Нечестная игра - Кэнди Стайнер

– Моему брату давали меньше года, Джемма, но он жив. Наслаждается своей жизнью без малейшего страха, хотя ему твердили, что он не дотянет и до пяти лет. Если он смог, то как же мы? Мы тоже все сможем. Но мы не должны больше ни секунды принимать друг друга как должное. Мы обязаны делать друг друга счастливыми, Джемма. И, конечно, время от времени мы будем причинять друг другу боль. И все портить. Потому что это и есть отношения.

Она не пошевелилась, когда я приблизился. Резкий порыв ветра пронесся между нами, как только я потянулся к ней и взял обе ее руки в свои. Я поднял их и прижался губами к костяшкам ее пальцев, а после посмотрел ей в глаза.

– Ты должна рискнуть. Я не буду тебе лгать. Ты должна встретиться лицом к лицу со страхом. – Я улыбнулся. – Но точно так же, как я держал тебя за руку на аттракционе, я буду держать тебя за руку сейчас. Если ты позволишь мне.

Ее глаза снова наполнились слезами, руки сжали мои в ответ. Я почувствовал ее желание прижаться ко мне, раствориться во мне.

Но она этого не сделала.

– Джемма, – повторил я, все еще не сводя с нее глаз. – Доверься мне.

Она сглотнула, закрыв глаза. А потом на волю вырвалось еще больше слез, каждая из которых скатилась вниз, присоединяясь к другим.

Она сжала мои руки, а затем убрала свои.

– Я не могу.

Сказанные так тихо слова казались правдой, от чего мне захотелось поверить, что это ложь. Но Джемма отвернулась и ушла, оставив меня смотреть ей вслед. Хотелось последовать за ней и убедить, что наших чувств хватит для всего того, о чем она мечтала, – ей просто оставалось дать нам шанс.

Но я мог лишь наблюдать за ее уходящей фигурой.

Мог лишь отпустить ее.

Глава 21

Джемма

Все шло хорошо.

Вот что я говорила себе, стоя на коленях на кухонном полу и оттирая дно духовки. Пары́ от чистящего средства каким-то образом успокоили меня, и я подпевала музыке, льющейся из динамика. Было воскресенье, и я провела весь день на «Солджер Филдс». Мы одержали еще одну победу и находились на пути к плей-офф.

Все шло хорошо.

Неделя как-то незаметно пролетела, и в то же время казалась затянутой, но я занимала себя, чем могла. Я с головой ушла в работу, а затем убиралась, занималась йогой, приготовила несколько новых блюд. Порылась в старых коробках с сувенирами, которые убрала в дальний шкаф. Даже нашла старую гавайскую гитару, на которой играла у костров в колледже. Я мало что помнила, но попробовать стоило, хотя было непросто.

Все шло хорошо.

Сегодняшняя игра началась рано – в полдень, так что я успела вернуться домой, дабы закончить свой список дел на выходные. Солнце только что село за здания в центре города. Внезапно музыка оборвалась. Я обернулась и увидела Белль, стоящую у динамика с широко раскрытыми глазами и осматривавшую мою квартиру.

Она посмотрела на окна – те, которые я вымыла сверху донизу. Затем на новые рамы и холсты, которые я повесила над диваном. Ее глаза продолжили осмотр, отмечая безупречно чистую кухню, вымытый средством пол, гавайскую гитару, прислоненную к краю дивана и три противня с брауни, которые я планировала принести в офис.

А потом ее глаза нашли меня, все еще стоящую на коленях на кухонном полу возле духовки. Я вытерла лоб тыльной стороной руки в желтой резиновой перчатке и улыбнулась.

– Привет, Белль.

Ее лицо сморщилось.

– О, милая. Все плохо. Все очень, очень плохо.

Я вздохнула, поворачиваясь обратно к духовке, и, прежде чем ответила, принялась протирать ее салфеткой.

– Я в порядке.

– Ага.

– Правда, – защищалась я. – Посмотри на это место. Здесь безупречно чисто. И я занималась йогой, медитировала, испекла кое-какие вкусности для офиса, ходила сегодня на игру. Кстати, мы выиграли, поэтому, вероятно, выйдем в плей-офф, и все просто… – я сделала глубокий вдох, не уверенная в том, почему у меня внезапно защемило в груди, почему глаза наполнились слезами, – отлично. Все в порядке.

Белль обогнула кухонный островок и опустилась на пол рядом со мной. С минуту она смотрела, как я тру духовку, и, чем дольше она наблюдала за мной, тем больше я чувствовал себя букашкой под микроскопом.

И проклятое пятно, которое я пыталась убрать, никак не исчезало. Что это вообще? Сгоревший сыр для пиццы? Подарок от арендатора до меня?

Я терла его все сильнее и сильнее, руки болели, волосы падали на лицо. Но оно не оттиралось. Ничто не помогало. Я зарычала, бросая тряпку и плюхаясь на задницу. Тяжело дыша, я уставилась на пятно, глаза затуманились.

– Оно не уходит, – сказала я срывающимся голосом, указывая на темное, загадочное пятно на моей в остальном безупречной духовке. – Я не могу его оттереть.

Слезы затуманили зрение, и я попыталась широко открыть глаза, чтобы не дать волю эмоциям, но слезы все накапливались и в итоге потекли по моим щекам.

Белль вздохнула, раскрывая объятия.

– Иди сюда.

Я прильнула к ней, и моя лучшая подруга прижала меня к себе так крепко, как никогда не прижимала моя мать. Она немного укачивала меня, успокаивая нежным «шшшш», пока я плакала. Я ненавидела себя за то, что вот так разрыдалась, ненавидела, что показала слабость.

И да, ничего не было в порядке – это я тоже ненавидела.

– Поговори со мной, – сказала Белль, все еще укачивая меня. Она пробежала пальцами по моим волосам, которые выбились из неряшливого конского хвоста. – И не надо нести чушь и притворяться, что все в порядке. Расскажи мне правду.

Я сделала глубокий вдох и отстранилась. Затем сняла перчатки, и Белль сразу схватила одну мою руку в свои, другой же я вытерла слезы с лица. Я уставилась на блестящую, без единого пятнышка плитку, возле которой сидели мы с Белль, пытаясь подобрать правильные слова.

– Он не пришел на игру, – начала я, шмыгая носом и не понимая, почему это имело значение. – Я пришла… одна, и даже никого не привела. Я сказала ему, чтобы он оставил меня в покое, что с меня хватит, но…

– Какая-то часть тебя все еще надеялась, что он придет, – закончила за меня Белль.

Я кивнула.

– Ты скучаешь по нему.

Я снова кивнула, на этот раз немного помявшись.

– Я