Магнетрон - Георгий Бабат

Хотя совещание по магнетрону началось в час дня, было уже после шести, когда Жуков взял слово, чтобы подвести итог дискуссии.

— При сложившейся обстановке, — сказал директор завода, — я не могу предложить исчерпывающее, удовлетворительное решение вопроса о магнетроне. Мнения, высказывавшиеся на сегодняшнем совещании, слишком противоположны. Я с большим вниманием отношусь к высказываниям Константина Ивановича. И не только потому, что Константин Иванович является главным инженером завода, мы обязаны прислушиваться к его мнению. Мы должны всегда учитывать его большой технический опыт, его технический кругозор. Его мнение — прекратить на заводе всяческие работы по магнетрону. Это же мнение поддерживал Август Августович, которого все мы уважаем как производственника и организатора. Другой точки зрения придерживается Александр Васильевич Мочалов. Он предложил развернуть эти работы на заводе как можно шире, создать специальную магнетронную лабораторию. В том же духе высказывался и Аркадий Васильевич Дымов. Я лично, как техник, присоединился бы к ним. Уж очень тут много заманчивых перспектив. Но на свою ответственность я не могу принять такое широкое решение. Мы представим все материалы нашего сегодняшнего совещания в Главное управление. Возможно, товарищ Дубов сам захочет ознакомиться с этой проблемой. Пока мы поддержим Веснина в пределах наших заводских возможностей. Надо будет освободить его от всех работ, не связанных с магнетроном. В помощь ему можно будет принять в лабораторию еще одного инженера или физика.

Попрощавшись с Жуковым, Студенецким и Дымовым, Мочалов подошел к Веснину:

— Если найдете свободное время, зайдите ко мне в институт. Мне хотелось бы поговорить с вами подробнее.

Отколов со стены все свои чертежи и свернув их в трубку, Веснин пошел в лабораторию. У входа он встретился с Дымовым.

— Владимир Сергеевич, — сказал тот, — я считаю, что совещание прошло очень удачно. Определились друзья и враги. Ясно, кто «за» и кто «против». И вы теперь имеете возможность работать над магнетроном в вашу полную проектную мощность.

О джиннах, леших и прочей нечисти

После совещания Студенецкий возвращался с Френсисом на своем «Линкольн-Зефире».

Обычно в машине Студенецкий часто оборачивался к американцу. Он любезно разъяснял ему, в чем состоит красота гранитной набережной Невы с ее львами, воспетыми самим Пушкиным, сообщал анекдоты, указывал на коней Клодта…

С точки зрения Студенецкого, Френсис был вульгарный, малокультурный янки, безусловно неспособный воспринять красоты зодчества. Константин Иванович и сам был в этом не силен. Но его жена — Наталья Владимировна, урожденная Колокольникова, — за долгие годы их совместной жизни сумела внушить ему ряд понятий и представлений, которые он хорошо усвоил и какими любил щегольнуть с тем большей легкостью, с чем большим трудом они ему достались.

Но сегодня Константин Иванович молчал, поглощенный анализом всех малоприятных слов, услышанных от Мочалова. На этот раз говорил Френсис:

— Я изучал книги социалистов. Ваши соотечественники не смогут упрекнуть меня в невежестве или клевете, если я скажу, что у вас не ценят людей. Разве не один из величайших основателей теории социализма, которого признают отчасти и у вас — я подразумеваю в данном случае Фурье, — сказал: «Пусть честолюбивый человек, оказывающий пользу отечеству, получит почести, титулы, чины и власть; пусть человеку, любящему богатства, дадут их, если он окажется необходимым для своих сограждан; пусть ободряют похвалами тех, кто любит славу; одним словом, пусть будет дана свобода человеческим страстям, если из них получаются реальные и длительные выгоды для общества»… А в вашей стране совершенно не ценят людей. Я не говорю уже о рабочих. Я был в вашей заводской столовой и видел, как девушки едят воблу при помощи ложки. Ужас! Ваши актрисы ходят в перешитых платьях.

— О, бедняжки, — усмехнулся Студенецкий.

В зеркале над ветровым стеклом Константин Иванович увидел отражение маленькой игрушки, сувенира, который висел на шелковом шнуре, прикрепленном к потолку автомобиля. Это была крохотная фигурка смуглоликого Аладдина с волшебной лампой в правой руке, не со старинной масляной лампой, как полагалось по арабской сказке, а с маленькой моделью современной электронной лампы.

Эту игрушку Константин Иванович получил в подарок от одной черноокой девушки-креолки, которая утверждала, что в жилах ее течет кровь Монтесумы и Кортеса. Она любила ходить в платьях, похожих на театральные, костюмы. Это была школьная подруга другой очаровательной девушки — секретаря мистера Сарнофф, председателя правления фирмы «Радиокорпорейшен».

Впрочем, сам Студенецкий обычно иначе объяснял появление в своем автомобиле эбонитовой фигурки, одетой в расшитые бисером бархатные шаровары и обутой в серебряные туфли с длинными загнутыми носами.

«Да-а, — говорил, поглаживая бороду, Константин Иванович, — англосаксы вообще любят подпустить романтику в науку… Эту волшебную лампу я получил в подарок от сотрудников исследовательского отдела „Радиокорпорейшен“. — Затем следовало разъяснение: — Ну, нечто подобное тому, как знаменитому физиологу Ивану Петровичу Павлову подарили в Англии, в Оксфордском университете, плюшевую собачку, обвешанную пробирками для собирания слюны и желудочного сока… Это, помните, когда ему присудили почетную степень доктора „honoris causa“. Студенты во время торжественной церемонии спустили игрушку на шнуре с хор, с галереи».

И тут Студенецкий умолкал, чтобы слушатель мог уже сам дать себе отчет в том, как высоко стоит авторитет рассказчика за границей.

Константин Иванович взглянул на крохотного Аладдина и легко вздохнул:

— Да, было, все было, а что было, то прошло…

— О, я не спорю! — нарушил мистер Френсис течение мыслей технического директора. — Ваша страна идет колоссальными шагами по пути прогресса, но у вас слишком безжалостны к людям. И что еще более несправедливо: к выдающимся людям. Таких людей, как вы, мистер Студенецки, очень немного. Фирма «Радиокорпорейшен» — эта очень мощная и передовая организация — приобрела у Треста заводов слабого тока лицензию на ваш патент, мистер Студенецки. Я имею в виду патент на активные катоды. По американским законам, чтобы стать полноправным гражданином США, достаточно оказать один раз услугу державе. Человек, получивший один американский патент, уже имеет право назвать себя другом нашей страны. А вы, мистер Студенецкий… ваши изобретения и патенты! О-о-о! Америка вас знает. Вы не дикий кот изобретатель. Вы интернационально известный ученый. Посмотрите, — продолжал Френсис, — подумайте, какое исключительное положение занимает доктор Палуев у «Дженераль Электрик». Он один из наиболее высокооплачиваемых инженеров во всем мире. О-о-о, наши фирмы умеют ценить чистую науку! А сколько ваших соотечественников работает в наших фирмах! У Вестингауза лабораторией электронных ламп заведует Муромцев. Сикорский организовал авиационную компанию. Возьмите опять-таки Палуева… Да, Палуев, — повторил Френсис, дернув за ногу маленького Аладдина, — того самого Палуева, который фактически довольно изящно экспроприировал вашего Мочалова. Эти так называемые нерезонирующие трансформаторы, которые фирма именует «палуевскими», были давно описаны Мочаловым в журнале «Техническая физика»… И если Палуев процветает, то можно представить себе, как был бы обставлен в Соединенных Штатах специалист вашего размаха, опытности… таланта, наконец!

Френсис льстил грубо, явно. И все же Константину Ивановичу было приятно слушать эти слова, в искренность которых было бы смешно поверить.

«Было время, — думал Студенецкий, — когда я льстил. Теперь льстят мне. Льстят, значит, считают сильным».

Он мог с оттенком пренебрежения слушать о Муромцеве и Палуеве, занимающих такое высокое положение в технических кругах Соединенных Штатов. Сам он как инженер был не ниже этих белоэмигрантов, этих людей, покинувших свою родину. Сам он занимал теперь положение значительно более высокое, чем они, и работал, в стране, которая в недалеком будущем, несомненно, сможет соперничать по своей технической мощи с Соединенными Штатами. Следовательно, в свое время он сделал правильный выбор.

— Я поклонник вашего таланта, мистер Студенецки, — продолжал Френсис, — я всегда весь к вашим услугам.

Константин Иванович наклонил голову:

— О-о-о, о-о-о, покорно благодарю! Примите мои уверения.

— Я ваш джинн, раб этой лампы, — продолжал Френсис, щелкнув Аладдина по носу. — Вам стоит потереть лампу и приказать. Я немедленно отвечу: «Слушаю и повинуюсь. Чего ты хочешь? Требуй — получишь. Я все могу».