Магнетрон - Георгий Бабат

Измерили длину волны. Оказалось 9 сантиметров. Измерили полезную колебательную мощность. Получилось 300 ватт.

— Э-э, Владимир Сергеевич, — заикаясь от волнения, начал Кузовков, — это чудо! Настоящее чудо! Создан прибор небывалой мощности.

Даже Ронин, проверяя показания измерительных приборов, с удивлением приподнимал свои белесые брови.

— Пожалуй, вы правы, — отозвался он на восторг Кузовкова. — Не так давно я реферировал статью американца Килгора из Ист-Питсбурга. Новый магнетрон Килгора, работая на сантиметровых волнах, дает, по словам автора, мощность в один ватт. Но и такая мощность считается в настоящее время колоссальной.

— Позвольте! — пробасил профессор Болтов. — Вот, изволите ли видеть, последний номер журнала Электрикаль коммуникейшен. Собираясь быть зрителем на этом испытании, я решил несколько подготовиться к предстоящему. И вот, полюбопытствуйте, что я здесь прочитал.

Болтов развернул журнал и показал собравшимся статью известного французского исследователя Клавье «Генерирование и использование микроволн». В этой большой и солидно написанной статье Клавье утверждал, что мощность даже в доли ватта на таких высоких частотах — это выдающееся достижение.

Веснин смеялся от радости, перечитывая строки, подчеркнутые Болтовым.

— Доли ватта, доли ватта! — шептал он.

— А у нас триста ватт! — не утерпел Бельговский.

— Как же мы наречем этот прибор? — спросил Муравейский. — Есть традиция, что электровакуумным приборам дают название, оканчивающееся на трон — последний слог от слова электрон. А начало названия может намекать на любой характерный признак прибора…

Ронин задрал голову, выпятил нижнюю губу, и на весь лабораторный зал торжественно прозвучали слова:

— Этот прибор во всяком случае недостоин того, чтобы его назвали муравейтрон!

— Позвольте, Арнольд Исидорович, — сказала Валя, — вы несколько забегаете вперед. У нас тут был спор о том, какие производные от фамилии «Муравейский» являются грамматически правильными: Муравейщина, Муравейсковщина или Муравейковщина. К единому мнению мы так и не пришли. Нам неизвестно, должен ли прибор быть назван муравейтроном, муравейскотроном, муратроном или еще как-нибудь иначе… Единственный выход — это послать запрос в Академию наук.

Наташа хохотала, громко хлопая в ладоши. Муравейский тоже рассмеялся.

Несколько дней спустя Веснин сказал Ронину:

— У нас уже накопилось много измерений и расчетов. Пожалуй, следует уже составить отчет по магнетрону для Дымова.

— Отчет, отчет… — рассеянно повторил Ронин, почесывая пером за ухом. — Можно сделать нечто большее. Мы должны подготовить для «Технической физики» или для «Электричества» статью о нашем магнетронном генераторе. Вы знаете, каковы работы остальных исследователей в этой области, а все они печатаются и печатаются… Бедняга Килгор с его единственным ваттом…

— Арнольд Исидорович, — смущенно начал Веснин, — я вот что хотел вам сказать насчет статьи. По-моему, надо привлечь к этому делу Михаила Григорьевича. Он старший инженер бригады и тоже немало над магнетроном поработал.

— О, пожалуйста! — охотно согласился Ронин. — Я не возражаю против любого количества соавторов. Завтра к утру я привезу черновой вариант.

Ронин, который вообще писал много и печатался относительно часто, не придавал этой статье большого значения. Он собрал свои листки и блокноты и, сославшись на недомогание, сказал, что хочет уехать домой пораньше.

«Пережитки капитализма в сознании людей»

Едва Ронин вышел, как в лабораторию с воплем: «Смотрите! Смотрите!» — ворвался Юра Бельговский.

Размахивая тоненьким номером журнала Новости радио, он устремился к Веснину.

Веснин и все подошедшие сотрудники увидели на первой странице обложки фото, где был изображен в очень эффектной позе Муравейский рядом с вакуумной установкой и с магнетроном в руке. На второй странице жирным шрифтом было набрано пояснение к фотографии:

Старший инженер одного из ленинградских заводов тов. М. Г. Муравейский с новым электровакуумным прибором, созданным в исследовательской бригаде, которой он руководит. По отзывам многих авторитетных специалистов, этот прибор дает возможность в недалеком будущем совершенно изменить технику генерирования сантиметровых волн.

А несколько ниже, курсивом, был дан текст, идущий от самого руководителя бригады:

Новый магнетронный генератор — это одно из величайших достижений не только советской, но и всей современной электроники. Получены рекордные мощности на сантиметровых волнах.

— Ну что же, — произнес Веснин, возвращая Бельговскому журнал, — здесь все правильно.

— Несколько дней назад, — сказала Нина Филипповна Степанова, — представитель редакции Новости радио приходил в лабораторию. Михаил Григорьевич дал краткое интервью, и поскольку ни Веснина, ни Ронина не было в тот момент поблизости, Муравейский не смог устоять против искушения и сфотографировался рядом с установкой.

— Нет, я этого дела так не оставлю! — заявил Юра, схватил журнал и выбежал из лаборатории.

Веснин вовсе не был так глубоко уязвлен поступком Муравейского, как это предполагал Бельговский. Он, как и Степанова, воспринял это скорее с юмористической точки зрения. Веснину доводилось слышать, как Михаил Григорьевич с завистью говорил о знакомых авторах статей в научных и технических журналах:

«Печатается! Труды публикует! Для нашего брата, заводского инженера, увидеть свое сочинение опубликованным — это событие. Специфика производства способствует развитию многих и разнообразных дарований, но уменье писать статьи не считается обязательным качеством для хорошего производственника, да и условия нашей работы не всегда позволяют располагать временем, необходимым для писания статей… Попробовал бы этот автор, будучи в нашей шкуре, печататься!»

— Вот теперь и наш шеф печатается, да еще как — с поясным портретом! — улыбнулась Нина Филипповна.

Веснин рассмеялся.

Он был очень удивлен, когда несколько дней спустя, предложив Муравейскому участвовать в статье о многорезонаторном магнетроне для журнала «Техническая физика», услыхал в ответ:

— Повышенное число соавторов отнюдь не украшает статью. Это как со звездами, — заявил старший инженер бригады. — Вы знаете, Володя, что чем больше номер звездной величины, тем меньше видимость самой звезды. Звезда третьей величины — это уже нечто тусклое и жалкое. А посему я великодушно дарю вам свое предполагаемое соавторство. Тем более, что прибор, как заверяет Арнольд Исидорович, не будет назван муравейскотрон.

Веснин не знал, что Михаил Григорьевич на днях получил куда более заманчивое, с его точки зрения, предложение.

Студенецкий организовал издание справочника по электровакуумным приборам под своей редакцией и вызвал к себе Муравейского, чтобы поручить ему раздел о тиратронах и газотронах.

— Впрочем, быть может, вы предпочтете писать новый раздел — о многорезонаторных магнетронах? — осведомился Студенецкий.

Тон этого вопроса не оставлял сомнения в чувствах и намерениях Константина Ивановича.

Муравейский поспешил заверить технического директора, что магнетрон — это пустейшая химера. И что у него, у Муравейского, никогда не могла бы возникнуть мысль захламлять серьезный труд, рассчитанный на широкие инженерные круги, описанием прибора, который не имеет никакого народнохозяйственного значения.

Студенецкий слушал молодого человека с видимым удовольствием. А когда Муравейский кончил, Константин Иванович, порывшись в стопках бумаг, блокнотов и папок, которые лежали у него на столе, вытащил тоненький номер журнала Новости радио и протянул его своему собеседнику.

У Муравейского пересохло во рту.

Но его растерянность длилась лишь мгновение. Взглянув своими жгучими очами в светлые глаза Студенецкого, молодой инженер улыбнулся и молвил, чуть вздохнув:

— Увы, я тогда искренне верил всему тому, что здесь написано. Я был под гипнозом первого успешного испытания. Но поразмыслив, я понял, что правы вы, Константин Иванович, а не академик Мочалов. Магнетрон у нас есть, но как его практически применить к какому-либо полезному делу, еще неясно. А что касается до луча, необходимого для видения в темноте и сквозь туман, то тут мы пока не видим даже намеков на какие-либо пути. — Убоявшись необычайно приветливого лица, с которым его слушал технический директор, Муравейский замолчал, опустил голову и с видом глубочайшего смирения пробормотал: — Возможно, конечно, я ошибаюсь…