Два года в Испании. 1937—1939 - Овадий Герцович Савич

скрытая за кулисами шарманка играет простенькую песенку, занавес раздвигается, лодка плывет, звери кланяются… И больше ничего. Представления дать нельзя: одни актеры — на фронте, другие — в ящике…

— Конец нашей сказке, — грустно качает головой Прието. — Придут «они», для них все это кощунство. Разобьют и сожгут. Увезти не на чем. И я показываю мой театр всем, кто еще не видел его. Ведь правда, это хорошо?..

4

Фашистского наступления на Барселону ждали в течение двух месяцев. Было заранее известно, где именно оно начнется. Из-за оттяжки оптимисты снова уверяли, что именно теперь Франко слабее, чем когда бы то ни было, что в тылу у него особенно беспокойно, что интервенты устали помогать ему, что его солдаты бунтуют. Оптимисты все еще верили в перелом.

В руках фашистов был мост через реку Сегре. Именно здесь, перед единственной фашистской переправой, была поставлена ненадежная часть, штурмгвардейцы. Они представляли собой полевую жандармерию и находились в ведении министерства внутренних дел. На фронт они попали впервые, а были убеждены, что их место в тылу.

Необстрелянные солдаты продержались в окопах часа два, замирая от каждой бомбы и каждого снаряда, и затем, не дождавшись даже атаки, пустились наутек, бросая вооружение. Их командир отдал письменный приказ, за который его следовало расстрелять на месте: «Спасайся кто куда может». Его помощник спрятал эту бумажку в карман и предъявил ее потом в собственное оправдание. А командир, зная, что по закону дезертира можно расстрелять без суда только на фронте и только в течение трех дней после преступления, бежал в Барселону и скрывался там, пока не прошли все сроки.

На другом участке фронта прославившийся корпусной командир был подчинен старорежимному полковнику. Полковник отдал приказ уступить без боя укрепления, которые воздвигались месяцами и считались неприступными. Свой приказ он мотивировал опасностью обхода.

Командир корпуса наотрез отказался покинуть свои позиции. Но высшее командование стало на сторону полковника, и укрепления достались врагу без выстрела.

Неприятель действовал главным образом обходными движениями. Поэтому на естественных рубежах республиканцам не удавалось закрепиться, и они вынуждены были принимать бой на ровной местности, где они оказывались слабее и где никаких укреплений заранее подготовлено не было. Только у Бархас Бланкас армия Модесто сопротивлялась, пока у нее не кончились снаряды.

Резервов не было. Мобилизованные последнего призыва не могли пополнить прежнюю убыль, а мобилизованные в последнюю минуту не были обучены. Количество самолетов к этому времени было ничтожно: у фашистов их было раз в двадцать больше.

К гражданскому населению обратились в последнюю минуту. Каталонский советник по экономическим вопросам (в Каталонии министры назывались советниками) издал 22 января 1939 года приказ о закрытии всех магазинов в Барселоне и об обязательной явке приказчиков и служащих на фортификационные работы. В городе были тысячи магазинов, профсоюз работников прилавка был одним из самых крупных. На приказ откликнулось тридцать шесть человек. Остальные думали о том, куда бежать и где прятаться.

Под Барселоной не оказалось укреплений. Солдатам армии Модесто было объявлено, что на речке Льобрегат, в десяти — пятнадцати километрах от города они найдут подготовленные окопы. Они спокойно отходили к речке. Оказалось, что вдоль нее не было сделано ни одного удара лопатой.

Лучшие из командиров взяли винтовки и пошли в первую линию — она же была и последней, замыкающей отступление. Им удавалось воодушевить бойцов и отбить врага, вовсе не стремившегося к рукопашной, чтобы увидеть затем, как враг заходит с тыла, потому что соседняя часть ушла.

Двадцатого ночью, километрах в сорока от Барселоны, выехав навстречу отступающей армии, я увидел, как в темноте бредут беженцы, как среди населения идут солдаты. С холма открылся пожар деревни. Под выплывшей луной самолеты врага казались серебряными, в свете зарева они краснели. Взметнувшаяся земля на мгновение закрывала пожар. Трещал пулемет: летчик стрелял в движущуюся темноту. Люди всё шли, шли. Прибежал взволнованный, счастливый артиллерист. Он со своей батареей оказался позади пехоты и в упор расстрелял атакующие части противника. Потом галопом вывез орудия. Чудом не погиб и чудом спас батарею. Никто не слушал его сбивчивого восторженного рассказа. Он посмотрел на пожар деревни, услышал полную шорохов тишину, и плечи его опустились, а в растерянных глазах встал вопрос: почему не все как я?.. Селестино Гарсиа был далеко не один, но уже и тысячи таких, как он, ничего не могли сделать.

Беженцы проходили через Барселону. Под окнами шли крестьяне с узлами, рабочие. Они шли, опустив головы, в темноте и тишине, и волочили свое добро, большей частью старую рухлядь. Они еще уходили из города, когда мятежники уже входили в него.

А за занавесками богатых домов все явственнее проступали злорадные лица. Какие-то молодые люди в обтянутых пиджаках показались на улицах, еще пугливо оглядываясь. Они давным-давно должны были быть в армии. Через город на автомобиле промчался Ларго Кабальеро, он ехал за границу. За ним немедленно помчалось руководство анархистов.

Двадцать третьего и двадцать четвертого город все пустел. Никто ничего не знал. На улицах люди собирались кучками, молчали, заговаривали шепотом, как в доме умирающего.

Фашистские самолеты беспрерывно кружили над городом. Сирены больше не выли, и зенитки уже не стреляли. Фашисты не бомбили города, они бомбили только отходившие части. Но постоянное присутствие вражеских самолетов в воздухе угнетало больше, чем бомбы: фашисты показывали, что они уже хозяева.

Уехало наше полпредство. Оно разместилось километрах в двадцати пяти от Барселоны. Уехал и я: международная линия телефона уже не работала, не работал телеграф. Но флаг над домом полпредства и герб на дверях были оставлены, чтобы не подчеркивать безнадежности. Вечером двадцать пятого я отпросился назад, в Барселону. Мне поручили снять флаг и герб, когда я уеду из города.

Я поехал в редакцию «Френте рохо». Номер был уже готов, и единственное, что предложил мне сделать Искарай, — написать одну «шапку». Так я стал участником последнего номера газеты, вышедшего в Барселоне.

Около часа ночи я поехал домой. На рассвете меня подняли. Оказалось, что после моего отъезда в редакцию, находившуюся рядом с центральной площадью Каталонии, явилось человек пятьдесят