Юлий Цезарь - Гульельмо Ферреро

Те, кто надеялся, что Цезарь мог бы сложить тогда свои полномочия, ошибались; равно ошибались и те, кто ожидал насилий новой тирании, подобной тирании Суллы. Цезарь, конечно, имел основание негодовать на остатки помпеянской партии и на высшие классы Рима за их неискренность со времен Фарсальской битвы. Он не стеснялся во время триумфов обнаруживать дурное расположение духа. Триумфов было четыре и продолжались они четыре дня: первым был триумф победы над галлами, вторым — над египтянами, третий — над Фарнаком, четвертый — над Юбой. Во время последнего триумфа Цезарь показал оружие, отнятое у римлян, и карикатуры на своих главных врагов, в том числе на Катона. Если Цезарь не заботился скрывать своего отвращения к римской знати и своего намерения опираться на народные классы и пришел, таким образом, к решению управлять республикой, не считаясь с претензиями и предрассудками консервативных классов, то он очень хорошо знал, что ему не удалось выполнить и десятой части того, что сделал Сулла. Одна из самых крупных ошибок, допускаемых всеми историками Цезаря, состоит в уверенности, что после Фарсалы и Тапса положение Цезаря было очень прочным, что он был всемогущим распорядителем государства и всего римского мира. В действительности он не был ничем подобным. Сулла спас всю Империю от неминуемой гибели и избавил целый класс граждан от политического уничтожения, а Цезарь был просто победителем в междоусобной войне, порожденной в желавшей мира стране соперничеством двух политических котерий. Он не имел ни престижа власти, вызывавшей ужас, ни престижа славы, который мог бы сравниться с престижем Суллы, ни армии, верность которой была бы для него несомненна, ни партии, с которой он был бы в единстве и согласии. Раздор, напротив, закрадывался в его ряды, и блок его партии давал каждый день новые трещины. Сам Антоний, которого он хотел принудить оплатить купленное на аукционе имущество Помпея, наполнял тогда Рим жалобами и угрозами в его адрес; говорили даже, что он искал для Цезаря наемного убийцу.[802]

Завоевания Галлии было мало для того, чтобы дать Цезарю престиж, достаточный для чрезвычайной ответственности, принятой им на себя. Что касается последующих побед, то они были одержаны в междоусобных войнах, и скорее следовало заставить позабыть их, а не прославлять. Цезарь очень хорошо понимал: для того чтобы действительно стать господином республики, нужно приобрести новую, большую и более чистую славу, оказав услуги Италии; он понимал, что все его предыдущие труды были лишь подготовкой к его великой работе, которая только теперь должна была начаться, средством, с помощью которого он был в состоянии приобрести высшее положение в республике, завершив великие дела. Действительно, теперь, когда междоусобная война окончилась, он мечтал основать прочное, благодеятельное и славное правительство, программа которого должна была состоять из трех существенных пунктов: большой щедрости по отношению к простому народу; административных реформ для реорганизации общественных должностей и для удовлетворения законных требований нации, так долго находившихся в небрежении; наконец, в крупных военных предприятиях. В общем, это было возвращением к его великой политике 56 года.

Немедленно по возвращении в Рим, Цезарь со своей обычной энергией принялся за дело с помощью нескольких друзей и вольноотпущенников. Из шестисот миллионов сестерциев и большого количества драгоценных металлов,[803] привезенных из Африки, он уплатил каждому гражданину по триста сестерций, обещанных в 49 году; каждому солдату — по 80000 сестерциев; вдвое больше, чем было обещано, центурионам; вчетверо больше — трибунам.[804] Он дал большой публичный банкет и организовал бесплатную раздачу хлеба и масла.[805] Пользуясь своей цензорской властью или предлагая законы в комициях, он провел серию реформ, полных консервативного духа. Он реформировал суды, сделав их более аристократическими по составу,[806] изменил уголовные законы, увеличив наказания за преступления.[807] Он распустил преступные организации, коллегии рабочих, организованные Клодием, которые столько раз служили ему в борьбе с консервативной партией.[808] Он уменьшил число претендентов (по закону Клодия) на получение хлеба.[809] Он опубликовал закон против роскоши, ограничивавший употребление жемчугов, носилок, пурпурных одежд.[810] Он хотел приостановить эмиграцию молодежи, столь затруднявшую набор армии в Италии.[811] Он сделал распоряжения, улучшавшие исполнение аграрного закона (который едва применялся до сих пор), основав колонии в Кампании, в окрестностях Калатии и Казилина.[812] Он распорядился о чеканке новой золотой монеты, aureus'a. Он призвал в Рим египетских астрономов для исправления календаря.[813] Он старался внести порядок в финансы республики, установив таможенные пошлины, сделав собственностью государства и отдав на откуп наждачные копи Крита, которые многими разрабатывались без всякого разрешения.[814] Он выработал знаменитый Lex Julia municipalis, о котором часто будет идти речь впоследствии и который должен был реорганизовать административную структуру италийских городов.[815]

Цезарь задумывал еще более важные дела; он хотел усвоить идею Гая Гракха — восстановить центры цивилизации, разрушенные или дезорганизованные римским завоеванием. Он намеревался вновь отстроить Карфаген и Коринф, вывести колонии в Нарбонскую Галлию, в Лампсак, Эпир, Синоп, Гераклею и на берега Черного моря, в районы, которые еще не избавились от последствий грубости солдат и генералов Лукулла. Наконец, он возвращался к предприятию, в котором потерпел неудачи Красе, — хотел завоевать Парфию. Превратности политической судьбы против его воли увлекли его на север Европы и в Галлию, но как только он сам смог выбирать себе дорогу, он обернулся к тому Востоку, который давно уже привлекал его, как привлекал всех его современников: он мечтал повторить сказочные подвиги Александра. Галлия была только бедной варварской страной, тогда как большая дорога в будущее была связана с Азией, с этим богатым и цивилизованным Востоком, где македонский завоеватель и его преемники оставили нетленные следы своих подвигов.

Многие из этих реформ нравились консерваторам и несколько умеряли скорбь, которую они испытывали, видя во время четвертого триумфа карикатуру на Катона, этого героя высших классов Италии. Цицерон, написавший Цезарю похвальное слово и занявшийся затем составлением диалога «Orator»,[816] спрашивал иногда себя, восстановит ли он республиканский образ правления; он наблюдал за всеми действиями Цезаря, расспрашивал его близких друзей, в какой-то день надеялся, в другой — отчаивался. Его надежда была очень прочной до середины сентября, когда он, выйдя из своего траура по республике, прервал молчание, которое хранил до сих пор в сенате, чтобы в речи, полной похвал Цезарю, испросить прощение Марцеллу. В этой речи он намекнул даже на восстановление гражданского правительства.[817]