Один день ясного неба - Леони Росс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сквозь траву на полу пробивалось сияние брошенного там шелкового платья. Она подняла платье и завернулась в него, застегнув на груди. Ее темные руки покрывали красно-коричневые волоски. А позади нее в окне светило закатное солнце.
— А где теперь Персемони? — ласково проговорила она певучим голосом. — Моя милая, милая Персемони. Расскажи мне, Зав.
Он смотрел на пол, из которого прямо на глазах вырастали физалисы.
— Никто не знает.
Она покачала головой:
— Как твоя жена, да? Я была опечалена, когда узнала, как она кончила.
Он не знал, правду ли она ему сказала. В горле у него пересохло до боли, и он мечтал только об одном — о мотыльке, мотыльке, мотыльке! Проглотить и упасть навзничь. Ощутить нежное горение в глотке.
— Тогда почему же ты не пришла на ее похороны?
— Ты был так на меня зол, Завьер…
Он оглядел ее изящную фигурку с серебряным нимбом над головой и испугался. Его испугала не ее власть, как в ту пору, когда он был в возрасте Романзы, но вид ее иссякающей власти: он увидел неизбежность ее ухода. На его глазах она стала прахом, лежавшим на полу вперемешку с кокосовыми стружками и хлопьями сушеного перца.
— Это твоя вина, Дез’ре.
— И в чем же моя вина?
— Мы были молоды. Мы тебе доверяли. Мы… обожали тебя. Ты была для нас всем, и ты сделала так, чтобы мы не видели никого, кроме тебя. Ты настроила нас друг против друга. Ты бравировала нашей связью, хотя их это уязвляло. Ты разве не понимала… не могла этого понять?
— Это было так давно! — Она повернулась и протянула к нему руки. — Смотри, как ты все вывернул! Ну-ка, взгляни на меня! Я тебе вправлю мозги.
Она не извинилась, это было не в ее правилах. Он встал, натянул свои выцветшие измятые штаны и стал шарить в траве в поисках сандалий. Напрасно он пришел — и как глупо, что позволил ей увидеть свои душевные терзания. Она ведь научила его готовить и не доверять ни единой душе на этой земле.
— Ты так долго шел ко мне, а теперь уходишь?
Она опечалилась. Пододвинулась, но он отпрыгнул, раздраженный сознанием того, что он снова возбудился и ему опять стало тесно в штанах.
— Не прикасайся ко мне! — Он смог это сказать.
Легкие коварные пальцы сжали его пенис.
— Прекрати! — Он схватил ее за запястье и резко отвел прочь.
Она ахнула — скорее от удивления, чем от боли.
— Да как ты смеешь так со мной обращаться!
Он отпустил ее руку и шагнул к двери. Но она произнесла: «Дом!» — и дверная ручка растаяла и стекла на деревянный пол.
— Выпусти меня!
— Да с кем ты так разговариваешь?
— Открой эту сраную дверь!
— Нет!
Решительно встала, руки в боки — и с чего он решил, будто она старая? Груди вздымались, голова поднята, заискрившись, она была вся объята светом. Величественная поза, презрительный взгляд.
— Ты не думай, что раз я подпустила тебя сегодня к своей пусе, ты не должен выказать мне уважение, Завьер Редчуз. — Он хотел возразить, но она подняла руку, заставив его умолкнуть. — Да-да, уважение!
Ему смертельно захотелось помочиться, от этого внезапного позыва у него скрутило промежность. Но он уже ее не боялся.
— Ты у меня дома. Ты только что вылез из моей постели, маленький ты засранец! До конца твоих дней я буду твоей наставницей!
— Ты не заслуживаешь этого имени.
Ее лицо исказила гримаса гнева.
— И кто же еще у тебя есть?
Он впился в нее взглядом.
— Не стой у меня на пути!
— Попробуй заставь меня.
— Дез’ре… — Теперь он заговорил, тщательно подбирая слова, как человек, готовый вот-вот выйти из себя. — Не мешай мне!
— Нет!
— Отойди!
— Нет!
Он впечатал кулак в стену над ее головой. Дез’ре вздрогнула. Дом застонал, и стены сдвинулись. Она явно испугалась.
— О, Завьер! Дом тебя покалечит.
— В жопу дом!
Он отвернулся, ругаясь на чем свет стоит, и застонал: рука после удара в стену разболелась. Она пошла за ним.
— Ты говоришь обо всем, что я сделала — об Энтали, Сиси, Доминике. Что с тобой такое, мальчик? Расскажи же мне.
— Отойди! — Он сжал кулаки.
— Завьер, если ты меня тронешь, дом тебя покалечит!
Как она могла такое подумать?
— Я тебя и пальцем не могу тронуть.
— Да ты только что цапнул меня, как цепной пес!
Ему стало нестерпимо стыдно. Она ухватила его за лицо, впившись ногтями в кожу.
— Это так я с тобой поступила, Завьер?
— Отойди от меня!
— Так что, говоришь, я сделала с твоей жизнью?
— Я женился не на той! — пронзительно выкрикнул он.
Она отшатнулась.
— А я тут при чем?
От захлестнувшей его ярости он стал заикаться.
— Она б-была т-такая же, как т-ты. К-контролировала к-каждый м-мой шаг, н-настаивала, з-заставляла все делать по-своему… и всякий раз по-другому… и я не м-мог… просто не м-мог принять собственного решения… я знаю, я был плохим мужем… — От волнения у него перехватило дыхание. — Я знаю… она всегда грустила… я пытался… я только…
Она обняла его. Он попытался ее оттолкнуть, но Дез’ре его не отпускала. Сцепившись, они стали бороться. Ему бы смахнуть ее с себя как назойливого москита. Он снова ее толкнул, на сей раз сильнее, но она сцепила пальцы у него на шее. Остекленевшие глаза, сжатый рот, длинные тонкие ресницы — все утонуло в складках отечной кожи лица. Пьет слишком много молока и испытывает дефицит рыбьего жира — кому-кому, как не ей, это знать. У нее закатились глаза. И она обмякла в его руках.
— Дез’ре…
Она уснула. Дуновение невнятного пьяняще приторного аромата. Его отяжелевшие, словно окаменевшие, веки сонно смежились, губы обвисли.
— Дез…
Он пытался побороть объявшую его сонливость, но сквозь корку, сковавшую мозг, врывались обрывки сновидений, клубились вокруг ног, кто-то хватал его за локти, сжимал виски. Тонкие зеленые стебли обвились вокруг их тел, сцепляя их за талию и лодыжки, прорастая между ног Дез’ре и вокруг ее шеи.
Ему снились красные физалисы.
23
Лайла отправила Анис наверх в свою спальню, чтобы там, вдали от посторонних глаз, поставить выпавшую вагину на место.
— Если понадоблюсь, зови! — подмигнув, сказала она.
Анис потрепала москитную сетку, висевшую в комнате, и снова подумала, какая же это глупость — ходить с собственной вагиной в руке, как с букетом
