Их было 999. В первом поезде в Аушвиц - Хэзер Дьюи Макадэм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я не знаю, как мне теперь жить! – рыдала Пегги.
– У меня есть кровать и диван, – сказала вдова. – Будешь спать с одной дочкой на диване, а я с другой – на кровати.
В этой созданной на ходу новой семье Пегги стала няней девочек и постепенно вернулась в мир живых.
Линда у родительского дома обнаружила, что вокруг все осталось, как было в день ее отъезда. Молясь, чтобы хоть кто-то из семьи оказался живым, она постучала в большие деревянные ворота. Открыл украинец со стальным лицом и уставился на нее.
– Что тебе надо?
Как можно вести себя так грубо с изящной юной женщиной, а тем более – с такой хрупкой и миловидной, как Линда?
– Это наш дом, – произнесла, запинаясь, Линда, она не нашлась, что еще сказать. – Я хочу вернуться в свой дом.
– Он мой. Я купил его за доллар, – отрезал украинец. – Убирайся, откуда пришла! – И ворота перед ее носом захлопнулись.
«Так меня встретили дома… Я чувствовала себя призраком, вернувшимся из собственной могилы».
В Аушвице ей довелось изведать немало злодеяний – жестокость, смерть, убийства, – но ее все равно до глубины души потрясло, что гардисты отобрали всю их семейную мебель, все памятные ей предметы из детства, все фамильные вещи матери, да и сам дом они тоже украли. У нее не было семьи. Не было наследства. Лишь обрывки памяти, которые не занесло песком за годы рабства.
Она вернулась в Братиславу, где у нее оставался кое-кто из подруг, и вскоре нашла свою сестру – во время войны та жила по фальшивым документам, притворяясь католичкой. А потом она в хлебной очереди познакомилась с Фредом Бредером, и в 1946 году они поженились. Теперь она больше не одинока. Чтобы вернуть семейный дом, понадобилось 20 лет, но она боролась за него с тем же упорством, с каким в лагере боролась за жизнь. Но, как нам известно, к тому моменту, когда дом вернули их семье, сама Линда уже жила в Америке.
Алиса Ицовиц (№ 1221) приехала в Словакию на телеге в компании других девушек. Подойдя к одной ферме, она обратилась к хозяину-словаку с традиционным словацким приветствием:
– Dobrý deň k požehnané Ježišovi Kristovi! Добрый день, чтобы славить Христа!
– Navždy! – откликнулся тот. – Во веки веков!
Как славно было оказаться на родине, говорить на родном языке, и Алиса улыбнулась жене фермера, которая вышла к калитке посмотреть, кто там.
– Пожалуйста, не могли бы вы дать нам немного молока? – попросила Алиса. – Мы едем из концлагеря и очень хотим пить.
Супруги поняли, что Алиса с подругами – вероятно, еврейки, и теперь смотрели на них с ужасом.
– О боже! – воскликнули они. – Вас же травили газом и сжигали. Сколько вас там еще осталось!
«Совсем забыла, ведь я же в Словакии, – рассказывает Алиса, качая головой. – Нельзя сказать, чтобы мы гордились таким приемом». Они с подругами развернулись и, «отряхнув прах со своих ног», ушли.
Эдита тоже столкнулась с подобным на рынке через пару дней после приезда. Одна женщина узнала ее и сказала:
– Вас возвращается больше, чем уехало.
Для некоторых приземление прошло мягче.
Ида Эйгерман (№ 1930) оказалась в лагере для перемещенных лиц в немецком городе Поккинг, откуда ее забрали чехи, приславшие автобусы для чешских и словацких беженцев. «Могу сказать, это был самый счастливый день в моей жизни. Мне… мне удалось убежать от смерти. И чехи были очень добрыми. В дороге нас кормили – и молоко с пирожками, и бутерброды с колбасой, и еще много чего. Столько и не осилить. Когда так долго голодаешь, разучиваешься есть».
Этта и Фанни Циммершпиц (№ 1756 и 1755) вместе с кузиной Мартой Мангель тоже в итоге добрались до Праги, но пешком. Поезда оказались забиты, влезть в вагон было практически невозможно, но они прослышали, что группа поляков и словаков решила собрать уцелевших узниц родом из Словакии и стать их эскортом по дороге домой. 300-километровый путь занял больше недели, но девушки чувствовали себя под надежной защитой, о них заботились.
Поднявшись по крутому холму в старую часть Попрада, Этта, Фанни и Марта обнаружили, что от их семей остались лишь пустые, полуразрушенные дома. Соседка со своего двора помахала Марте, подзывая ее, и открыла ей дверь.
– У меня для тебя кое-что есть.
Она взяла лопату и повела Марту на зады, где выкопала испачканный землей фланелевый сверток. Незадолго до того, как забрали Мартину мать, та пришла к соседке с мольбой: «Сохрани это для Марты, если она когда-нибудь вернется».
– Вот и ты. А вот и они, – сказала она, вручая Марте фамильные ценности.
Дрожащими руками Марта развернула старую фланель и увидела потускневшее серебро материнских шаббатных подсвечников. Это все, что оставалось у Марты. Ее дочь Лидия пользуется ими по сей день.
Этта рассказывает похожую историю. Когда они с сестрой вернулись в Попрад, их узнал один словак.
– Мне нужно с вами поговорить, – обратился он к ним. До войны их отец ссудил ему 20000 крон. – Я не хочу этих денег.
И он вернул свой долг с процентами.
Берта (№ 1048) после освобождения Берген-Бельзена через одного армейского капеллана разыскала свою сестру Фани в соседнем лагере. Их воссоединение сопровождалось потоками слез. «Это было и радостно, и грустно… – рассказывает Берта. – Мы не виделись три с половиной года». Фани рассказала сестре, как немцы охотились за евреями и как они вломились в дом, где тогда жила их старшая сестра Магда. Она спряталась в чулане, но немцы там ее нашли. Когда пришли за Фани, она забралась под кровать. Солдаты спихнули матрас на пол, пытаясь разглядеть, нет ли под ним кого-нибудь, но Фани лежала не дыша, и ее не заметили, схватили ее только в сорок четвертом. Магду же отправили прямиком на газ.
В Берген-Бельзене американцы выдали им удостоверения личности и организовали грузовик для тех, кто хочет отправиться на восток, в Прагу. У Берты и Фани не было денег на билет, но они предъявили свои номера, и их пустили в поезд. На платформе Фани заметила Михаила Лаутмана, который во время войны жил по фальшивым документам. Она представила его Берте, и они втроем поехали в Словакию. В Братиславе «Джойнт» (Американский еврейский объединенный распределительный комитет)[82] «поселил нас в гостиницу – не „Хилтон“, конечно, но очень приличную! Там была даже кошерная кухня».
Через других беженцев девушки узнали, что один из их братьев, Эмиль, воевал в партизанах и остался жив. Они послали ему открытку. Вскоре он приехал в Братиславу, чтобы взять на себя заботу о младших сестрах. «Он был для нас
