Легионер. Книга вторая - Вячеслав Александрович Каликинский

– И что же?

– А ничего! Поехал я в Центральную Рассею, нашел барыню с сыном. Да только они не слишком рады встрече-то были. Барыня сразу полицией пригрозила, да и взашей меня. Мне б сразу уехать от греха, да денег ни полушки, все прожил. И на совесть людскую понадеялся, дурак… Два дня на улице барина молодого караулил – хотел с ним по-хорошему объясниться. Дождался, добром денег попросил, хоть на обратную дорогу в Тобольск, к месту приписки. Назначил мне барчук встречу на следующий день, а заместо себя околоточного прислал. Тот меня за воротник, да в участок. Барынька-то пожаловаться успела, что я у нее мильены требовал, да фатеру ихнюю грозил спалить. Дворник потом на суде присягнул, что у черного хода охапку соломы да жестянку с керосином нашел – и ну, мне еще одну каторжную «десятку» и сунули. Плыву вот теперь, науку астрономию в Сакалине постигать…

– Что ж, Михайла, быть нам с тобой компаньонами! – вздохнул Ландсберг и тронул собеседника за плечо. – Не горюй, астроном! Живы будем, и науку твою одолеем!

Арестанты, на которых Ландсберг бросил выразительный взгляд, стали потихоньку расходиться. Поднялся с места и Михайла. Хмыкнул, покрутил головой:

– Вот ведь как человек устроен, Карл Христофорыч, а? Давно все прожил, пережил, – а начнешь вспоминать, и снова в грудях щемит что-то. Почему так?

– Потому что человек ты. С совестью, со своими понятиями. Да и в каторгу незаслуженно попал – разве можно с этим смириться?

Ландсберг обнял Михайлу за плечи, слегка тряхнул:

– Выше голову, компаньон! Проживем и в каторге! Кстати, Михайла, вот ты недавно Горация мне процитировал… В русском переводе сей афоризм означает «от сих до сих», «от начала до конца» – а почему на латыни говорится «от яйца до яблока»? Знаю я этот афоризм, сам употреблял в разговорах, а вот сейчас задумался – при чем тут яйца с яблоками?

Михайла испытующе глянул на Ландсберга – не проверяет ли его новоиспеченный компаньон? Не насмешки ли строит? Не углядев подвоха, солидно огладил аккуратную бороду, крякнул:

– Ну коли не знаешь – скажу. На Руси трапезу с супа либо со щей начинают, а у римлян древних иные обычаи были. Те с яиц начинали и яблоками непременно застолье кончали.

– Ну спасибо, компаньон! Теперь знать буду, – серьезно кивнул головой Ландсберг. И отвернулся, пряча легкую усмешку на губах.

Ретроспектива-9

Бухта Золотой Рог встретила российских моряков традиционным туманом. Его клочья лениво плыли над серыми волнами, между тем как высокий берег был и вовсе скрыт за мутно-белой стеной. Перед тем как распорядиться бросить якорь на рейде в ожидании лоцмана, капитан вызвал на мостик старшего механика Головню.

– Старший механик, вы помните мое распоряжение относительно сирены «Нижнего Новгорода»?

– Так точно, господин капитан! Сделано все возможное, и форсунка также заменена. Голос у нашего «Нижнего» не узнаете, зычным стал, басовитым, – довольно осклабился стармех. – Паровой вентиль на полную открыт… Изволите сами проверить?

– Да, Головня, уж позвольте это сделать своему капитану! Все-таки к русским берегам прибыли-с!

Капитан Кази скомандовал:

– Отдать левый якорь! – и взялся за тросик, ведущий к клапану пароходной сирены.

От громоподобного рева «Нижнего Новгорода», извещающего Владивосток о своем прибытии, вздрогнуло, казалось, само небо.

– Уважил, уважил, Головня! – пробормотал Кази. – По-адмиральски гудим прямо, солидно! Всех лоцманов в округе перебудили, это точно!

– Рад стараться, ваше высокоблагородие! – вытянулся старший механик, четко бросив ладонь под козырек.

Зычный голос «Нижнего Новгорода» был услышан не только лоцманом. Едва его буксир шаркнул кранцем по борту парохода, как матрос-сигнальщик доложил:

– Слева по борту подходит катер под вымпелом губернатора! С катера семафорят: сам на борту!

– Приготовить правый парадный трап! – приказал капитан.

Тем временем все свободные от вахты матросы и даже офицеры «Нижнего Новгорода» собрались у левого трапа, по которому уже ловко поднимался седоусый лоцман. Мальчишка-юнга волок за лоцманом объемистый полотняный мешок.

– Здорово, братцы-«добровольцы»! – гаркнул лоцман. – С прибытием, значить, вас! Поздравляем! Где боцман? А ну, принимай, старая акула, дальневосточные гостинцы!

По сложившейся традиции, пришедшие из дальнего плавания русские корабли во Владивостоке встречались свежеиспеченным ржаным хлебом. И хотя в корабельных закромах чаще всего тоже была ржаная мука, а коки регулярно выпекали для экипажа «черняшку», у моряков такой хлеб считался ненастоящим. А первых гонцов, приносивших на борт настоящую «ржануху», щедро одаривали бочонками рома.

Боцмана не надо было и звать, он стоял тут же, придерживая ногой ведерный бочонок ямайского рома. Благоговейно приняв из рук лоцмана мешок, боцман раскрыл его, полной грудью вдохнул теплый хлебный дух и восторженно покрутил головой:

– Настоящий ржаной хлебушко, братцы!

– Пятнадцать караваев! – гордо отрапортовал лоцман. – Мне как третьего дня сообщили, что «Нижний» из Нагасаки вышел и сюды дует, я сразу к куму, на пекарню. Говорю: кровь с носу, выметай свои сусеки подчистую, а для робят расстарайся! А сёдни слышу – ревун знатный, всех бакланов в бухте подняли – ну, думаю, они, «добровольцы», больше, вроде, и некому! С самой Одессы, поди? На ананасах кишки скисли, а?

– Спасибо, Афиногеныч, уважил! Но и нижненовгородцы с пустыми руками в гости не ходят – принимай рому бочонок! Мы хоть на Ямайку и не заходили нынче, а для тебя нарочно в Сингапуре расстарались!

– Слева по борту на подходе катер начальника порта! – снова доложил сигнальщик. – А за ним еще кто-то…

– Буфетчика к капитану! – помяв подбородок, приказал Кази и распорядился удвоить число приборов и бутылок с горячительными напитками в кают-компании.

Два предшествующих прибытию «Нижнего Новгорода» во Владивосток дня Сергей Ильич Кази трудился над подробным рапортом на имя начальника порта. Предстояли, конечно, неприятные объяснения по поводу сбежавшего перед самым прибытием к русским берегам матроса Терещенко, однако больших неприятностей для себя в этом капитан Кази не видел. Во-первых, сбежавший в японском порту матрос, строго говоря, был неэкипажным, из караульной команды. А, во-вторых, сами обстоятельства и причины его побега были таковыми, что матрос наверняка попал бы под трибунал и в каторгу.

В третьем катере, вслед за губернаторским, на борт «Нижнего Новгорода» прибыл, как вскоре выяснилось, начальник местного жандармского отделения подполковник Михайловский.

– Этому-то в голубом мундире что от нас надобно? – успел шепотом спросить Кази у старшего помощника Стронского.

Тот пожал плечами: скорее всего, просто скучна служба на самом краешке материка. Тёще клятой рад будешь, а тут первый за полгода корабль, из самой России!

Портовому и жандармскому начальству было доложено, разумеется, и о полицейском