Их было 999. В первом поезде в Аушвиц - Хэзер Дьюи Макадэм

Голоса певиц витали над всеми в комнате – и над эсэсовцами, и над еврейками. Все они сейчас дышали одним воздухом, в них текла одна кровь, они вместе наслаждались музыкой, наслаждались моментом. Два сопрано пели серенаду таким же, как они, узницам, и сами исполнительницы всей душой понимали свою песню, чувствовали ее слова. Сколько лет миновало с тех пор, когда им могла прийти в голову мысль: Как прекрасно, когда светит солнце?! Когда они могли порадоваться спокойному, посвежевшему после бури воздуху?

Все они потеряли родных и двоюродных сестер и братьев, друзей, матерей, отцов, дочерей и сыновей. Комнату захлестнули воспоминания о лучащихся солнцем лицах, которых больше нет. Может, слушая песню, Ружинка увидела ангельское личико Авивы? А Гелена бросила украдкой взгляд на Франца Вунша? А Линда – может, тоже вспомнила кого-то, по кому тосковала все эти годы, или она уже успела забыть, что это вообще такое – грезы о любви? Суждено ли хоть одной из них дожить до того мгновения, когда в ночной тиши она увидит лицо любимого?

Голоса певиц звучали с нарастающей силой – все выше и выше. Сердца и надежды девушек воспаряли вместе с ними – на целые октавы. Лица певиц превратились в солнце, а их пение открыло дорогу в дальние дали. Там, где песням о любви положено сгинуть навеки, романс O Sole Mio, несмотря ни на что, продолжал жить.

В новогодний вечер эсэсовцы поднимали праздничные тосты, а лагерные узники не знали, чего им ожидать. Если конец близок, то насколько именно? Каким будет 1945-й – станет ли он последним годом их молодой жизни или началом новой эпохи? В честь наступления первого дня нового года рядом с бывшим крематорием-5 расстреляли сто полек и сто поляков – политзаключенных, которые, вероятнее всего, участвовали в Варшавском восстании. «Канадские» ночные работницы вздрогнули при звуке залпов. Те, кто еще спал, проснулись. Небеса над головой предвещали недоброе. Будут новые казни. Новые переводы в другие лагеря. Новые утраты. За первые четыре дня нового года население женского лагеря в Биркенау уменьшилось более чем на тысячу. Скорее всего, их перевели, но из документов неясно, куда именно, и к тому же под «переводом» нередко подразумевалось кое-что совсем иное.

Американцы теперь постоянно проводили разведполеты над лагерем, делали аэрофотоснимки комплекса, но Аушвиц все равно оставался непрекращающимся кошмаром. 6 января ближе к вечеру швейной и прачечной бригадам приказали выйти из барака и построиться. Там были Эдита с Эльзой, Рена Корнрайх с сестрой Данкой, их подруги Дина, Ида Эйгерман, Ружена Грябер Кнежа и некоторые другие узницы из первого транспорта. Все, что выбивалось из рамок обычного распорядка, вызывало тревогу, а когда их колонной погнали в Аушвиц I, девушки заволновались не на шутку. Команда остановиться прозвучала возле эшафота.

Две разверстые пасти петель поджидали своих жертв. На эшафот ввели двух из тех самых четверых девушек, что снабдили зондеркоманду порохом для взрыва крематория, став легендарными героинями среди узников. Эдита точно не помнит, кого именно казнили в тот раз, но там был кто-то из трех: Элла Гартнер, Регина Мафир, Эстера Вайсблум.

– Смотреть! – орал эсэсовец. – Это будет уроком любому, кто решит идти против нас!

Любому, кто отведет взгляд, грозила смерть.

– Всех предателей ждет такая же участь! – взревел оберштурмфюрер СС, шутцхафтлагерфюрер Франц Гесслер, когда зачитали приговор и головы девушек засунули в петли.

«„Да здравствует Израиль!“ – выкрикнули девушки и стали в унисон читать еврейскую молитву, – вспоминает Рена Корнрайх (№ 1716). – Скамейки выбили из-под ног, и их голоса оборвались».

Через пару часов перед работницами «Канады» казнили еще двоих – Розу Роботу и четвертую девушку. Линда, Пегги, Марги, Гелена, Эрна и Фела Дрангер, которые работали бок о бок с Розой, ели вместе с ней, спали рядом, теперь ее оплакивали. Быть может, ей повезло. Висеть лучше, чем гореть. Быть повешенной лучше, чем отправиться на газ, быть забитой до смерти или умереть от голода. Если тебя вешают, ты – отдельная личность. Эти юные женщины бросили вызов эсэсовцам, помогли организовать удар по газовым камерам, который вселил больше страха в тюремщиков, чем в узников.

«Лица этих девушек все время стояли у нас перед глазами», – говорит Эдита.

Команды подрывников снесли часть женских бараков и приступили к демонтажу крематориев. Под надзором эсэсовцев канцелярские функционерки «погружали в машину папки с делами, документами, книги учета смертности».

Длинными январскими ночами в небе под грузными тучами то и дело посверкивали красные и оранжевые сполохи. В 60 километрах от Аушвица пылал Краков. «Война шла уже совсем рядом, мы постоянно слышали стрельбу». Теперь, когда фронт приблизился к ним вплотную, Линда вместе с другими «канадскими» работницами опасалась, что им уготована судьба последней группы, которую отправят на газ или расстреляют – ведь они слишком многому успели стать свидетелями. Их лучше кормили, они работали под крышей и были поэтому в лучшем состоянии, чем большинство девушек в лагере. Но под стоящими, словно в немом карауле, покрытыми пятнами сажи трубами крематориев с трудом верилось в реальность свободы. И все же ежедневные полеты над лагерем авиации союзников воодушевляли узниц, вселяли в них надежду «увидеть завтрашний день. Он может принести перемены».

Приносившие баки с утренним чаем узники шепотом передавали новости: «Готовьтесь». Сарафанное радио полнилось слухами о грядущей эвакуации и о планах СС сжечь лагерь:

«Все, кто останется, сгорят заживо»

«Эсэсовцы разольют бензин по периметру, включат ток, запрут ворота и подожгут».

СС строило планы, как использовать узников в качестве живого щита и для этого погнать их пешком в Германию, а участники аушвицкого подполья получили тем временем свежее сообщение:

«В рядах пьяных эсэсовцев царят хаос и паника. Мы используем все политические средства, чтобы выход из лагеря прошел с наименьшими потерями и чтобы спасти от уничтожения оставленных на территории инвалидов».

Маршруты марша смерти разрабатывались «наверху», но поступавшие оттуда приказы постоянно менялись, и лишь одно было ясно наверняка. «Такого рода эвакуация неизбежно приведет к гибели по меньшей мере половины заключенных».

Глава тридцать восьмая

Если бы море стало чернилами, а небо – бумагой, не хватило бы их, чтоб описать то, что нам сейчас приходится переживать.

Канцелярские функционерки закончили набивать машины коробками с папками и теперь выносили из эсэсовских кабинетов «разные лагерные документы», подлежавшие сожжению. Среди уничтоженных огнем бумаг были фотографии сотен тысяч заключенных и основная часть данных о женском лагере – статистика численности населения, цифры смертности, отчеты о селекциях и казнях.

Слухи об эвакуации множились, и Манци Швалбова старалась побыстрее поднять на ноги потенциально ходячих пациентов. Гелена тогда тоже была среди этих больных, и Вунш по секрету предупредил ее, что эвакуироваться нужно непременно. Сарафанное радио