Их было 999. В первом поезде в Аушвиц - Хэзер Дьюи Макадэм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Снег был алым, как в наш первый аушвицкий день, – вспоминает Эдита. – Но тогда кровь текла от наших месячных. А теперь – от пуль». Близился вечер, метель не утихала, а натоптанный снег, перемешанный с кровью, превращался в лед. Манци Швалбова поскользнулась и упала. Эдита с Эльзой успели тут же поднять ее на ноги, пока эсэсовцы не застрелили. Какое-то время спустя они наткнулись на тело доктора Розы, коллеги Манци, которая вместе с ней помогала Эдите. Ее настигла пуля. Убили даже врача. Даже если ты выполнял в лагере особую, важную работу, это никого больше не интересовало. «Никакого почтения ни к кому».
«Я с трудом поднимала ногу из снега, – рассказывает Ружена Грябер Кнежа. – Мои промокшие ступни тонули в снегу».
Рия Ганс «была чуть жива от усталости». Каждый шаг усугублял и без того тяжкое бремя скорби по младшей сестре.
Шагая по занесенным снегом мертвым телам, девушки обращались по именам к тем, кого потеряли в этой вьюге и тьме.
– Где ты? Слышишь ли меня?
Их голоса и сами были словно звуки призраков – отделенные от тела, невидимые, сливающиеся в своем плаче с воющим ветром. «Мы слышали, что наши подруги целыми шеренгами…» – Гелена не может закончить фразу.
«Ружинка полностью изнемогла, – вспоминает Гелена. – У нее не осталось ни мужа, ни детей. Она дважды садилась на землю. У меня уже тоже кончились все силы. У нее не было ничего, ради чего стоит жить. Она не хотела подниматься».
Ружинка подняла взгляд на Гелену.
– Ты молодая. Иди! – сказала она Гелене. – А мне жить не для кого. Ступай!
При всем, что им довелось вместе пережить, и при всей силе любви Гелены к сестре – «в тот миг я утратила способность думать. У меня кончились мысли. Мы превратились в нечто, не имеющее в этом мире объяснения. Чаша переполнилась до самых краев».
Эсэсовцы были всего в паре рядов от того места, где Ружинка рухнула в снег и ждала теперь, когда ее навеки утешит выстрел в голову.
Но подруги, у которых и у самих-то сил уже почти не осталось, подхватили Ружинку и поволокли дальше. Благодаря их помощи, она получила те самые несколько минут, о которых рассказывали и другие участники марша смерти: духу порой требовалось всего чуть-чуть времени, дабы воспрянуть, а вместе с духом в тело возвратилась жизнь.
Как удалось пережить марш смерти Эдите? Она сама в это не верит. «С моей-то ногой, всю дорогу хромая, как вышло так, что я выжила, а другие, здоровые, – нет? Это – чудо, которого я объяснить не могу. Думаю, это Бог».
Одним из орудий, которыми Бог творил чудеса, была Ирена Фейн: «Я волокла за собой девушку из Гуменне. Она была совсем молоденькая. И не могла идти».
– Я не могу. Не могу. Не надо мне помогать, – повторяла девушка.
– Нет, ты можешь! У меня у самой были отморожены ноги! – прикрикнула на нее Ирена, напомнив, что два года назад она потеряла два пальца на ногах от обморожения. И если даже Ирена может сейчас идти, то могут и все остальные. Она продолжала тащить девушку, заставляла ее идти. «Иначе ее бы пристрелили», – говорит Ирена.
Ту девушку звали Эдитой.
«Снег был единственной пищей. Мы заледенели. Вымокли». В первые две ночи колонны делали привал на крупных фермах, где им разрешали хоть чуть-чуть передохнуть в сараях. Солома немного грела, но они все промокли до нитки. Те, кому не хватило места, ночевали прямо на снегу. «Понимаете, все промокшие, все жмутся друг к другу, – рассказывает Линда. – И тут одежда на тебе начинает превращаться в лед. Многие отморозили носы, ноги. Мне было не снять мокрую обувь, я не смогла бы потом ее надеть. Носки промокли. Промокло все».
Рена Корнрайх (№ 1716) прокралась к задней двери дома фермеров. «У меня здесь сестра, и мы обе ужасно голодны. Мы из Тылича. Если у вас найдется картофелина, я отдам ей половину. А если у вас найдется две, то мне достанется целая». Жена фермера сунула ей две теплые вареные картошки и два крутых яйца.
Когда смотришь интервью с Региной Шварц (№ 1064), вся жестокость травмы, нанесенной маршем смерти, ощущается физически. Она заламывает руки, приходит в возбуждение, ее охватывает тревога. Во взгляде нарастает паника. Она в замешательстве. Интервьюер не устает задавать вопросы. А ведь здесь надо было просто помолчать. Порой бывает, что когда ты слушаешь историю уцелевшей женщины, нужно просто прикусить язык и взять ее за руку, – слезы на твоих собственных щеках скажут лучше слов. О некоторых вещах вспоминать бесконечно тяжело. У каждой из выживших есть моменты, о которых они говорить не в состоянии. Но такие моменты у всех разные. И именно поэтому столь важно услышать воспоминания и Линды, и Эдиты – ведь они могут поведать нам о том, о чем другим – не то что рассказывать, – даже помнить невыносимо, и мы не можем никого к этому принуждать.
Когда вьюга начала стихать, небо расцветили русские ракеты, «словно дождь пуль над головой». Фронт надвигался, но их гнали прочь – все дальше и дальше от свободы. Немудрено, что многие отказывались продолжать путь и просто садились в снег.
Дорога заняла от двух до семи дней – в зависимости от маршрута колонны, и поэтому непросто разобраться в историях, которые потом рассказывали девушки. 20 января первая группа дошла до расположенного у немецкой границы города Водзислав-Слёнски. Их оставили ночевать под открытым небом рядом с вокзалом. В эту группу входили не только еврейки, но и этнические польки. На следующий день туда пригнали еще несколько тысяч женщин. «С утра до поздней ночи на станции собирали составы из товарных вагонов для угля, без крыш, куда и загрузили узниц – еле живых, в полубессознательном, горячечном состоянии».
Изнуренные и изголодавшиеся, девушки рухнули в черную пыль, толстым слоем покрывавшую пол угольных вагонов. Металлический пол высасывал из них остатки тепла. Когда снова начался снегопад, Рена Корнрайх собрала в руку с борта вагона свежий снег – хоть какая-то влага. У остальных не хватало сил даже для этого. Все жались друг к другу в поисках тепла, но где его взять, это тепло, когда вся их одежда промокла от снега. В дороге те, кто совсем ослаб
