Эффект разорвавшейся бомбы. Леонид Якобсон и советский балет как форма сопротивления - Дженис Росс

Рис. 29. Генеральная репетиция спектакля «Четыре “Г”». Александр Степин в роли Гитлера. «Хореографические миниатюры», Ленинград, 1970. Фото: Владимир Зензинов

Помимо политических и идеологических документов, имя Спартака присваивалось и советским спортивным клубам. Например, московское спортивное общество «Спартак», в которое входили хоккейная, баскетбольная и футбольная команды, было так названо в 1935 году в честь лидера восстания, увековеченного в популярном псевдоисторическом романе итальянского писателя Рафаэлло Джованьоли. Спартак в качестве талисмана советских спортивных команд казался подходящим выбором, поскольку, как отмечает Винклер, вождь рабов начинал свою мятежную карьеру как античный спортсмен, гладиатор на публичных аренах [Winkler 2007: 78].

В первые военные месяцы после вторжения Германии в Россию в 1941 году Якобсон сразу же придумал два остро антинацистских танца, «Дружба по-гитлеровски» и «Четыре “Г”» (от фамилий Геббельса, Геринга, Гесса и Гитлера), поэтому ему были не чужды антифашистские высказывания через танец. Ему так и не разрешили представить их публике, они были отклонены после предварительного показа одному из официальных надзорных органов. Несмотря на это, начало войны в СССР сопровождалось массовым созданием песен, классической музыки и других произведений искусства, прославляющих советский дух. Отчасти в результате патриотического порыва, а отчасти из-за войны правительство отвлеклось от привычной жесткой цензуры, и в период 1941–1945 годов наблюдался кратковременный расцвет художественного творчества, а для некоторых художников и расширение возможностей.

Джованьоли, который был участником Рисорджименто, движения XIX века за объединение Италии, стал одним из наиболее читаемых в СССР авторов беллетризованных произведений о преодолении тирании. В романе Джованьоли «Спартак» («Spartaco»), написанном в 1874 году и переведенном на русский язык в 1881-м, героем выступает древний революционер, сражающийся против тирана в рамках приключенческой истории, рассчитанной на широкие массы. Через некоторое время появился еще один популярный автор сочинения о Спартаке – венгерско-британский писатель, журналист и член коммунистической партии Артур Кестлер. Кестлер в своем романе 1939 года «Гладиаторы» также использовал историю Спартака и восстания рабов в качестве притчи для анализа ситуации, сложившейся для европейских политических левых в связи с укреплением коммунистического правления в СССР. В версии Кестлера, опубликованной вскоре после того, как он разочаровался в сталинских зверствах и вышел из коммунистической партии, восстание Спартака становится метафорой для исследования «неизбежных компромиссов революции, конфликта целей и средств, вопроса о том, оправданно ли и в каком случае оправданно жертвовать жизнью ради абстрактного идеала»[198].

Однако самым читаемым из всех романов о Спартаке стало произведение активиста американской коммунистической партии Говарда Фаста. Фаст сам опубликовал свой роман в США в 1951 году, в эпоху маккартизма. Он начал писать его как реакцию на тюремное заключение за членство в коммунистической партии и отказ раскрыть Конгрессу имена жертвователей в соответствующий фонд. В течение нескольких лет роман Фаста «Спартак» был переведен на несколько языков, в том числе и на русский; он был весьма популярен в СССР. Однажды Фаст сказал: «Я не хвастаюсь этим, но я самый читаемый автор этого века». Его утверждение вполне может быть правдой. Действительно, его «Спартак» не только был сильной коммунистической притчей – одна из причин, почему он имел такой успех в СССР, – но и появился на рынке в то время, когда, как сообщалось, стали заметны последствия десятилетнего сталинского сопротивления против новых публикаций советских авторов.

«Спартак» рассматривался Хачатуряном как потенциальная тема для балета еще в 1941 году, когда единственным допустимым образом врага был тот, кто находился у границ СССР, – Адольф Гитлер[199]. Письмо Хачатуряна Якобсону от 19 мая 1946 года, хранящееся в Бахрушинском музее, свидетельствует о том, что в тот день, почти за десять лет до получения заказа на постановку «Спартака», Якобсон уже обсуждал это с Хачатуряном:

У меня есть договор с Большим театром на «Спартак», но они до сих пор молчат и боятся Древнего Рима. Боятся, что это может быть современная Италия.

Если мне позволят написать «Спартак», то, как вы понимаете, это будет не раньше осени 1947 года, а там посмотрим.

Если же нет, то мне надо начинать думать о либретто для балета, потому что у меня есть планы на 1946 и 1947 годы. Если вы можете работать платонически, ради искусства, то начинайте работать и пришлите мне результаты вашей работы, то есть либретто. Если нет, и вас интересует деловая сторона дела, то давайте подождем. В любом случае я очень благодарен вам за внимание, которое вы мне оказали, и желаю вам здоровья и больших успехов в ваших творческих начинаниях. С уважением,

Ваш,

Арам Хачатурян[200]

Впервые Хачатурян обратился к «Спартаку» как к возможному сюжету для балета, когда эту тему предложил ему хореограф И. А. Моисеев. (Моисеев в 1958 году поставил свой собственный недолговечный и неудачный балет о Спартаке для Большого театра.) После анонса, напечатанного Хачатуряном в «Правде», советские власти поддержали идею создания балета на тему восстания и героической смерти легендарного вождя рабов, но Хачатурян был настолько занят другими проектами, что лишь спустя почти десять лет, в 1951 году, он наконец приступил к написанию партитуры. Это был очень напряженный период в карьере Хачатуряна, поскольку всего за три года до этого, согласно тому же постановлению Политбюро ЦК КПСС от 10 февраля 1948 года, которое было опубликовано в «Правде» и в котором Мурадели подвергся нападкам за оперу «Большая дружба», Хачатурян вместе с Л. Т. Атовмяном были смещены с руководящих должностей в Союзе композиторов СССР. Вскоре после этого гонения на «композиторов-формалистов» продолжились на Первом Всесоюзном съезде Союза композиторов, где одним из главных объектов нападок стал Шостакович. Известно, что в результате этих нападок Хачатурян впал в глубокую личную и творческую депрессию. Ему нужно было найти идеологически подходящий проект для реабилитации, и «Спартак» показался ему таким решением [Robinson 2007: 436][201]. В посвященном этому проекту интервью, опубликованном в «Советском искусстве» в июне 1953 года, Хачатурян подчеркнул идеологическую актуальность балета в эпоху холодной войны. «Спартак, – писал он, – был символом борьбы угнетенных народов за свою свободу, против алчных хозяев».

Мне кажется, что тема Спартака созвучна и близка нашей эпохе, когда свободолюбивые народы Кореи и Вьетнама проливают кровь за свободу и независимость, когда все прогрессивное человечество борется за мир против империалистов и их алчных планов порабощения народов. Тема «Спартака» особенно актуальна сегодня, когда колониализм находится в предсмертных муках, —