Операция «Цитадель» - Богдан Сушинский

Штубер, Зебольд и еще трое агентов двумя группами прокурсировали у входа в отель и вернулись к машинам.

Чуть в стороне, припарковав свой «остин» у газетного киоска, прохаживались Ланцирг и тот русский поручик, фамилию которого Скорцени все никак не мог вспомнить. Иное дело, что он хорошо помнил, что Ланцирг и поручик должны были отрезать коменданту путь к отступлению и прикрывать остальных участников операции в случае вооруженной стычки с его охраной.

«Радуйтесь войне, ибо мир будет страшным!» — вспомнилось Скорцени. — Похоже на вступление к «Молитве диверсанта».

29

Штурмбаннфюрер вновь взглянул на часы. Встреча коменданта Будапешта с агентом, который выдавал себя за человека, имеющего большие связи с Лондоном, должна была состояться через полчаса. Обычно генерал появлялся на встречи ровно за пять минут. В пунктуальности он все еще оставался верен себе, не в пример политическим и любовным привязанностям. Однако сегодня любовные привязанности ему простятся.

Чтобы излишне не маячить, Скорцени, он же доктор Вольф, неспеша прошелся по площади и, даже не взглянув на подавшегося к нему швейцара, вошел в вестибюль отеля «Риц».

Тут уже все были в сборе: двое людей Хёттля стояли у ступенек, ведущих в ресторан, еще один внимательно знакомился с расписанием поездов, висящим слева от окошечка администратора. В чем, в чем, а в прилежности ему не откажешь. Создавалось впечатление, что он не просто ищет запись о нужном ему поезде, а, явно демаскируясь, наизусть заучивает все расписание. «Не стреляйте в пианиста, он играет, как может!» — написано было в одной из техасских пивных. Такое грешное заведение, а слова почти библейские.

«При стянутой сюда массе агентов возможна только одна неожиданность: что операция пройдет без неожиданностей», — нервно подергал израненной щекой Скорцени. Мало нашлось бы людей, готовых поверить в то, что подобные операции уже не вдохновляли его, а главное, не приносили удовлетворения.

Если учесть, что еще не менее трех коммандос находится на втором этаже, где должна была бы состояться встреча генерала с агентом по кличке Лорд, то Хёттль явно перестарался. Однако менять расстановку диверсантов в последний момент не имело смысла. В любом случае генерал окажется схваченным. Или в крайнем случае убитым.

Да, похищенным или убитым. И это явится предостережением Хорти. Серьезным предостережением, которое, однако, не рассчитано на покаяние. Нет, сам Хорти, возможно, и предастся покаянным мыслям своим, попытается вновь выйти на кого-то из высшего руководства рейха, скорее всего, на Бормана, которого не раз принимал у себя и в Будапеште, и в венгерском посольстве в Берлине. Но это уже ничего не даст.

Ошибка адмирала как раз и будет заключаться в том, что он решит, будто после такого жесткого предупреждения СД даст ему время для размышлений и сумеет использовать его в своих интересах. Ничего подобного! Он, Скорцени, не подарит ему больше ни минуты передышки. «Сказки Венского леса» для Хорти кончились.

Все последние годы регент очень боялся, что фюрер захочет пристегнуть Венгрию к Германии по австрийскому образцу. Так вот, теперь ему уже бояться нечего: превращать его Цыганию в часть рейха никто не намерен. Иное дело, что фюрер твердо намерен превратить ее в часть национал-социалистического мира. Хотя бы в виде полигона для испытания идеи нацизма в неарийских полуазиатских странах.

В течение двух-трех дней он, Скорцени, проредит весь высший эшелон власти, одного за другим выбивая его чиновников, будто зубья из деревянной сгнившей бороны. Это будет похоже на кошмарный сон. Вальпургиевы ночи на берегах Дуная.

Войдя в ресторан, Скорцени окинул его взглядом профессионала. Полупустой. Три невостребованные девицы за столиком, на котором бутылка вина была скорее бутафорией, нежели средством единения этих дам. В другом углу — несколько лысоватых, располневших господ. Нет, от этих людей коменданту ждать помощи бессмысленно.

Оставив теплый уютный отель, штурмбаннфюрер, поеживаясь, вернулся на площадь. Хотя с удовольствием посидел бы в ресторане, за столиком, соседствующим с девицами.

Реки уже не видно было. Густой туман поднимался из-за кромки крутого берега, будто из преисподней. Клубы его вал за валом накатывались на набережную, постепенно превращая и людей, и дома в призрачное видение.

— Еще бы полчаса — и в густом тумане мы действовали бы, словно под покровом ночи, — вслух обронил Скорцени, приближаясь к машине Фройнштаг.

У него оставалось минут пятнадцать, и не было никакого смысла окончательно засвечиваться. Даже притом что площадь постепенно поглощается серым саваном осеннего Дуная.

Унтерштурмфюрер Фройнштаг молча открыла переднюю дверцу и проследила, как этот гигант грузно и неуклюже вваливается в салон, захватывая и наполняя его не столько телом, сколько исходящей от его ауры магнетической силой. Как только дверца закрылась, салон машины сразу же показался Фройнштаг слишком тесным и удушливым. А сама она — чем-то лишним, что мешает гиганту чувствовать себя в этом убежище спокойно и комфортно.

— Как вы тут, Фройнштаг?

— Сижу, награду отрабатываю, — все еще не могла простить ему оскорбительного напоминания о представлении к медали.

— Достойное занятие, — спокойно признал Скорцени. — Кажется, вы хотите сообщить мне еще кое-что?

— Заметить, как здесь тепло и уютно. Парни справятся и без вас, штурмбаннфюрер, — взволнованно, полушепотом проговорила она. — Не думаю, чтобы комендант города привел с собой целый взвод охраны.

— У него-то как раз есть такая возможность. Только вряд ли генерал воспользуется ею. Каждый лишний человек — еще один свидетель.

Слегка пригнувшись, Лилия осмотрела пространство вокруг машины. Родль со своими людьми маячил в нескольких шагах впереди, за корпусами соседних машин; случайных пешеходов в этом переулке тоже не наблюдалось.

— Такое впечатление, будто мы одни-одинешеньки на пустынном берегу реки, — как бы про себя проговорила Фройнштаг. Взглянула на Скорцени, помолчала и, видя, что он не решается или не желает развивать ее романтические фантазии, добавила: — Мне часто вспоминается Италия.

— Еще бы!

— Что вы имеете в виду под своим «еще бы!»? — сразу же насторожилась Лилия, отшатнувшись и втискиваясь между рулем и дверцей.

— Ничего, кроме восторга.

— Восторга чем? Или кем?

— Стоит ли уточнять?

— Я отучусь уточнять сразу же, как только вы приучите себя договаривать. Когда вы научитесь говорить, а не намекать непонятно на кого или что. Впрочем, можете не уточнять. Италия — это прежде всего княгиня Мария-Виктория Сардони.

Скорцени прекрасно понимал, почему Фройнштаг не хотелось бы вспоминать о Сардони. Не только потому, что эта женщина стала объектом ее ревности, но и потому, что в свое время была объектом ее лесбиянских вожделений.

— Не в пример вам я не стану называть ни одного имени, способного осложнять наши нынешние отношения.

— Как по-рыцарски это сказано!

— В сексуальном плане лично мне больше вспоминается Россия, — с солдатской непосредственностью добил ее Отто. — И тоже по ночам.

— Россия? Допустим. Только почему вы опять умолкли? Договаривайте. Чем она вам помнится, эта, всему рейху осточертевшая, Россия? Оргии в местечках? Групповой секс перед расстрелом очередной группы подпольщиц? — мстила ему Лилия. — Со мной можете быть откровенным. Как солдат с солдатом. Мне ведь тоже есть чем поделиться.

Скорцени мрачно ухмыльнулся. После того, что ему пришлось узнать от Сардони некоторые подробности «развлечений» Фройнштаг в бассейне виллы, Лилии уже вряд ли удалось бы заинтриговать его какими-либо подробностями.

— Почти оргии, — задумчиво согласился Скорцени. — Правда, несколько своеобразные. А в общем, — покаянные сны с видением кошмаров. Вы счастливый человек, Лилия, вас они наверняка не посещают.

«Кошмары» Марии-Виктории Сардони давно перестали угнетать его. В конце концов, они с Фройнштаг солдаты и, в лучшем случае, стоят друг друга.

— Ко мне это придет к старости, штурмбаннфюрер, — не без намека ответила Фройнштаг. — А пока все еще снятся огненные сны молодости. — Она вновь осмотрела все вокруг. — Еще немного такого тумана, и мы останемся совсем одни. Окутанные мраком таинственности.

Выжидающе взглянув на Скорцени, она улыбнулась и положила руку ему на ногу, чуть выше колена. Грубая ткань не смогла сдержать ни тепла ее ладони, ни той энергии, которую она излучала. Однако Фройнштаг неотрывно, почти с мольбой, смотрела ему в глаза, и Скорцени не решился отнять ее руку.

«Я еще вернусь в этот мир. Я еще пройду его от океана до океана!» — совершенно не к месту всплыла в сознании эта фраза, давно ставшая его заклинанием.