Магнетрон - Георгий Бабат

— Олег Леонидович, — громко, почти крича, начал Мочалов, — неужели вы до сих пор не закончили монтаж контуров?

— У нас вышел из строя мостик, и мне нечем было промерить индуктивность этой катушки.

— А для чего ее, собственно говоря, мерить? И так видно, что в ней от десяти до пятнадцати миллигенри. Можете припаивать ее, не измеряя.

Мочалов подошел к окну, потом снова обернулся к Оленину и сказал уже спокойно:

— Я тоже не чародей. Но когда я вижу витки, диаметр, длину катушки, то и индуктивность ее мне видна. Это все приобретается практикой. Я вам, Олег Леонидович, советую больше уделять внимания практическим работам.

Вечером Веснин записал в свой дневник:

«Талант, интуиция, гениальная догадка — не те слова. То, что подводят под эти термины, — есть знание большого количества различных, разнообразных фактов. Подлинный конструктор умеет единым взглядом все оценить, взвесить, обобщить. Это уменье — результат непрерывного упражнения, непрерывной работы».

Незаконченный разговор

Мочалов и Веснин шли по узкой галерее под самыми стропилами большого высоковольтного зала. Было уже пять часов вечера. Александр Васильевич остановился; прислонившись к стене, он смотрел вниз. У его ног висели лампы, наполненные парами натрия и ртути. Эти лампы бросали резкий желтоватый свет на стоящие внизу высоковольтные электрические аппараты. Но молодой инженер смотрел только на своего спутника. Лицо Мочалова, как и в тот день, когда Веснин увидел этого человека впервые, было бледным, почти серым. Под глазами мешки. Веки потемнели. Очевидно, он очень устал. Возможно, он уже был усталым, еще когда стрелял из лука, но тогда усталость скрадывалась оживленным выражением лица, веселым взглядом. Теперь он смотрел вниз сосредоточенно, строго, не то недовольно, не то выжидающе.

Веснин проследил направление его взгляда и увидел внизу, посреди зала, огромную решетчатую пирамиду. Среди переплетения нанизанных друг за другом, как гигантские плоские бусины, белых фарфоровых изоляторов виднелись черные прямоугольные ящики — конденсаторы. Это был «генератор молний» — импульсный генератор еще не виданной Весниным величины.

В тот момент, когда Мочалов довольно нетерпеливо и сердито вторично взглянул на свои часы, ужасающий грохот потряс галерею. Фиолетовая молния бросилась на гирлянды изоляторов. Фарфоровые тарелки оделись плащом, сотканным из бесчисленных змеящихся, сверкающих нитей. Под потолком, над самой головой, послышалось щелканье искр. Искры поскакали между прутьями стальной решетки, ограждающей галерею. Веснин ощутил покалывание в пальцах, которыми он держался за поручень.

Разряд затих. Поверхность масляного озера, заключенного в огромный стальной резервуар рядом с пирамидой импульсного генератора, была недвижима. В тусклой черной жирной жиже отражались едкие желто-зеленые натриевые лампы и гирлянды белых изоляторов, выдержавших суровый удар искусственной молнии.

— Каждый конденсатор, — сказал Мочалов Веснину, — накапливает напряжение в сто тысяч вольт. В момент разряда они все вдруг последовательно включаются. И два миллиона вольт возникают на вершине этой фарфоровой пирамиды. Мне хотелось показать вам разряд. Москвичи еще не достроили свой импульсный генератор, и наш пока самый большой во всем мире. Я не люблю таких высокопарных слов, но пока это действительно так.

«Нет, я определенно исключительно счастлив, — думал Веснин. — Почему мне всегда, во всем такая удача?»

— Когда мы, по указанию Ленина, начинали производство электронных ламп, вакуум мы получали при помощи насоса, взятого из физического кабинета гимназии. Солдат, прикомандированный к нашей группе из местного гарнизона, крутил этот насос вручную… А теперь… — Мочалов обвел взглядом огромный зал.

Веснин не мог оторвать взора от машин и аппаратов, стоявших внизу. С балок перекрытия на стальных тросах свисали гирлянды белых, зеленых и коричневых изоляторов. Это была продукция завода «Пролетарий», что на Выборгской стороне. Вот огромный мотор-генератор завода «Электросила». Рядом воздухоохладитель «Титан», за ним климатическая установка «Прометей». А это сложное сооружение из кварцевых труб — работа знаменитого фарфорового завода имени Ломоносова.

Сам того не замечая, Веснин произносил имена заводов вслух.

— Наши, наши! — вдруг крикнул он во весь голос и протянул руку по направлению к высоковольтным выпрямителям, в которых белым накалом сияли вольфрамовые катоды. — Это с нашего завода!

— Вы не ошиблись, называя машины и заводы. Сколько же лет вы работаете в промышленности?

— Уже идет второй год.

— А второе полугодие первого давно минуло?

И опять они оба рассмеялись.

Как ни мимолетен был переход через приемную в кабинет Мочалова, Веснин все же успел заметить неодобрительный взгляд, каким окинула его красивая дама в синем платье, сидевшая за столом с телефонами, — очевидно, секретарь Александра Васильевича. Не ускользнула от него и та смущенная интонация, с какой Мочалов сказал ей:

— Да ведь, право же, разговор будет не деловой, просто хочется немного поболтать.

— Вы сегодня не завтракали и не обедали, — довольно сухо ответила она и добавила: — Я закажу вам чай в кабинет.

— Благодарю, — все так же робко отозвался Мочалов. — Владимир Сергеевич, я надеюсь, не откажется выпить чаю со мной.

Он прошел в кабинет, и Веснин скользнул за ним, не поднимая глаз, мимо строгой дамы, потому что боялся встретить еще раз тот же повелительный, негодующий взгляд, который, несомненно, заставил бы его отказаться от продолжения беседы с Мочаловым.

За чаем, не забывая подкладывать на тарелку Веснина бутерброды, Александр Васильевич говорил о той новой отрасли техники, которая впоследствии получила название «радиолокации».

Слушая эту речь, Веснин изумлялся тому, как многое из сказанного совпадало с его собственными исканиями.

Казалось, что, в сущности, Мочалов лишь вскрывает и освещает идеи и образы, которые давно уже занимали мысли Веснина. Эти идеи не пришли извне. Они родились в нем самом и ждали только прикосновения магического слова.

— Для новых грядущих генераторов, которые придется строить, — резюмировал академик Мочалов, — все дело в том, чтобы увеличить отношение размера самого прибора к длине генерируемой им электромагнитной волны. К сожалению, это не все понимают…

Веснин вспыхнул от радости: ведь это его собственные догадки, его мысли. Эту же мысль он записал впервые в читальном зале Публичной библиотеки, вернувшись из командировки на крейсер «Фурманов». И вот Александр Васильевич говорит те же слова.

«Значит, — думал Веснин, — я прав, я шел по верному пути».

— Задача чрезвычайно сложна, — сказал Мочалов вставая. — Создание принципиально нового — это всегда работа такого рода, какая требует от человека всей его жизни. И если б нам была дана не одна, а несколько жизней, то их бы тоже не хватило нам. Поэтому у нас принято заниматься этим коллективно.

Мочалов умолк и зашагал по кабинету в глубокой задумчивости.

Во время этой паузы Веснин слышал телефонные звонки и неизменный холодный ответ секретаря:

— Александр Васильевич занят.

Теперь — возможно, потому, что отказ относился не к нему, — голос секретаря, вразрез с содержанием произносимых слов, казался Веснину мягким, немного грустным и очень теплым, настоящим женским.

Он вспомнил ее иссиня-черные гладкие волосы, затянутые в тугой узел на затылке, ее строгие темные глаза и высокие узкие брови.

«А ведь она красавица, — подумал Веснин, — настоящая красавица…»

Мысль эта, промелькнувшая случайно, тотчас исчезла, потому что вновь заговорил Мочалов, и Веснин всем своим существом внимал его словам.

— В древности задачи предлагали боги. Например, делийскую задачу об удвоении куба, по мифическому сказанию, предложил сам Аполлон. Потом задачи предлагали полубоги — здесь я подразумеваю великих математиков семнадцатого и восемнадцатого столетий, между которыми был распространен обычай задавать друг другу задачи. Но теперь мы стараемся решать задачи для иных нужд… А нужда — челобитчик неотступный… Нужда — челобитчик неотступный, — повторил Мочалов, опускаясь на стул. Он сжал кулак и стукнул по столу. — Именно это я и хотел вам внушить. Генератор сантиметровых волн должен быть создан в самый сжатый срок! Американцы Тейлор и Юнг претендуют на наблюдения отражений. Они пока, в сущности, ничего еще не сделали, но каждый день приносит новое.

Не столько то, что Мочалов говорил, а то, как он говорил, привело Веснина в состояние, когда человек бывает способен на подвиг.

«Вопрос назрел, — думал Веснин, — нам надлежит дать ответ. Первыми дать ответ».