Магнетрон - Георгий Бабат

Ронин полез под кровать и достал оттуда одну из наволочек, набитых бумагами, порылся в ней и вытащил переписанную на машинке статью.

Веснин обратил внимание на то, что отдельные слова, строки и даже целые абзацы были подчеркнуты красными чернилами и разноцветными карандашами. На полях против подчеркнутых мест были сделаны глубокомысленные замечания редакции, вроде: Ну и ну! О-го-го! Возмутительно. но чертовски талантливо. Эх, куда заехали! и так далее.

— Не волнуйтесь, — сказал Ронин, видя, какое впечатление произвели вышеприведенные реминисценций на Веснина. — Я сам сказал им такое же «ну и ну!», после того как по их совету ознакомился с научно-популярным отделом журнала. Это не я, а они «эх, куда заехали!» Чего там только не было в этом отделе! Боа-констрикторы, воспоминание о вымерших белых носорогах, акклиматизация розовых фламинго, советы о том, как лучше выследить стадо диких слонов и заарканить мустанга, как развести огонь при помощи трута или сухого мха, описание производства табуреток из позвонков синего кита… Увы, я убедился, что редакторы детских журналов — это самые отсталые люди на свете. Если судить о нашей эпохе по детской литературе… — Ронин закашлялся и махнул рукой: — К счастью, дети предпочитают литературу для взрослых.

— Эго верно, — согласился Веснин. — Я помню, когда в детстве заинтересовался вопросами радио, то читал журнал «Радиолюбитель». Это был журнал для взрослых. Но, представьте, теперь в читальном зале Публичной библиотеки я часто вижу взрослых, которые изучают систему пахоты при помощи сошки кленовенькой и гужочков шелковеньких, обсуждают проблемы избы на куриных ногах и степень диссертабельности бабы-яги.

— Вы говорите о фольклористах! — оживился Ронин. — Однажды я попытался наставить их на путь истинный, и, представьте, мне аплодировали. По просьбе одной видной фольклористки, Ии Юльевны Нельской, я прочел им доклад о тенденциях современной электроники. В заключение я высказал пожелание, чтобы взамен кащеев бессмертных были написаны сказки о чудесных, разумных машинах. Построенный согласно новейшим данным науки, четко работающий механизм — что может быть прекраснее? Современный ребенок с самого нежного возраста чувствует это совершенство. Видели ли вы, как загораются глаза младенца, когда он слышит автомобильный гудок? От увлечения гудком нормальный ребенок переходит к мотору. Но дух механизма труднее понять, чем научиться управлять этим механизмом. Душа, вернее — суть всякого механизма, состоит в полном соответствии структуры, формы с ее назначением.

— Да, да, — воскликнул Веснин, — вы правы! Я то же самое думал, когда смотрел на магнетрон с раскаленной нитью посредине, на это небывалое медное колесо, которое могло генерировать сантиметровые волны.

— Детям надо говорить не только о красной шапочке и сером волке, но также и о машинах, — продолжал Ронин. — Техника в правильно организованном обществе дает человеку свободу…

Ронин простер руки и ткнулся левой в книжный шкаф, а правой задел абажур настольной лампы и чуть не сбросил его на пол.

— В будущем, — говорил он, потирая ушибленную руку, — работа сведется к научно-лабораторным изысканиям еще более совершенных способов раскрепощения человека от сил стихий. Когда-то социалисты-утописты мечтали о таком времени, о такой организации общества, при которой можно будет работать всего по часу, самое большее — по два часа в сутки. Я думаю, что это не так. Трудиться и в близком и в далеком будущем люди будут очень много. И чем свободнее будет человек от заботы о хлебе насущном, тем интенсивнее пойдет работа. Очень много людей будут коллективно трудиться над проблемами, каких мы сейчас еще не ставим себе даже в мечтах. Это будет величайшая кооперация современников, это будет самая высокая, самая прекрасная в истории человечества культура. Нет радости выше познания! Скажите, кто же добровольно откажется работать ради счастья с каждым днем познавать все глубже и самих себя и мир, в котором мы живем?..

Речь Ронина оборвалась на полуслове. Он потер виски и налил себе воды из холодного чайника в грубый граненый стакан, который дрожал в его слабой руке.

Веснин увидел тома Медицинской энциклопедии, раскрытые и закрытые, с закладками и без закладок, которые, как и в прежний его приход сюда, лежали на полу.

— Арнольд Исидорович, вы все еще, вместо того чтобы лечиться, занимаетесь философией медицины, — печально улыбнулся Веснин.

Ронин сморщил нос:

— Философия — это действительно моя слабость. Между прочим, жрецы древнего Египта, врачевавшие за пять тысяч лет до нашей эры, думали о философии медицины больше, чем какой-нибудь современный кандидат медицинских наук. Современная медицина вместо вдохновения и интуиции, свойственных древним, опирается на рентген, сульфамиды и анализы всевозможных соков и выделений. А египетские жрецы наибольшее внимание обращали на гигиенические предписания. Они прежде всего предписывали больному воздержанность в пище, полагая, что именно в пищевых продуктах содержатся элементы, причиняющие болезнь, что, периодически освобождая свой организм от излишков при помощи постов, можно предохранить себя от болезней. На личном опыте я убедился, что недоедание не вредит ни при каких обстоятельствах. А для лиц, занимающихся умственной работой, недоедание можно даже рекомендовать.

Ронин был еще бледнее и еще более тощ, чем в тот раз, когда Веснин посетил его впервые, но обут он был лучше — на его длинных ногах были теплые, новые унты, подбитые собачьим мехом. Брезентовый туфель с воткнутым в подметку шилом выглядывал из-под кровати.

— Пытался зашить, — улыбнулся своей забавной, морщинистой улыбкой Ронин. — За этим занятием меня застиг один мой беспутный приятель, летчик Толя, и, представьте, на другой день принес мне свое обмундирование. Говорит: «Я получил новенькое, с иголочки, а это девать некуда. Прошу вас — пока пользуйтесь, хотя бы в виде компенсации за хранение». Как вы думаете, прилично мне будет ходить в шинели с голубыми петлицами и без знаков различия?

Веснин подумал о том, что если Ронин согласится поступить на завод, то придется перед его выходом на работу подготовить товарищей в лаборатории. Веснину хотелось, чтобы на заводе этого необычного человека окружала атмосфера дружеского участия, а не насмешки.

А Ронин все говорил и говорил. Но вот он замолчал, и стакан, который он снова налил холодной водой, покатился на пол. Веснин подхватил Арнольда Исидоровича и на руках дотащил его до кровати.

— Это ничего, — слабым голосом произнес Ронин, упав на свое суровое ложе, — это все пройдет. Я просто немного утомился.

— И, простите меня, сильно отощали.

— Возможно, возможно… Кажется, я действительно несколько запустил свое хозяйство.

— Послушайте, где у вас тут готовят? Нельзя же так жить, совсем без горячего.

Порывшись всюду, где, согласно указаниям Арнольда Исидоровича, могли находиться его съестные припасы, Веснин не обнаружил ничего, хотя бы издали напоминавшего обычную человеческую пищу. Правда, на подоконнике стоял высокий хрустальный бокал с горстью соли, а в суповой миске валялись спички и лежала невскрытая банка консервированной кукурузы. Вспомнив поговорку Муравейского, что для рагу из кролика необходима хотя бы кошка, Веснин сказал:

— Дайте мне ваши карточки, я пойду куплю по ним что-нибудь для вас.

— Видите ли, — застенчиво улыбнулся Ронин, — я, собственно говоря, вообще никогда ничего не теряю. Но я не могу вспомнить, в какую книгу я сунул карточки на этот месяц…

— Так вы сидите даже без хлеба! Но ведь напротив вашего дома есть коммерческий магазин, там можно купить продукты без карточек. Я сейчас сбегаю.

Веснин скоро вернулся с покупками и занялся стряпней.

— Мы всегда забываем о том, что нам неприятно, — продолжал ослабевшим голосом Ронин. — Я терпеть не могу стоять в очереди и получать продукты по карточкам, поэтому я их и позабыл где-то.

Веснин поставил на столик перед кроватью яства, которые показались Арнольду Исидоровичу роскошными. Это были сосиски, сваренные в супе из горохового концентрата, кисель из порошка, чай.

— Вот только хлеба я не достал, — с сокрушением говорил Веснин.

— Ну, без этого я могу обойтись, — отвечал Ронин, с наслаждением отхлебывая горячий крепкий чай.

Забыв о похвале воздержанию, с которой он начал свою беседу, Арнольд Исидорович поглощал суп с сосисками, — приговаривая:

— А вы чудесно готовите! Право, чудесно! Когда я буду богат и знатен, я награжу вас орденом поварешки. Согласны?

— А пока вы еще не разбогатели и не стали губернатором острова, — сказал Веснин, — я осмелюсь поговорить с вами, как инженер с инженером. Арнольд Исидорович, идемте работать к нам на завод. Наша лаборатория — одна из лучших в Ленинграде. У нас работают такие специалисты, как профессор Болтов, Кузовков и, наконец, Аркадий Васильевич Дымов. Дымова вы должны знать. Это ученик Волкова. С Дымовым очень легко работать. Такого чуткого, душевного начальника редко встретишь. Да и весь наш коллектив — спаянный, дружный…