Легионер. Книга вторая - Вячеслав Александрович Каликинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Старательно избегая общения с Терещенко, Ландсберг все же имел с ним еще один, по-настоящему последний разговор. Как и ожидалось, Яков не оставлял надежды на то, что сослуживец-однополчанин все же решится бежать вместе с ним. И наивно полагал, что придумать план побега из тюремного трюма Ландсбергу труда не составит. Однако тот только качал головой и невесело улыбался. Над планами своего побега Ландсберг даже и не размышлял, но наставление для Терещенко продумал досконально.
В Нагасаки все прошло в точности так, как он и предполагал: Терещенко сумел заполучить у разводящего назначение на пост в носовой части судна, причем на правом борту – при левобортной швартовке «Нижнего Новгорода». Следуя советам Ландсберга, он не слишком старательно отгонял лодки с местными торговцами, буквально облепившими судно – так, лениво покрикивал на них, больше для порядка. Одновременно он, незаметно для своих, показал японцам несколько пятаков, начищенных до солнечного блеска, и те, разумеется, заинтересовались этим.
Сумел Терещенко и убедить земляка, занявшего пост на корме, поднять в нужный момент отвлекающий шум. Когда со стороны кормы грохнул первый выстрел, Терещенко прислонил карабин к лееру, живо скинул темно-серую «форменку» и притаился за тюками палубного груза. Как и предсказывал Ландсберг, все внимание на причале и на судне было обращено на корму. Терещенко сполз с тюка, перекрестился и присел, ожидая второго выстрела, о котором договорился с земляком.
Земляк не подвел, пальнул «для острастки» в воздух второй раз, и по палубе загремел топот бросившихся на корму людей, послышались раскаты и переливы боцманской отборной брани. Терещенко перекрестился еще раз и на глазах изумленных лодочников-торговцев скользнул в воду. Он сразу нырнул и до ближайшей лодки доплыл под водой.
Осторожно вынырнув, он ухватился за борт японской лодки и сразу же, как учил Ландсберг, показал испуганному и удивленному торговцу большую блестящую монету. И тут же махнул рукой в сторону берега. Тут уж и японец все понял. Покачав головой, он тут же показал беглецу два пальца. Терещенко кивнул, и торговец тут же принялся ловко орудовать единственным длинным веслом. Держась за борт, Терещенко сумел, таким образом, незаметно отдалиться от парохода.
Беглеца хватились не сразу, искали не слишком тщательно и задержались ради его поисков в японском порту только на сутки.
Ландсберг же так и не узнал, что капитан Кази, вслух бранивший караульную команду и беглеца, испытал от побега Терещенко искреннее облегчение. Стычка с доктором Ивановым грозила матросу по прибытию судна во Владивосток неминуемым трибуналом и могла обойтись несправедливо дорого. Утонувший же доктор ничего, кроме неприязни у офицеров и ненависти у нижних чинов и команды «Нижнего Новгорода», не снискал.
* * *
Когда «Нижний Новгород», оставив за кормой Японию и отчаянно дымя трубами, пробирался вдоль побережья островов к Владивостоку, к Ландсбергу подошел давнишний мужичок-тихоня, познакомивший Карла с каторжником. Тот бродяга дал ценную для готовившегося побега Терещенко информацию, и Ландсберг этого не забыл.
Мужичок Михайла, приблизившись, показал взглядом на шконку и вопросительно поднял брови, спрашивая у Барина разрешения присесть.
– Теперь уж я к тебе разговор имею, Карл Христофорыч, – начал Михайла. – Я б и раньше подошел – да думал, если побежишь в Нагасаки, ни к чему разговор сей будет. А коли ты остался, может, и сговоримся…
– Про должок я не забыл, Михайла, – кивнул Ландсберг. – Говори, чем могу быть тебе полезен.
– Забудь, Карл Христофорыч! Какой такой должок! – махнул рукой Михайла. – Все мы люди, все человеки. И помогать друг дружке завсегда должны… Ну а насчет пользы твоей… Do manus, как римляне в старину говаривали… Тоисть руку на отсечение давали. Коли согласишься на мой сказ, и мы с тобой кумпаньонами станем – очень полезны друг дружке в каторге будем.
– Компаньонами? – подивился Ландсберг. – Это в чем же ты компаньонство наше усматриваешь, дядя?
– А вот послушай! Я к тебе, Карл Христофорыч, с самой Одессы приглядываюсь. Мыслю, значить. И намыслил я, что в каторге нам держаться друг дружки способнее будет. И мне, убогому, выгода, и тебе, сильненькому…
– Ну-ну, мыслитель Михайло, говори! – заинтересовался Ландсберг.
– Я и говорю! Ты, Карл Христофорыч, на в тюрьме и на пересылках в авторитете, конечно. Иваны тебя побаиваются, бродяги сторонятся – потому как ты в каторге всем им чужой. Случайный ты в острогах человек. И своим нашему брату, каторжанину никогда не станешь – это ж видать сразу! Поэтому в Сакалине туго тебе придется, уж не серчай за правду.
– Догадаться нетрудно, Михайла…
– Слушок ходит, что иваны, которые нашим сплавом нынче плывут, станут на тебя и свои обиды челом бить каторжанской верхушке. В Сакалине, стало быть…
– И что с того? В Литовском тюремном замке, в Санкт-Петербурге, на меня гуртом кинулись – слава богу, отбился…
– То в тюремном замке было! – мягко перебил Ландсберга собеседник. – Слыхал я про ту драку: сидел в пересылке с сурьезными человеками с города Петербурха. Но то тюрьма, говорю, была! Солдатики, как свара промеж тебя и отпетыми началась, небось, сразу на шум кинулись? Надзиратели тут же набежали, как я мыслю?
– Это точно! – усмехнулся Ландсберг. – Шум был изрядный, Михайла, признаюсь тебе!
– А в Сакалине никто и не прибежит, Карл Христофорыч! Вот те крест, святый-истинный! И не почешется никто! В каторге у разбойников да душегубов своя вольница. В камеры острожные либо к кандальникам с «тачечниками» надзиратели ежели и сунут носы, так только с караульной командой. И, боже упаси, никогда ночью! А есть такие камеры, куда надзирателю, допрежь как зайти, позволения у сидельцев спросить надо…
– Ну ты уж и скажешь! – усомнился Ландсберг. – Чтобы надзиратель у арестанта дозволения спрашивал!
– Не веришь? Сам увидишь, – покачал головой Михайла. – Верно тебе говорю: очень страшное это место, каторга сакалинская! Там, ежели кого начнут в остроге бить-убивать, так караульный еще и подальше отойдет, чтобы не видеть ничего, не слышать. А ежели солдатик какой неразумный шум сдуру подымет или, скажем, в случае смертоубийства укажет на зачинщиков-виновников, так его самого вполне могут спустя самое малое время ножиком
