Золотой век предательства. Тени заезжего балагана - Дарья Кочерова

Но это дурачество навело Уми на одну очень важную мысль: соваться в балаган без оружия будет просто верхом глупости с её стороны. Конечно, против магии обычное оружие наверняка окажется бессильным, но всё равно следует подготовиться к любым неожиданностям.

***

Вопреки ожиданиям Уми, отец не стал злобствовать и даже угрожать домашним арестом. И про её купание в пруду он не сказал ни слова: то ли ему ещё не доложили об этом происшествии, то ли он не придал этому особого значения – что, в общем-то, в любом случае было Уми только на руку.

Их беседа была короткой, и состоялась прямо перед завтраком. Пока Томоко и ещё двое слуг накрывали на стол, Итиро Хаяси сидел на веранде и курил свои излюбленные глэндрийские сигареты. Уми сидела подле него и то и дело отмахивалась от сизого дыма, который сносило ветерком в её сторону.

– На этот раз ввиду сложившихся обстоятельств я не стану наказывать тебя: всё-таки не каждый день на кого-то в моём клане насылают проклятие, – покачал головой отец, и добавил: – Но учти: если надумаешь ещё раз так подвести моё доверие, наш разговор будет строиться по-другому.

– Я даю вам слово, что такого больше не повторится, – поклонилась Уми. Этим утром она сполна осознала, что сглупила, и слова отца только усилили колючее чувство стыда.

– Никто не тянул тебя за язык, – хитро покосился на неё отец. – Я запомню твои слова.

Какое-то время они помолчали. Отец курил и любовался карликовыми соснами, которые они с матерью посадили в день своей свадьбы. А Уми гадала, как же половчее расспросить отца о празднике в балагане. Она видела, что Ёсио уже беседовал о чём-то с отцом, и надеялась, что он не забыл о своём обещании помочь.

С другой стороны, отец был порядком на неё сердит – Уми это видела. Не стоило раздражать его ещё больше, и потому Уми решила, что стоило дождаться, пока отец сам заговорит с ней.

Наконец Итиро Хаяси нарушил молчание:

– Твой новый телохранитель хочет сегодня снова сопровождать тебя к тому каннуси… Ах ты, опять забыл его имя!

– К Дзиэну? – предположила Уми.

– Да-да, к нему самому! Ямада сказал, мол, старик догадывается, как можно тебе помочь. Так что после завтрака будь готова отправляться.

Сердце Уми затрепетало от предвкушения: наконец она сумеет получить хоть какие-то ответы! Она была уверена в том, что каннуси Дзиэн не только поможет снять проклятие, но и расскажет им всё, что знает о причинах поджога святилищ. В конце концов он обещал, что поделится с ними какой-то тайной – и Уми не терпелось узнать, что же это было.

– И постарайся не особо задерживаться сегодня, – добавил отец. – Нам вчера прислали приглашения на праздник, который состоится в балагане. Я пока не уверен, что мне удастся выбраться, но и совсем отказывать нашим приезжим гостям в визите было бы невежливо. Так что поезжай туда с Ёсио, а я, быть может, присоединюсь к вам позже. Разумеется, твой новый телохранитель тоже должен сопровождать вас.

Уми до сих пор не верилось, что всё сложилось столь удачно. Даже если она и впрямь разболеется перед Обоном, это будет справедливой платой за то, что сейчас всё прошло ровно так, как она задумывала.

Поклонившись отцу, Уми заверила, что на сей раз он может на неё положиться. Итиро Хаяси ничего на это не ответил: лишь усмехнулся, в очередной раз затянувшись. Кончик глэндрийской сигареты разгорелся чуть ярче, словно отражая усмешку своего хозяина…

Ямада за завтраком не появился. Позже Томоко сказала, что монах уже поел на кухне, вместе со слугами. От домоправительницы Уми также узнала, что Ямада теперь будет жить при усадьбе – до тех пор, пока проклятье не будет снято, – и что сегодня он намеревался вернуться на свою старую квартиру за вещами – разумеется, после того, как сопроводит Уми обратно в усадьбу после встречи с Дзиэном.

Ёсио тоже куда-то уехал ещё до завтрака, так что за столом они с Томоко и отцом сидели втроём. Итиро Хаяси погрузился в раздумья и был молчаливее обычного. А тихую беседу между Уми и домоправительницей прервало неожиданное появление одного из братьев, дежуривших у ворот.

Вид у него был настолько испуганный, что все за столом невольно замерли. Отец нахмурился и дал охраннику знак говорить.

– Оябун, только что прибыл слуга из особняка господина Окумуры. Он принёс печальную весть – этой ночью градоправитель скончался.

Тэцудзи

Голова раскалывалась так, будто по ней нещадно лупили чем-то увесистым по меньшей мере несколько дней. С трудом справившись с накатившей на него дурнотой, Тэцудзи ухватился лапой за частые решётки в клетке и…

Что? Какая ещё клетка? Где он и как здесь оказался?

Ответ на последний вопрос тут же всплыл в его голове. Тэцудзи вспомнил появление соломенной шляпы – этот гад всё-таки поймал его!

Принц заметался по клетке и принялся дёргать прутья.

– Выпусти меня, ты, чучело облезлое! – вопил он, не обращая внимание на боль в раненой лапе. – Выпусти-и!

Тэцудзи не знал, что он станет делать, если соломенная шляпа откликнется на его зов. Он был так зол, что готов был грызть прутья клетки, представляя, что впивается зубами в лицо своего врага.

Только окончательно выбившись из сил, принц опустился на пол клетки и свернулся жалостливым клубком.

– Демон бы вас всех побрал! – в сердцах воскликнул он.

В этот миг он одинаково ненавидел и соломенную шляпу, и Оонамадзу, который не дал ему утонуть посреди озера Бива, и матросов с «Гордости империи», которые завезли его так далеко от родного дворца, и даже своего отца, во взгляде которого читалось лишь пренебрежение и разочарование в своём младшем сыне, ведь Тэцудзи оказался не таким прекрасным наследником, о котором император всегда мечтал.

Быть может, он сделает большое одолжение своему отцу, если не вернётся во дворец. Только матушку жалко, ведь она всегда любила его, каким бы дрянным сыном он ни был, но ничего не поделаешь. Они с отцом ещё достаточно молоды, чтобы прижить ещё детей, а про Тэцудзи все рано или поздно забудут, как о самом никчёмном наследном принце, которого когда-либо знала империя…

Тихий шорох, раздавшийся где-то неподалёку, заставил Тэцудзи замереть и навострить уши. Его клетка стояла в каком-то тёмном месте: когда его глаза немного привыкли к