Их было 999. В первом поезде в Аушвиц - Хэзер Дьюи Макадэм

Эдита раздвинула ноги, чтобы показать всем, как можно усесться наподобие костяшек домино – «женщина садится на холодную землю между ног сидящей сзади и откидывается назад на ее грудь».

«Жить в Равенсбрюке было физически невозможно. Буквально – как селедки в бочке. Лечь мы не могли. Они согнали огромную массу людей со всех польских лагерей, а места, чтобы всех поместить, не хватало. Это было жутко тяжело. Столько людей – и все немытые, запущенные. Не помню, кормили ли нас вообще. – Эдита делает паузу. – Чтобы я хоть раз стояла там в очереди за едой – такой мысленной картинки у меня не возникает». Пережить марш смерти – задача сама по себе невыполнимая. Но теперь навалилась новая беда – голод.

Ситуация делалась все более безнадежной. Когда толпа изголодавших узников ринулась к бакам с баландой, капо утратили контроль и баки опрокинулись на землю, их содержимое разлилось по мерзлой земле. Линда со слезами вспоминает, как она на четвереньках «слизывала еду со льда».

Порой случались и трогательные моменты – когда давно не видевшиеся женщины вдруг встречались там. Этелька Гельб, например, заметила в толпе свекровь Ружены Грябер Кнежи, «сломленную пожилую женщину», и подозвала подругу. В сердце у Ружены, которая была уверена, что они больше никогда не встретятся, все всколыхнулось. «Наша радость была огромна. Но скорбь – еще сильнее». Свекровь ласково гладила Ружену и нашептывала ей благословения. «Если выживешь, пусть твоя жизнь сложится счастливо». На следующий день ее отправили на газ. Но тот момент укрепил решимость Ружены. «Ее слова в самом деле стали для нас благословением».

– Послушай, Эльза, – обратилась Эдита к своей сестре по лагерю. – Если им понадобятся добровольцы, давай пойдем. Мы не для того пережили марш смерти, чтобы медленно умереть от голода.

Эльза в ужасе схватила Эдиту за плечи.

– А вдруг это окажется пропуском в газовую камеру?

– Ну же, Эльза! Думаю, даже газовая камера лучше, чем то, что сейчас.

В лагерь въехали грузовики, и в них посадили тысячу женщин. Неужели повезут на газ? Но даже Эльзе уже было наплевать. Как выяснилось, новых узниц переселяли в лагеря-спутники Равенсбрюка, которые подготовили для их приема, – Ретцов (куда отправили Эдиту с Эльзой), Мальхов и Нойштадт-Глеве.

Ружена Грябер Кнежа (№ 1649), Алиса Ицковиц (№ 1221) и Ида Эйгерман (№ 1930) оказались в Мальхове. Его строили для размещения одной тысячи узниц в десяти небольших бараках, но сейчас туда привезли 5000 женщин. Одна радость – среди тамошних узниц оказалась Орли Райхерт (№ 502), бывшая главная капо из аушвицкого женского госпиталя. В Аушвиц ее привезли в тот же день, что и первых девушек, – 26 марта 1942 года, а в тюрьму ее посадили за коммунистическую деятельность, ей тогда было 22. Белоснежная кожа, длинные черные ресницы, обрамлявшие темно-карие глаза, – Орли была настоящей красавицей, и она делала все, что в ее силах, для спасения узниц-евреек. Завидев женщину, которую называли «Ангелом Аушвица», девушки радостно захлопали в ладоши: «Наша Орли снова с нами!»

Некоторых пассажирок первого транспорта перевезли в Нойштадт-Глеве, расположенный в 120 километрах от Равенсбрюка, еще дальше вглубь Германии. Их погрузили в кузов столь поспешно, что многие подруги оказались разлучены. В числе оставшихся были Линда Райх и Дина Дрангер. А в кузовах грузовиков тем временем тряслись Марги Беккер, Пегги, Гелена с Ружинкой, Этта и Фанни Циммершпиц, их кузина Марта Мангель, Регина Шварц со своими сестрами Цилей и Мими, Юлия Бирнбаум (№ А-5796), Магда Московиц (№ 1297) и еврейки из Польши – Сара Блайх и Рена Корнрайх с сестрой Данкой.

В новом лагере радоваться было решительно нечему. Там не было «Ангелов Аушвица», но это еще полбеды – хуже то, что их поджидал сам дьявол во плоти – жуткая Дрешлер с ее торчащими зубами.

Эти подлагеря Равенсбрюка официально не считались лагерями смерти, но девушки все равно там погибали. Заключенным назначали рацион в последнюю очередь, а запас пищи был скуден. И кроме того – насилие. В Нойштадт-Глеве одной из главных капо служила настоящая убийца, которой доставляло наслаждение забивать ногами до смерти тех, кто попался на краже еды. Но еды в лагере было крайне мало, и потому рискнуть стоило. Когда Рена Корнрайх стащила пару картошин, та самая убийца гналась за ней с доской, чтобы прихлопнуть на месте. Рене удалось укрыться в первом попавшемся блоке, где ее в своей койке спрятала какая-то узница – скорее всего, тоже с первого транспорта.

Когда группу узниц, в том числе и Линду, перевели из Равенсбрюка, их заперли в абсолютно пустом, голом бараке. Там даже не на что было сесть, и, стоило двери захлопнуться, девушки запаниковали. «Мы не сомневались, что нас привели в газовую камеру». Они выбили оконные стекла, выбрались наружу и побежали к лесу.

Эсэсовка, раньше служившая в Аушвице, бросилась за ними.

– Вернитесь! – кричала она. – Мы не собираемся вас убивать! Если вас найдут, то расстреляют!

Девушки не знали уже, чему верить, но тут отчего-то поверили и нехотя вернулись. Раз в кои-то веки СС их не обмануло. И их в самом деле не убили. Точная дата этого небольшого мятежа нам неизвестна, но произошло это после начала переговоров между Гиммлером и шведским правительством, когда он согласился выдать «заложников» и в марте издал приказ «не убивать заключенных евреев и предпринять все меры, дабы снизить среди них смертность». Этот приказ, наверное, и спас Линду, как и остальных. Их перевели в Ретцов, где к тому времени уже месяц работали Эдита с Эльзой.

Ретцов располагался к югу от Равенсбрюка, неподалеку от Берлина, и там был аэродром, который постоянно бомбили, чтобы не дать немецким самолетам садиться для заправки. Узниц определили трудиться на аэродроме – латать воронки и убирать неразорвавшиеся бомбы. Это была опасная работа, но умереть от американской бомбы лучше, чем от руки эсэсовца. И к тому же, когда эсэсовцы прятались от бомбежек в бункерах, девушки получали возможность хозяйничать в лагере, включая кухню. Впервые за три года Эдита ела хоть что-то, кроме баланды и хлеба. Когда начинали завывать сирены и над головой появлялись бомбардировщики союзников, эсэсовцы бросались в свои бункеры. А узники – на кухню. «Жизнь стала лучше, – говорит Эдита. – Появилась еда. Порой даже манка на молоке. И чистая вода – мы могли теперь хорошенько умыться».

Первым лагерем смерти, куда пришло освобождение, стал Берген-Бельзен. Там вовсю бушевал тиф, и эпидемия уже успела унести тысячи жизней. 15 апреля – через 15 дней после того, как там от тифа умерла Анна Франк, – Берген-Бельзен передали британским и американским войскам. В четыре часа дня эту новость огласили через громкоговоритель: «Мы здесь. Мы пришли. Пришли вас освободить». Узницы не верили своим ушам. «К семи