Легионер. Книга вторая - Вячеслав Александрович Каликинский

конюшни», разумеется, не преминул заглянуть в тот чемодан. И не обнаружил в нем ничего, кроме попорченных мышами предметов мужского гардероба и тяжелого настольного письменного прибора, который и утащил к себе домой, отчистил до блеска и незадорого сдал в ближайший ломбард. Там прибор пылился еще несколько лет, после чего был приобретен владельцем лавки колониальных товаров. Этот владелец лавки и пал первой жертвой смертельного «послания в будущее» жандармского агента Войды.

Дело в том, что еще в Одессе, получив приказ о командировке в Сингапур и уничтожении Ландсберга, Войда-Мюллер перед переброской в Константинополь посетил святая святых тайных жандармских канцелярий того времени. Это был своего рода склад аксессуаров «рыцарей плаща и кинжала», где и он получил оружие, реквизированную у революционеров взрывчатку и несколько видов сильнодействующих ядов. Пока мрачного вида каптенармус добросовестно заносил выдаваемые «специальные принадлежности» в журнал учета, Войда скучал и скуки ради разглядывал прочие «экспонаты» тайного склада. По рассеянности он потянулся было к настольному письменному прибору, невесть как очутившемуся на пыльной полке среди прочих орудий смерти.

– Не рекомендую сие в руки брать, – просипел каптенармус, не отрываясь от своего журнала. – Может быть весьма опасно. С сюрпризцем приборчик-с!

– Вот как? А в чем сюрпризец? – поинтересовался Войда. – Может, и мне сгодится? Кто знает…

Каптенармус охотно показал «сюрпризец», которым были входящие в комплект письменного прибора ручки.

– Обе они, как изволите видеть, имеют некий дефект, внешне схожий с небрежностью изготовившего их мастера, – пояснил каптенармус. – Часть ручки, в кою вставляется стальное перо, не закреплена. При смене пера, а также при энергичном макании ручки в чернильницу через эти малюсенькие отверстия высовываются кончики игл, покрытые сильным ядом. И человек, взявший одну из этих ручек, при писании неизбежно укалывает палец.

– Понятно, – кивнул головой Войда.

– Вот именно, дальнейшее понятно! – хихикнул каптенармус. – А что, позволю себе спросить, делает человек, неожиданно уколовший палец? Он машинально берет уколотый пальчик-с в рот. Но даже и без этого яд попадает в кровь и начинает свое действие.

– Хитро! – одобрил Войда. – Стало быть, и в руки брать опасно?

– Смотря как быть. Вообще-то до поры до времени дырочки, из которых высовываются иглы, для сбережения свойств яда залиты желатином-с.

– Понятно, – повторил Войда. – Пожалуй, и приборчик этот любопытный запишите за мной. Не возражаете, любезный?

– Как можно! – каптенармус угодливо улыбнулся. – Получен приказ снабдить вашу милость необходимым по литере «А» – всем, что вы пожелаете! Прикажете упаковать?

О смертельных свойствах письменного прибора, разумеется, не знали и не догадались ни чины Сингапурской полиции, ни старший помощник капитана парохода «Нижний Новгород» Стронский. Чудом избежал смертельного укола и сторож из канцелярии капитана Владивостокского порта, когда начищал потемневшую бронзу перед визитом в ломбард. Милостива оказалась судьба и к старьевщику, купившему прибор. Не повезло хозяину лавки колониальных товаров, прельстившемуся солидным бронзовым прибором и купившим его для своего письменного стола. Через короткое время он решил заменить брызгавшее перо и чем-то оцарапал указательный палец. Пососав ранку, лавочник рассеянно ругнул горе-мастеров: он и раньше, при чистке бронзы, несколько раз натыкался на острые заусенцы. Острия иглы он не увидел: после того, как перо встало на место, оно исчезло. Через два дня лавочник слег с сильнейшей температурой и головной болью, а к вечеру впал в забытье. Позже соседский врач, приглашенный к умирающему, констатировал заражение столбняком и развел руками: поделать было ничего уже нельзя.

На письменный прибор подозрений никаких не пало…

Торговля в лавочке усопшего перешла к его вдове. Очень скоро лавочница узнала, что финансовые дела покойного мужа оказались, как это частенько бывает, запущенными. В дом зачастили кредиторы. Махнув на все рукой, вдова продала лавку и квартирку при ней, и дальнейшие следы ее потерялись. А письменный бронзовый прибор с таящейся в нем смертью снова занял место на полке среди прочих колониальных товаров и простоял там до конца века, и восемь лет в веке новом, двадцатом. А потом этот прибор нашел свою новую жертву. Ею оказался некий крупный коммерсант, покидавший Дальний Восток России и в долгом железнодорожном путешествии до Санкт-Петербурга решивший не прерывать свои литературные заметки.

Глава десятая

Приплыли…

– Во-он ён, Сакалин энтот проклятый!

– Точно, приплыли, мать его так и этак…

Кричали от иллюминаторов с надрывом, и так страшно, словно на пожаре голосили. Услыхав эти вопли, всполошились все каторжники в тюремных трюмах «Нижнего Новгорода». Места у иллюминаторов брали с боем, отчаянно ругаясь и отталкивая друг друга даже обитатели левого трюма, хотя с их борта каторжный остров разглядеть было никак не возможно.

Ничего не увидали поначалу и обитатели правого трюма – только низкие облака, словно сгустившиеся у горизонта. Посыпались недоуменные и скептические вопросы и снисходительно-насмешливые ответы – «разуть поширше» глаза, постучать по «котелку» и вообще проснуться. Постепенно крики смолкли: в грязно-серой мешанине облаков – там, где они сливались с водой, стали видны силуэты черных скал, словно выросших из моря.

Береговая линия приближалась, и зазубренные очертания горизонта теряли густоту, размывались проступающей мутной зеленью растительности. Чем ближе подбирался к Сахалину пароход, тем ярче и зеленее в последних лучах заходящего солнца становились поросшие лесом отвесные склоны. Вот появилась и ярко-белая узкая полоса пенного прибоя, опоясывающего все побережье.

И никаких признаков людского присутствия… Это обстоятельство поразило невольных пассажиров «Нижнего Новгорода» едва ли не более всего. Многие, отхлынув от иллюминаторов, забросали вопросами караульного в проходе: кому, как не вольному матросу, знать все! Нешто остров необитаем?!

– Ти-ха, братцы, – взмолился караульный. – Галдите, словно бакланы… Сахалин этот только на карте невелик, а на самом деле сами видите… Жалко, что мне из колидора не видать, что за иллюминатором деется! Это, должно, самая южная оконечность острова, люди тут вовсе не живут. Линию прибоя видать там? Ага, где волны с пеной – сие есть подводные скалы, торчащие из воды на мелком месте. Из-за этих камней не то что пароход – шлюпка к берегу туточки не подойдет, разобьется в щепки! Дальше к северу берега пониже будут, там есть более удобные для высадки места. Но туды мы по темноте навряд ли поплывем.

– А пошто? Берег-то, эвон, далече…

– Это вам, братцы-мазурики, не открытое море-окиян, а Татарский пролив! – со знанием дела пояснил матрос. – И для большого корабля в этом проливе тесновато, а к северу и еще потеснее будет. А еще, братцы, в этом самом проливе бури налетают внезапно, да такие, что ни приведи Господи! Мелких островов, опять же, в здешних водах хватает, а вкруг каждого скалы с мелями. Понесет корабль ветром