вызванному злоупотреблениями назначенных Цезарем правителей и брожением во многих легионах, Гней Помпей и Лабиен набрали армию и завоевали большую часть полуострова. Цезарь сперва не считал опасность большой и предоставил заботу о войне своим генералам. Но последние, не будучи в состоянии одержать победу, кончили тем, что написали Цезарю о необходимости его приезда в провинцию. Известие об успехах Гнея Помпея увеличило беспокойное настроение общества. Цезарь правильно полагал, что нельзя отправиться на Восток, оставив в Испании победоносного врага. Неужели он никогда не покончит с гражданским войнами? Эта новая экспедиция в такой момент не могла не раздражать его до последней степени. Она принуждала его прервать реформы, уже наполовину проведенные в жизнь, и отложить парфянскую войну. Война увеличивала и без того большие затруднения, которые Цезарь испытывал, свидетельствуя о том, что достигнутый мир не был окончательным.