Один день ясного неба - Леони Росс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ему пришло в голову, что он рассовывал женщин по карманам, чтобы было легче их оттуда извлечь.
От эрекции у него заболели бедра, от напряжения заломило затылок. Ему захотелось потереться о Дез’ре, но она, дразня, отодвинулась и одновременно стащила с него рубаху, с удовольствием оглядывая его живот, руки и кожу.
Он стянул штаны. Это было все равно что съесть мотылька. Раз начав, невозможно остановиться. Интересно, она еще употребляла мотыльков? Он понятия не имел.
Дез’ре втащила его на себя, и его неуверенные ладони ощутили ее горячее порывистое тело. От нее пахло бамбуком и потом, а на вкус она была кисловатая, но не противная, как анона, — и он почувствовал благодарность к ней, и даже больше, после того как она приложила палец к кончику его эрегированного члена и, выдавив капельку, слизала ее кончиком языка, после чего его способность мыслить полностью улетучилась.
— М-м-м, — протянула она, и от этого тихого сладострастного стона у него перехватило дыхание.
Она обхватила его пенис изумительными мягкими губами и вобрала в рот по самый корень. Она любила пользоваться ртом. Ее юркий язык спиралью обвился вокруг него, и он почувствовал, что она улыбалась. Когда ешь, всегда нужно улыбаться, повторяла она. Она выпустила его изо рта и оседлала, приподнялась, чтобы позволить ему войти внутрь, с досадой коротко хмыкнула, промахнувшись, попыталась еще раз, минуя препятствия, направила его нужным курсом и наконец ловко попала в цель, как будто они занимались этим только вчера. Она была мокрая, но не так обильно, как он ее запомнил. Он смотрел на орхидеи на подоконнике, чтобы не взорваться в ней слишком рано, потом прижал палец к ее клитору и немного подвинул ее тело, чтобы она смогла о него тереться.
— Как же хорошо! — прошептала Дез’ре.
У нее на лопатках блестели капельки пота; мышцы живота затрепетали, и кожа пошла складками. Струйки пота стекали по ее лбу и рукам и исчезали под мышками и в волосах; она мотала головой, и соленые капли летели во все стороны, на лице застыла умиротворенная улыбка. Она приподнималась и падала на него; ладонями он умастил ее шею пикантным ароматом вроде розмарина и подсластил волоски на ее сосках. А еще стал добавлять в нее перец, довольно долго, чтобы дать ей ощутить остроту, и этот старый трюк произвел на нее впечатление: она сжала обе его руки, рывком подняла их вверх, прижалась к ним и стала вращать бедрами плавными круговыми движениями. Секс в ее исполнении был наукой. Сливки с сахаром. Точная дозировка. И на огонь!
— Я по тебе скучала! — пробормотала она.
Он тяжело дышал. Она, застонав, обвила руками его шею. Он цепко обхватил ее бедра и стал быстро двигать ее телом.
Он ей не верил.
Через несколько минут Завьер пришел в себя, ощутив, что его тестикулы обмякли, ляжки увлажнились, ей на груди стекает слюна, а ее руки сжимают ему голову. Он давно позабыл и ее тело, и ее манеру после оргазма сонно сворачиваться калачиком и ровно дышать. Ему почудилось, что их тела внезапно вновь обрели упругость и запах тех, кем были когда-то, словно они снова помолодели. В животе зашебуршилась та же противная тревога. Старая опасливость. Как когда-то он едва сдерживался, чтобы не дать деру.
Ее взрывы ярости. Ее сволочной характер. Как-то раз, после того как она минут десять орала на Персемони, когда девушка ей возразила. Дез’ре обозвала ее мать шлюхой. Тогда Персемони щелкнула пальцами, и кипевший на плите горшок с апельсиновым мармеладом подскочил и опрокинулся Дез’ре на грудь, забрызгав платье и шею раскаленным сиропом. Все присутствовавшие оторопело замерли. Дез’ре отодрала горячую ткань от кожи, не обращая внимания на боль. После чего схватила обожженной рукой дрожавшую от ярости Персемони за подбородок. «Сегодня ты пережила свой звездный час, который уже не повторится», — сказала она. И в тот вечер все блюда готовились в честь Персемони.
Он начал потихоньку отползать от уснувшей Дез’ре. Та тихо запротестовала сквозь сон, предвечерний свет окрасил пурпуром ее локти, колени и тени под подбородком. Он отполз еще дальше, трава вокруг тюфяка топорщилась и кололась. Из пола выбились стебли с красными физалисами. Он вроде бы не просил, чтобы их секс сопровождался столь слащавой мишурой. Или это для нее? Ее запах заполнил всю комнату.
Когда она объявила его своим преемником, он думал лишь о том, что отныне остался с ней один на один. Он был в восторге. И в отчаянии. Он решил стараться изо всех сил. Когда-то он ее любил. Но нет, он ошибался. «Так когда ты съедешь?» — спросила она.
Он был ошарашен, уязвлен — и почувствовал облегчение. Мысль, что он стоял у нее на пути — она туго обвила его кольцом своего тела, — была ему невыносима. Он ушел до наступления ночи. И, вернувшись в дом матери, почувствовал себя слабым и крошечным, хотя оказался слишком длинным для спального тюфяка, будто пережил долгий удивительный ураган.
Дез’ре открыла глаза и тронула его за плечо. Он силился дышать как можно ровнее.
— Завьер?
Если он бы выразился неправильно, их склеенные отношения вмиг разбились бы вдребезги.
— Малыш, что случилось?
Он впился пальцами в траву.
— Что такое?
— Почему ты заставляла всех нас так бояться?
— О чем ты говоришь?
— Ты знала, что Энтали пыталась покончить с собой? Дважды.
Дез’ре села. Ее лицо было спокойно.
— Да, — ответила она.
— И всем известно, что Сиси пьяница.
— Знаю.
Ее лицо было как каменное, непроницаемое.
Он подумал о Романзе, о том, каково это — заботиться о ком-то.
— Я не знаю, что потом случилось с Мартином, — продолжал он. — Но, как я слышал, у него семья. Девять детей, насколько я знаю. От девяти матерей.
— Это не могло остаться тайной.
— И отчего он не смог долго жить с одной женщиной, Дез’ре? Хотя бы так долго, чтобы она забеременела от него дважды. Но худшая судьба постигла Доминика. Ты слыхала, что он учудил четыре года назад?
— Не сомневаюсь, ты мне расскажешь.
Ее лицо — все такое же неподвижное.
— Он вырвал себе глаз.
Она порывисто вдохнула, и он обрадовался, что наконец-то ее уколол.
— Я виделся с ним после этого. Он сказал, что глаз, когда он его вынул из глазницы, трещал, как вареное яйцо, когда с него снимаешь скорлупу.
