Помощник. Книга о Паланке - Ладислав Баллек

Внизу, в спальне жены, зажегся свет. Он выключил радио и прислушался. Через полуоткрытое окно донеслись голоса: мать уговаривала дочь, чтобы та кончила привередничать и не держалась так высокомерно с учителем музыки, ведь пан Хлаваты — человек приличный, с положением в обществе, правда, он небогат, но имеет постоянный заработок от государства, что для женщины всегда самая надежная гарантия. Хоть он и пожилой холостяк, зато человек заботливый и вполне может составить для нее партию, если в городе не найдется более подходящего жениха; так что она не вправе воротить нос от своего счастья, ведь девушки увядают быстро, как цветы.

Дочь в ответ бормотала, чтобы ее оставили в покое, что все ей надоело, а потом крикнула, чтобы мать вообще ей об этом не напоминала. Та в ответ начала ворчать, что дочь целыми днями просиживает дома, и что от нее несет табаком и ликером, и что стыдно в ее возрасте так опускаться, после чего дочь умолкла.

— Эва, — раздался приглушенный голос жены, по-видимому поглощаемый пространством платяного шкафа, — ну чего ты стоишь, господи, мы же опаздываем!

— Никуда я не пойду, — ответила дочь после большой паузы, по всей вероятности, от двери.

— Не морочь мне голову, одевайся, пора, — повелительным тоном сказала мать.

— Не пойду.

— Что с тобой? Ты что, правда не хочешь идти?

— Угадала, не хочу.

— Подумать только! Ты же сама обещала Трудике, она нас ждет, звонила только что, справлялась, выехали мы или нет.

— А мне не хочется, — заявила дочь угрюмо.

— Но ведь раньше, — отозвалась мать как-то с натугой, скорее всего, она стояла наклоняясь, — ты любила ходить, а теперь вдруг дичишься? Ну, дочка, что с тобой? Может, собралась здесь сторожить отца?

— Не пойду, и все тут.

— Не пойду, не пойду… — сердилась мать, — что это за разговор! Тебе нужно бывать на людях, неужто и ты хочешь сидеть дома на печке, как твой недотепа отец?

— Я сказала тебе, что не пойду, — значит, не пойду!

— Не становись на дыбы хоть ты, Эва, надоели мне ваши взбрыкивания. Обещала — значит, надо идти, ну что я буду говорить, как объяснять? Ну-ка помоги мне причесаться, вот заколки.

— Тебе бы только шляться, наряжаешься, как молоденькая…

— Пойдешь ты или нет? А меня оставь в покое. Что мне прикажешь делать? Сидеть с твоим папашей дома, слушать его дурацкие разговоры?

— Ты к нему относишься совсем как к чужому, — ответила дочь.

— Что посеешь, то и пожнешь, — отрезала мать. — И он еще смеет дуться! Ну ничего, авось перестанет дурака валять, как увидит, что мы и без него обходимся… Попрыгает, попрыгает, да и притомится. Станет кротким, как барашек… Просить придет, спесь-то повылетит… Послушай, почему все-таки ты не хочешь идти, а?

— Мне там не нравится, — ответила дочь.

— Что?! — воскликнула мать презрительно. — А мне вот нравится. Я при папаше твоем вдоволь накуковалась. Послушай, дочка, не успеешь опомниться, как выскочишь замуж, пойдут детишки, а там и старость не за горами. Ну что за жизнь у меня была с твоим отцом?

— Ладно, ладно, теперь тебе вольно так говорить, а ведь, не будь его, ты бы сейчас где-нибудь в лесу деревца сажала.

— Не болтай, ты же сама знаешь, что это не так. Когда-то, милочка моя, когда-то, а сейчас, после войны, совсем другое время, сейчас время для таких, как я или наш Волентко, для тех, кто умеет поворачиваться… для торговцев, дочка, а я прямо-таки родилась для этого, вот так-то. Да я сейчас где хочешь развернусь, богатство мне в руки поплывет. А вот это все, что ты здесь видишь, это чьих рук дело? Думаешь, твоего папаши?

— Ты мне долбишь все одно и то же, — сказала дочь раздраженно. — А с Трудикой вы трещите о всякой ерунде как сороки, а уж эта Марица, ну! Ради какого-то торговца бросила мужа и ребенка… Меня от ваших разговоров тошнит.

— Тошнит, ишь ты! Какая же ты еще дуреха, ну ничего, дай срок, и ты ума наберешься!

— Мне противно туда ходить, — бубнила свое дочь.

— Ну, ты эти разговорчики оставь! — начала злиться мать. — А где встретишь столько порядочных людей, а? Может, у твоего отца? Кем бы ты стала, если бы я была вроде него… ну? Была б как твой дурной отец? Уж очень быстро ты забыла, сколько мы обе претерпели по его вине. Ведь из-за него ты устраиваешь мне все это! Но я уже сказала свое! Не вмешивайся в наши с ним дела, я сама знаю, что делаю! Я его просто поставила на место, и пусть не каркает.

— С тобой не договоришься… В общем, сегодня я с тобой не пойду, — заявила на это дочь.

— Ты случаем не заболела?

— Давно заболела, мамаша, давно голова у меня кругом идет, что вы один в лес, другой по дрова, словно не муж и жена. Разве не видишь, мама, — повысила голос дочь, — что я как из-за угла мешком ушибленная? Как я могу терпеть ваши свары? До каких пор, а? До каких пор?! Почему я должна плясать под вашу дудку?! Ты… мамочка, сильно ошибаешься, если думаешь, будто мне все равно, что вы живете как кошка с собакой.

— А разве это моя вина? — спросила мать спокойно. — Ты хорошо знаешь, что я все сделала, только бы он образумился, но кто виноват, что с ним сладу нет?

Свет погас, обе вышли из спальни и перешли в гостиную, откуда разговор уже не был слышен.

Так он услышал что-то вроде информации о сокрытом от него образе мыслей своей жены. Но что же все-таки испортило отношения между женой и дочерью? Не иначе мать чем-то обидела ее. Но чем? А что, если она где-то показала себя в таком свете, что оскорбила дочь? Что? Его жена…

В голове у него начало покалывать, ему пришлось сесть. Господи! Ведь, если она ко всему прочему еще и путается с каким-то мужиком, он этого не переживет…

Подслушанный разговор был зловещим. Его дочь пьет и курит! Это конец. Он был не в состоянии пошевелиться, таращил глаза и боялся думать дальше. Он ведь не перестал любить жену, и даже любил ее еще больше, как это часто случается с брошенными мужчинами. Напрасно он ругал ее, даже не раз проклинал, проклял в тот миг, когда впервые увидел ее на деревенской гулянке, но любить никогда не переставал. Он не мог представить себе жизни без нее.

Что ему делать? Неужто шпионить, следить за ней? С кем она проводит время? Почему он не узнал об этом раньше, когда впервые ему стали подозрительны ее вечерние отлучки? Вот теперь он точно заболеет! От такой жизни и ноги протянуть и спятить недолго. Отныне жизнь его станет адом. Ревность высушит его, сведет в могилу. Почему он не взялся за ремень сразу же, как только она впервые попыталась встать на дыбы! Он должен был ее высечь, избить до крови, чтобы не смела показывать свои коготки! Но он, дурак, все старался быть уступчивым, позволил ей вить из себя веревки, не послушался мудрого совета, что женский зад надо отхлопать ремнем, чтобы выбить из него спесь. Господи, как он мог это допустить! Со всем смирился, все принял без гнева, гордости своей не показал, собственная дочь из-за этого его возненавидела, и вот сейчас он стал приказчиком на собственной бойне, а дома — слугой!

Перед воротами остановилась легковая машина жены, которую она все же купила у таксиста и зарегистрировала на имя дочери. Она и замуж-то уговаривала ее выйти для того, чтобы постепенно перевести на нее все имущество. Так одним выстрелом, думала она, убьет двух зайцев: обставит и мужа, и Ланчарича, если бы тому вдруг вздумалось потребовать свой пай. И знала, что муж с этим согласится, его это даже успокоит. (А она ради богатства и власти над домом, мясной и всем имуществом была готова объединиться хоть с чертом.)

Речан услышал, как жена спешит по дорожке к воротам, степенно и сдержанно здоровается с шофером, садится и при полном свете фар уезжает…

В комнате у дочери зажегся свет.

Он спустился в кухню и лег. У него болели голова и сердце. Через минуту встал, чтобы пойти к дочери посоветоваться, что делать, но сразу же остановился, боясь, что она его высмеет. Да он уже и отвык входить к ним в комнаты.

Лежал он долго, даже курить не мог. Вдруг встрепенулся. В доме было какое-то движение. Тут же все стихло, и ему уже начало казаться, что у него просто галлюцинации от головной боли, но шаги раздались явственней. Он испугался. Что происходит? Кто-то забрался в дом? К дочери? Тут он отчетливо уловил, что где-то передвинули стул. Он испугался: что это? Неужели его малышка Эва решила ночью бежать из дому?

Речан вскочил с дивана, хотел вбежать в комнаты, но как-то автоматически завернул в переднюю и оттуда помчался вверх по лестнице на веранду.

Выглянул через окно и быстро протер потный лоб. Двустворчатая стеклянная дверь из гостиной была открыта настежь, на бетонном полу широкой террасы с невысоким барьером стоял рояль, возле него высокий столик для цветов, на котором горела керосиновая лампа с большим абажуром из матового стекла в форме колокола. Лампа светила вовсю, вокруг нее кружились загадочные ночные бабочки и мошки, последние в этом году.