Магнетрон - Георгий Бабат

Забыв о похвале воздержанию, с которой он начал свою беседу, Арнольд Исидорович поглощал суп с сосисками, — приговаривая:

— А вы чудесно готовите! Право, чудесно! Когда я буду богат и знатен, я награжу вас орденом поварешки. Согласны?

— А пока вы еще не разбогатели и не стали губернатором острова, — сказал Веснин, — я осмелюсь поговорить с вами, как инженер с инженером. Арнольд Исидорович, идемте работать к нам на завод. Наша лаборатория — одна из лучших в Ленинграде. У нас работают такие специалисты, как профессор Болтов, Кузовков и, наконец, Аркадий Васильевич Дымов. Дымова вы должны знать. Это ученик Волкова. С Дымовым очень легко работать. Такого чуткого, душевного начальника редко встретишь. Да и весь наш коллектив — спаянный, дружный…

Ронин размотал свой шарф, швырнул его на самый дальний стол и сказал:

— Я как-то немного оторвался и от журнала и от института. Понимаете, не хочется снова впрягаться в такой же хомут…

— Арнольд Исидорович! Вы словно в камере одиночного заключения. Вам легче станет работать, когда вы сможете в любой момент поделиться мыслью с товарищами, проверить свои идеи экспериментально. Идемте к нам и давайте сделаем с вами магнетронный генератор для сантиметровых волн. На нашем заводе можно построить любой электровакуумный прибор. Право, посмотрели бы вы на оборудование наших цехов, какие у нас там дела делаются!

— Логически говоря, я ни в коем случае не должен был бы сдаваться, — возразил Ронин. — У меня столько новых идей, столько интересных мыслей возникло за время болезни… Стоят, как раскаленные утюги на плите. Не знаю, за какой взяться, а тут вы еще с вашим генератором сантиметровых волн…

— Нет, Бюро новизны Комподиза настаивает на том, что он ваш.

— В самом деле, разве попробовать, пойти к вам?

— Конечно. Это антиобщественно — с такими способностями, с такими знаниями бросить дело на половине пути. Пытались вы конструировать свой многорезонаторный магнетрон?.. Нет, ведь только вычисляли. А на заводе построим вещь. Ну, давайте соглашайтесь!

— Как настоящей свахе, вам трудно отказать. Но боюсь, что я, как Подколесин, в последнюю минуту выпрыгну в окно.

— Хорошо, что предупредили. Итак, когда придете на завод оформляться?

— Простите, но зачем мне, собственно говоря, оформляться? Я член групкома — группового комитета — писателей при Ленинградском издательстве. Все справки для домоуправления мне дает групком, карточки я тоже там получаю. Для чего же мне оформляться?.. Писатели вообще работают дома. Я и для вас могу дома работать.

— Как, вы — детский писатель?

— Это, видите ли, жена инженера Оленина, Ия Юльевна Нельская, она видная фольклористка… Я вам уже говорил о ней. Она постоянный посетитель научного зала Публичной библиотеки, такая высокая, смуглая… Это именно ее волнует вопрос о степени диссертабельности бабы-яги.

— Ничего не понимаю! — воскликнул Веснин.

Ронин засмеялся:

— Она добрая душа. Оленина волновал вопрос, как я буду жить без карточек, после того как меня по моей просьбе отчислили из ГЭРИ. Так вот, Ия Юльевна собрала журналы с моими статьями, и меня приняли в члены групкома. Теперь я не нуждаюсь во всех этих официальных оформлениях.

— Ну, нет, — твердо сказал Веснин. — Приносите на завод вашу трудовую книжку.

Ронин в заводской лаборатории

Когда Ронин должен был впервые выйти на работу, Веснин пришел в лабораторию на полчаса раньше звонка. Но уже к обеденному перерыву он убедился, что беспокоился напрасно. Ронин чувствовал себя в лаборатории так, словно он здесь родился.

Пренебрегая столом, который был ему предназначен, он расположился у окна, выходящего на огороды, за столом Юры Бельговского. Юра не посмел возразить и присел с краешку. Ронин великодушно подвинулся и перенес часть своих бумаг на стол Нины Филипповны Степановой.

В первый же день Ронин высказал ряд ценных мыслей относительно того, как надлежит вести дальнейшие работы по магнетрону. Проходя мимо помещения, где работала группа Кузовкова, Ронин поговорил с Сергеем Владимировичем и привел того в совершеннейший восторг своей изумительной интуицией. Звучный, высокий, немного резкий голос Ронина раздавался то в том, то в другом конце лабораторного корпуса, и всюду к его высказываниям и советам прислушивались с вниманием и интересом.

Сам Дымов поздравил Веснина:

— Кажется, новый сотрудник очень эрудирован. Свежая струя влилась в лабораторный бассейн.

На другой день, проходя во время обеденного перерыва по заводскому парку, Веснин увидел Ронина в обществе Кости Мухартова, Вани Чикарькова и еще нескольких таких же молодых рабочих. Все они слушали Ронина с выражением живого интереса. У Кости на щеках играли ямочки, Ванечка стоял, широко улыбаясь, Саня Соркин записывал слова Ронина в блокнот, еще один незнакомый Веснину парень, с мячом под мышкой, совершенно позабыв о своем желании поиграть в волейбол, слушал, вытянув шею и покручивая кудрявый чуб.

— …Энергия перебрасывается, как горячая картошина с ладони на ладонь, — говорил Ронин, поясняя свои слова жестом, красивым и выразительным. — Одна ладонь — самоиндукция, другая — конденсатор…

Ронин объяснял своим слушателям действие электрического колебательного контура. Это объяснение было так ново, оригинально, что и Веснин, хорошо знакомый с предметом, о котором шла речь, остановился заинтересованный.

— …Пионеры промышленной электротехники, и среди них такие великие изобретатели, как Яблочков и Лодыгин, имели далеко не полное знание о том, что такое электричество. Является ли теперь наше знание полным? Конечно, нет, — говорил Ронин. — Мы рисуем себе картины, насколько это для нас возможно, приближающиеся к действительности. Неважно, что картины не абсолютно правильны. Они должны быть ясными и живыми: данные наблюдений и опытов бесконечно исправляют и дополняют наши первоначальные представления… Электрические машины и аппараты — это гармоническое дополнение к природе…

Веснин был огорчен не меньше остальных, когда гудок, известивший об окончании обеда, прервал речь Ронина.

Меньше и реже, чем с другими, Ронин говорил с Муравейским. Иногда Веснину даже казалось, что Арнольд Исидорович сознательно избегает старшего инженера бригады. Но в первые дни пребывания Ронина в лаборатории Муравейский был доволен, как он говорил, «случайным приобретением» Веснина. Благодаря Ронину популярность бригады промышленной электроники значительно возросла. К Муравейскому чаще стали обращаться с просьбами:

«Нельзя ли будет эту работу проконсультировать в вашей бригаде?»

«Я полагаю, — отвечал в таких случаях Михаил Григорьевич, — что товарищ Ронин не откажется взять это на себя».

И Ронин никогда не отказывался. Не задумываясь, он мог дать точную справку по самым различным и общим и узкоспециальным вопросам.

Первый неприятный разговор по поводу своего сотрудника Веснину пришлось иметь с табельщицей. По ее точным данным получалось, что Ронин из шести рабочих дней пропускает четыре, а в остальные два является на работу с опозданием не менее чем на два-три часа

— Но этого не может быть. Мы ведь ежедневно встречаемся с ним на работе, и часто он приходит раньше уборщицы. Тетя Поля может это подтвердить.

— Сама знаю, что приходит, — отвечала табельщица, — его ни с кем не спутаешь, да ведь надо же перевешивать номерок! То он совсем забудет, то прибежит в обед, а то и вовсе возьмет чужой. Мы уж и сами с тетей Полей думали, как с ним быть. Ежели ему не обидно, то мы повесим на его табельный номер ленту или пуговку какую яркую… В старое время, при Разоренове, неграмотные работницы этак свои номерки отмечали.

— Я с ним поговорю, — обещал Веснин.

— А то, знаете, я ведь сведения обязана подавать. Ему не то что выговор, а уж прямо увольнение было бы…

В тот же день к Веснину прибежала Наташа:

— Где Труба Гюль Муллы?

Веснин не знал, что практикантки дали Арнольду Исидоровичу такое прозвище, но сразу догадался, о ком речь. Уж очень это необычное сочетание экзотических слов пристало к внешности и к голосу Ронина.

— Вот, извольте полюбоваться! — сказала Наташа.

Она положила на стол Веснина несколько вариантов анодного блока магнетрона, нацарапанных плохо отточенным карандашом на обложке ее лабораторного дневника.

— Да, у Арнольда Исидоровича, — вздохнул Веснин, — кажется, действительно есть привычка работать на чужих столах…

— Если бы речь шла только об особенностях характера Ронина, я уж как-нибудь отважилась бы поговорить с ним без помощи третьих лиц. Но тут дело посерьезнее. Сами посудите, можно ли бросать записи, касающиеся оборонного изобретения, где попало и болтать об этом изобретении с кем придется! Отец, когда приезжал сюда из Москвы, просматривал мою работу… Ну и наткнулся на эту злополучную обложку.