Ордынский волк. Самаркандский лев - Дмитрий Валентинович Агалаков

в последний момент скрывался от него. Спустя время Тимур наконец получил сведения, что Тохтамыш ушел в булгарские леса. Он последовал за ним, разоряя все вокруг. В прошлый раз, четыре года назад, он не доходил так далеко – теперь же другое дело. Чагатаи шли по обеим сторонам Итиля, все громили и сжигали на своем пути. Так были разграблены и сожжены древний город Булгар и прочие города некогда великого волжского царства.

Великий эмир Тимур походил на взбешенного зверя – все было у него! Добыча, победа, рабы и рабыни – все покорялись ему, кто успевал просить пощады, а кто не успевал, ложился под мечами его бахадуров. Все правобережье Итиля было залито кровью татар. Одного не было – Тохтамыша. Но теперь уже Тимур задался иной целью. Чингисхан, согласуясь с Ясой, поделил свое государство на четыре улуса. Каждый улус был гигантским военным лагерем на территории Евразии. Чагатайский улус был поделен на Мавераннахр и Могулистан, улус Джучи – на левобережье Волги и правобережье. Когда Тимур разбил Тохтамыша на Кундузче, он завоевал левое, восточное крыло улуса Джучи, теперь же он взялся за правое. Его мобильное многотысячное войско позволило ему это сделать, тем более что татары уже не могли оказать ему хоть малейшего достойного сопротивления. Могли только уносить ноги, иногда оставляя свои гаремы, жен и детей на милость победителя.

Тимур вернулся из Булгар, дошел до реки Узи, всех побил и покорил там, затем прошелся по берегам реки Тона и повторил то же самое. (Узи – Днепр, Тона – Дон.) Тут ему оказали сопротивление татары, но были сломлены и рассеяны.

Как метко заметил летописец: «Государь Сахибкиран, обратившись ко всякому делу, не останавливался, пока не доводил его до совершенства». В данном случае он должен был вырезать всех врагов, особенно неверных и сочувствующих им, и так добиться совершенства в своем полководческом деле.

Тимур знал, что на севере улуса Джучи есть Орда Залесская, страна Рус. Столица ее Москва прячется в холоде за густыми лесами и болотами, и дойти до нее не так-то просто. Сам хан Бату едва нашел ее! Она воинственна, эта Орда, там много хороших воинов! Это они разбили темника Мамая пятнадцать лет назад и погнали его на юг, в лапы Тохтамыша. Это их князь сражался с ним, Тимуром, как ему донесли, на реке Кундузча четыре года назад. Как видно, он был верным другом хана Тохтамыша, а потому с этой Ордой Залесской, хоть и жила она в холоде и пряталась за болотами и лесами, надо было кончать. Зачем оставлять норовистого врага в своем тылу? Тем более что наступило лето, и стоило воспользоваться моментом. Зимой в страну Рус его бахадурам, привыкшим к знойной Средней Азии, было не сунуться.

И Тимур, взяв с собой внука Мухаммада Султана в качестве второго полководца, с несколькими туменами двинулся на север…

3

В Москве тревожно звонили колокола. Сердце стыло от этого многоголосья, в животе ныло у всего люда. Так звонят только тогда, когда лютый враг на подходе. Хана Тохтамыша москвичи вспоминали с ужасом, его жестокую резню, устроенную в столице тринадцать лет назад. Но Тохтамыш был своим ханом, своим царем, который пришел наказать за неуплату дани, за своевольство, да и вошел в Москву только хитростью. Так еще поди возьми город! Это был свой хан, предсказуемый, как злой отчим: и не любит шибко, и в кровь изобьет, коли пьян будет, но жить с ним можно. Самый обыкновенный жестокий татарин, проклятущий басурманин, нехристь, что с него взять? Хотя с князем он вроде как дружил, и хоть Москву сжег, а великого князя Дмитрия Ивановича на своем месте оставил, вот загадка, и сына его, Василия, жаловал.

Другое дело – страшный Хромец, о котором уже по всей земле Русской ползли самые жуткие слухи. О том, что отрезает тысячам людей головы и складывает из них башни, строит стены из живых людей, никого не жалеет. Новорожденных ест на завтрак, обед и ужин! Этот был подобен чуме и проказе, библейским Гогу и Магогу, адским племенам, вышедшим из дьявольского пламени, которые не оставляют по себе ничего живого. Впрочем, именно так же когда-то думали и о Чингисхане, который не дошел до Руси, и о Батые, который до Руси дошел и всю ее пожег, а что не пожег, то пленил и обложил данью. Но за последнее столетие татарских ханов стали воспринимать как своих повелителей, Богом данных, и на монетах было написано «Царь Тохтамыш», как тут не поверить? Ведь новые русичи рождались уже при них, татарских царях, с ними сжились, с тяжелой душой, но приняли. А что самое главное, не были татары гонителями на христианскую веру, дозволяли церкви отцов иметь и молиться своему Богу сколь душе угодно. Даже десятинную подать с церкви отменили, только пой, русский поп, хвалу царю татарскому, призывай к смирению холопов, и будет с тебя.

С Тимурленгом все было иначе, он христиан вырезал как племя, оттого и звонила тревожно Москва, и пост наложили строжайший на всех жителей княжества, вдруг поможет? А Василий Дмитриевич, повидавший победоносное войско среднеазиатского правителя на берегах Волги, наскоро собирал дружину. Но был невесел. Потому что сколько ни собери дружинников по земле Москвы и Владимира, да хоть рязанцев и суздальцев возьми, с которыми и так война, а все мало будет.

Василий Дмитриевич, которому исполнилось двадцать четыре года, объезжал Москву со своей свитой. Жарким был август. Ехали в рубахах, при мечах. Слава Богу, белокаменный кремль стоял! Опора и защита! Скала! Впервые отстроил каменную крепость отец Василия – Дмитрий Иванович по прозвищу Донской. Было это тридцать лет назад. Прежний деревянный Кремль, доставшийся еще от Ивана Калиты, горел слишком часто, и татары тому были причиной, и свои же, русичи, тверичи да рязанцы да суздальцы, что в разное время точили мечи на Москву. Но спасет ли Белокаменная свой народ от такого-то злодея?

– О чем думу думаешь, светлый князь? – спросил его воевода Кручина, из ближнего круга, что вел коня рядом.

– Думаю о том, что этот антихрист великие крепости берет, в горах стоящие, к которым и просто подойти нельзя. А он их как орехи колет. Так о нем говорят. А наша Москва, хоть и окружена болотами, да лежит как на ладони. Вот он ее другой ладонью-то и прихлопнет.

– Так уж и ладонью, князь? – с укором в тоне спросил воевода.

– А ты как думал, Кручина? Тебя со мной на Волге не было.